Изменить стиль страницы

В этот момент я была ему благодарна, и поняла, что почти доверяю этому доброму, но заблудившемуся в жизни человеку. Почти доверяю, потому, что несмотря на его хорошее отношение и участие, я так и не смогла ему простить того, что он был замешан в гибели законного Императора Запретного города Тария 13, место которого и занял Ивар.

Однако успокоиться я все равно не могла, еще одно обстоятельство жгло меня изнутри каленым железом. Вопрос так и рвался наружу, но я не знала, ответит ли мне на него Альберт или кто-либо вообще, но удержаться не могла:

— Альберт… Максим, он жив? — Мой умоляющий об ответе взгляд мог бы, наверное, растопить льды Арктики.

Брови целителя в изумлении взметнулись вверх, в глазах появилась неуверенность, но, вопреки моим ожиданиям, он ответил.

— Не знаю, откуда тебе известно о ранениях Максима, и вообще о том, что с ним что-то случилось, но… да, он жив и будет поправляться, хотя еще несколько часов назад мои коллеги такой уверенности не имели.

— Спасибо, Альберт. — У меня на глазах выступили слезы облегчения, и я снова провалилась в сон.

Когда я проснулась в следующий раз, то обнаружила, что нахожусь в другой комнате, а на расстоянии вытянутой руки расположено нечто наподобие лежащей капсулы с человеческий рост. Рядом снова стоял Альберт и еще несколько целителей.

— Доброе утро, Алиса. — Поздоровался он. — Не пугайся. Это всего лишь восстанавливающая камера. Она поможет твоему организму справиться с последствиями падения и удара головой.

Испугаться я, правда, еще не успела, потому что была крайне удивлена: как это я не заметила, как меня сюда перемещали? Однако, ответ нашелся быстро: скорее всего меня погрузили в сон искусственно и так же искусственно из него вывели, о чем свидетельствовал использованный шприц, отложенный Альбертом после моего пробуждения.

— Сейчас ты ляжешь в капсулу, и она закроется, после чего тебе нужно будет провести там пятнадцать минут. Никаких болевых ощущений быть не должно. На твой организм будут воздействовать лишь волны определенной длины. Внутри будет включен визуальный эффект сада, на случай, если ты боишься замкнутых пространств. От тебя требуется лишь не шевелиться и расслабиться.

Вот теперь я испугалась, ведь, судя по всему, меня закроют в этой непонятной штуковине, а уж что там произойдет, я совершенно не представляла. Однако, оглядевшись, я поняла, что другого выбора у меня все равно нет. Я сама подписалась выполнять все, что тот потребует, когда пришла к Ивару договариваться о спасении своих детей. Делать нечего. Я села на кушетке, на которой нашла себя после пробуждения и почувствовала головокружение, перед глазами все поплыло, как будто я сидела на дико вращающихся каруселях, к горлу подкатила тошнота. Альберт тут же подскочил и подсунул мне под нос какой-то пузырек. От резкого запаха в голове немного прояснилось, и я сумела сдержать рвотные позывы, хотя рвать мне все равно было нечем: судя по всему, в последний раз я ела больше суток назад.

— Все хорошо, Алиса. После камеры тебе станет гораздо лучше.

Я лишь утвердительно мотнула головой, встала на ноги и подошла к неведомому агрегату, а целитель помог мне снова лечь. Такая простая манипуляция как встать с постели и пройти совсем небольшое расстояние привела к тому, что в голове ноющей занозой разлилась боль. Что ж, будем надеяться, что камера и правда поможет.

Как и обещал Альберт, когда капсула замкнулась, ее стенок я даже не увидела. Вокруг был лишь пейзаж сада. Столь натуральный, что я не удержалась и попыталась ухватиться за цветущую веточку яблони, однако мои пальцы тут же наткнулись на гладкую поверхность камеры, и я решила больше не шевелиться. Потихоньку я стала ощущать, как из головы уходит боль, а тело наполняется приятной силой и энергией. Поэтому, когда отведенное для процедуры время истекло, и Альберт протянул мне руку, помогая выбраться, я с сожалением вздохнула:

— Нежели уже все?

Он понимающе улыбнулся и проговорил:

— К сожалению, слишком длительное пребывание в камере может привести к перегрузкам организма и нанести вред вместо пользы.

— Понятно… А еще сеансы будут?

— Будут, но только один и не ранее, чем через три дня.

Целитель был так добр со мной, что я решила попытаться узнать что-нибудь о Максиме.

— Альберт… — Я взяла его за руку и посмотрела в глаза. — Что случилось с Максимом, и в каком он состоянии?

Он отвел глаза, но все же ответил.

— Он тяжело ранен. Пулевые ранения. Но опасности для жизни уже нет, к тому же он быстро поправляется.

— Кто-нибудь еще выжил?

— Алиса, вы знаете, я не имею права рассказывать вам об этом!

— Ну пожалуйста… — Я снова попыталась перехватить его взгляд и немного поколебавшись он ответил.

— Выжившие есть, но все они ранены.

— И что с ними будет?

Он тяжело вздохнул и его взгляд непроизвольно уцепился за что-то за моей спиной. После чего он вырвал свою руку из моих и достал из кармана платок. Я проследила за его взглядом и не увидела ничего, кроме гладкой поверхности восстанавливающей камеры за моей спиной. Взгляд же Альберта стал отрешенным и сосредоточенным, и спустя секунду он начал… с остервенением оттирать от нее невидимые глазу пятна. Казалось, он даже забыл о моем присутствии.

«О Господи! Как я могла забыть, что у него проблемы с психикой!» Было ощущение, что прошла уже вечность с тех пор как я обвиняла Ивара в том, что это он довел своего брата до такого состояния, и что маниакальная тяга того к чистоте не что иное, как желание оттереть пятна со своей совести, запятнать которую именно Ивар и помог. Теперь же, я лицезрела проявление его недуга во всей красе. Потому что стоило Альберту посмотреть на камеру снова, как его глаза округлились от ужаса, и он начал тереть стенки с таким остервенением, что я испугалась и одновременно испытала к нему неподдельную жалость.

— Что ж, пожалуй, мне лучше задать этот вопрос Императору. — Почти шепотом проговорила я.

Однако, к моему удивлению, он меня услышал и на миг оторвался от своего занятия.

— Нет, нет! Только не спрашивайте его о Максиме. Так будет лучше для вас обоих. — И обращаясь уже не ко мне. — Проводите леди Алису в ее покои. А я тут еще немного побуду… — И снова переключился на оттирание несуществующих пятен.

Постояв еще немного глядя на его сосредоточенную фигуру, я вздохнула и направилась за другим целителем. Они же не обратили на действия своего коллеги никакого внимания, видимо, все уже привыкли к его странностям. На выходе из комнаты к нам присоединились двое стражников личной гвардии Императора, и мы последовали в покои, отведенные для меня. Я вдруг с грустью и обреченность подумала, что охрана мне вовсе не нужна, ведь я дала обещание сделать все, что угодно для Императора ради спасения своих детей и нарушать обещание не собиралась.

Когда я вошла в комнату, там уже был накрыт стол к завтраку. В животе заурчало, и я тут же набросилась на аппетитный амлет. Рядом стоял кофейник, круассаны, варенье и масло. Да уж, здесь все еще отлично помнят мои вкусы. Да и то, что меня лечат, не поместили в тюрьму и обращаются как с гостьей — хороший знак. Хотя… тут уж с какой стороны посмотреть…

К тому моменту, как я переключилась на кофе, я почувствовала, что немного расслабилась и объелась, поэтому, несмотря на то, что совсем недавно встала, меня начало клонить в сон.

Внезапно, дверь отворилась, и в комнату мягкими уверенными шагами вошел Император. Сонливость как ветром сдуло. Паника поднялась из самой глубины моего естества и, как волна прибоя, разбившись о его настороженный внимательный взгляд, отступила. Видимо, сегодня он в гораздо лучшем настроении, чем вчера, когда готов был сравнять меня с землей. По крайней мере, судя по выражению его лица, он решил поговорить.

И чего спрашивается паниковать? Придя сюда, я прекрасно осознавала последствия своего решения, так что нечего теперь строить из себя испуганную лань! Я взяла себя в руки и, поднявшись, сделала реверанс. Однако, смотреть ему в глаза было выше моих сил. Он же подошел совсем вплотную и, взявшись за подбородок, приподнял мою голову, вынуждая посмотреть на него. Его прикосновение было очень нежным, но властным, и когда наши глаза встретились, что-то глубоко внутри меня затрепетало и потянулось к нему. Это напугало меня гораздо больше, чем его враждебность до этого.