Как ни страстно хотелось Рюрику побыть с молодой женой под кровлей родимой, но ни на миг он не допустил мысли остаться дома и отказаться от участия в набеге.

Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду…

Нечего и говорить, что варяги, да ещё под начальством их славного вождя, с радостью были приняты конунгом…

Ни одной слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в полный всяких случайных и явных опасностей поход, но если бы кто мог заглянуть в её сердце, то увидал, что оно разрывалось на части от тяжёлого горя…

Но скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.

Только когда скрылись за горизонтом белые паруса уплывших драхов, тяжело вздохнула она, и на её голубых, что весеннее небо, глазах, заблестели слезинки…

В жарких сечах с врагами прошло два года. В битве забыли берсекеры об оставленной ими родине, а об Ильмене и само собою уже не вспоминали…

А там уже, на берегах великого славянского озера, ни одного пришельца не осталось…

Снова стал свободен народ славянский…

В месте с ним сбросили чужеземное иго и чудь, и весь, и меря, и кривичи, и дреговичи, и все другие маленькие племена, названия которых не сохранились.

Освободились, вздохнули… Но надолго ли?

III. ПОСЛЕ НЕВОЛИ

Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему.

Сказалась славянская натура, и, лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, всё там пошло по-старому.

Снова начались бесконечные раздоры… Дух своеволия остался на ильменских берегах.

Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.

- Что нам Нов-город! - толковали на Ильмене - Засел на истоке и важничает…

- Не таких мы видали! На что грозны варяги, и тех не испугались, а то - Нов-город!

- Эх, сложил Вадим буйную голову… Будь он с нами, показали бы мы себя Нову-городу!..

Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Нов-город, те с важностью отвечали:

- Не по старине живёт! Больно богатеет… Это он на Ильмень и варягов-то приманил!

Раздоры постоянно шли на берегах великого славянского озера… Где-нибудь да стучали мечи, лилась братская кровь; никто не хотел знать над собой никакой власти, все сами желали властвовать и быть над другими старшими.

С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговые делам в Нов-город кривичи и люди из веси и мери.

Они также попали было под власть варягов, но, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и спокойно.

- Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? - спрашивали они у новгородских мужей.

- Побыли с варягами, - отвечали те, не скрывая даже своего горя, посмотрели на них, да от них такому озорству и научились… Что теперь и делать, не знаем…

- Страшные дела на Ильмене творятся… Что и говорить, последние времена для народа славянского пришли… Стыдно молвить: при варягах куда лучше да и спокойнее жилось…

- Да, если так пойдёт, - слышалось другое мнение, - снова придут к нам варяги или другие какие чужеземцы, верьте слову, голыми руками нас перехватают.

- А теперь, после того, как прогнали мы их, не дадут уже никому пощады… Пропадёт земля славянская…

Так говорили в Нове-городе, где ясно видели печальные последствия раздоров, но не так думали в родах.

Действительно, наглядевшиеся на пришельцев родичи вдруг набрались храбрости.

Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было схватиться - силами помериться, и вот, за недостатком чужих, роды боролись и бились друг с другом.

Наконец мало показалось им страны приильменской.

Стали всё чаще и чаще повторяться разбойничьи нападения на соседних кривичей, весь, мерю да чудь голубоглазую.

Те как могли, отражали эти нападения… Кровь лилась рекой.

Но так не могло долго продолжаться…

После долгих советов между собой отправились в Нов-город послы и старейшины от кривичей, веси, мери.

К ним присоединились и дреговичи, тоже немало терпевшие от нападений приильменских разбойников.

Не суда, не управы отправились искать они по прежнему примеру; знали все, что и Нов-город бессилен был в этой борьбе с ужасным злом. Но одно уже имя славного центра всего северного союза славян было по-прежнему для них обаятельно. Если не ратной силы, так разумного совета ждали они от новгородцев.

Издавна это повелось. И теперь, в последний раз, решились так поступить обиженные соседние племена.

- Что скажут в Нове-городе, тому и быть; силой помочь не могут, пусть совет мудрый дадут, - толковали послы. - А нет, так и без них управу найдём… Хоть к ханам козарским обратимся, а себя в обиду не дадим…

Узнав, за каким делом пришли в Нов-город послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.

Их, собственно говоря, нельзя было строго винить за всё происходившее на берегах великого славянского озера.

Почти все они были почтенные старики, ясно видевшие, к каким печальным последствиям должны были привести постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодёжью?..

Нов-город, несмотря на своё бессилие, в их глазах пользовался прежним обаянием, да, кроме того, в нём жил ещё тот, кто пользовался уважением всех без исключения приильменских и соседних с ними славян - старец Гостомысл.

И только новгородцы недовольны были своим посадником, и давно уже зрело среди них это недовольство. Им всё казалось, что умный посадник слишком уж много забрал себе воли, когда ещё не был так дряхл, соединил власть в одних своих руках, а этого новгородцы вынести не могли. Не в их нравах было лишиться каких бы то ни было своих прав и преимуществ. Мужи новгородские отлично сознавали всё значение Нова-города в северном славянском союзе, знали, что Новгород всегда был средоточием, центром торговым всех окрестных племён, знали, наконец, что далеко-далеко за морями всё представление о славянстве складывалось только по Новгороду…

А тут вдруг один человек, поставленный ими на самую высокую ступень веча, как им казалось, замышлял захватить всю власть, присвоить себе всю славу, которая составляла их гордость.

- Нет! Не бывать этому! Пусть лучше один Гостомысл погибнет, чем вся вольность новгородская! - кричали на вечах.

Пока были варяги, за Гостомысла держались крепко, но как только прогнали пришельцев, его ссадили с посадничества яко бы "за ветхостью"…

Но он не потерял прежнего уважения и прежней любви.

Славяне привыкли его считать мудрее всех на Ильмене, и, отстранённый от власти, Гостомысл правил всеми делами по-прежнему…

Как бы то ни было, он был единственным человеком, от кого собравшиеся на решительное вече представители племён могли ждать мудрого совета.

IV. ОТЕЦ РУССКИХ ГОРОДОВ

Вечевой колокол в Нове-городе громко и мерно, а, вместе с тем тоскливо звонил, созывая всех новгородцев, на площадь в Детинце.

Звон его гулко разносился ветром во все концы[24] новгородские, будя заспавшихся, отрывая от дел заработавшихся.

Уже в то время своей планировкой Новгород резко отличался от других городов и селений славянских. В нём были довольно правильные улицы, и сам он в административном отношении разделён был на пять "концов".

Уже по одному этому названию частей древнего города можно судить, что если были "концы", то был и центр - средина, куда они сходились. В этой средине находился сам город, по нынешним понятиям, крепость, защищающая и господствующая над всей остальной местностью. В случае нападения в город собиралось всё население концов - женщины, дети, старики, спасалось имущество. Там затворившиеся жители-мужи или "отсиживались" от дерзкого врага, или под предводительством своих тысяцких, сотников и десятников выходили на бой.