– Оливия намерена потребовать независимой медицинской экспертизы, и если это произойдет, я изложу комиссии то, что считаю правдой, а именно: в случае с О'Нейл вы оба были правы. – Майк говорил медленно, как бы опасаясь, что Джонатан не сможет уловить ход его мыслей. – Оливия была права, потому что имела знания и опыт для выполнения операций подобного типа. Если бы она не попыталась спасти жизнь миссис О'Нейл подобным образом, этот случай квалифицировался бы как преступная небрежность врача. Но и ты, Джонатан, тоже был прав. И знаешь почему? – не дожидаясь ответа, Майк продолжил: – Потому что ты необходимых знаний и опыта для выполнения таких операций не имел. И если бы ты попытался это сделать, то твоя попытка тоже квалифицировалась бы как преступная небрежность врача. Итак, – Майк откинулся на спинку стула, не отрывая взгляда от Джонатана, – ты хочешь, чтобы общество услышало мое мнение?

Джонатан побледнел, на верхней губе у него выступили бусинки пота.

– Ты передергиваешь…

– Ничего я не передергиваю, – прорычал Майк, снова подаваясь вперед, и Оливия, не меньше Джонатана, поразилась этой неожиданной вспышке гнева. – Ты напишешь это опровержение, Оливия потребует независимой медицинской экспертизы, чтобы защитить свое доброе имя. И она его защитит, можешь не сомневаться, но ты при этом вряд ли будешь выглядеть хорошо.

Она почти физически ощущала на себе взгляд Джонатана – свирепый, прожигающий насквозь.

– Не беспокойся, – сказал он ей, вставая, – я немедленно ухожу в отставку. И теперь ты сможешь спокойно резать животы, сколько твоей душе угодно. И мне на это наплевать.

Он снял с шеи своей стетоскоп и, прежде чем выскочить из кабинета, театральным жестом бросил его на стол перед Майком.

Майк взглянул на стетоскоп, и Оливии показалось, что он пытается сдержать улыбку.

– Извини, что не сделал этого раньше. – Майк перевел взгляд на Оливию. – Пожалуйста, подожди с независимой экспертизой, пока не станет ясно, чем все это закончится. – Майк указал подбородком на телефон: – Пожалуй, я позвоню в «Газетт» и сообщу им свежую новость!

По отделению скорой помощи сразу поползли слухи о том, что произошло в кабинете Майка. Не обращая внимания на шушуканье окружающих, Оливия переоделась в комнате отдыха для встречи с Полом. Она надела голубую юбку, скрывавшую заметно округлившийся живот, и белую кофту с короткими рукавами. Выйдя в приемную, она увидела Пола и почувствовала почти забытый трепет страстного желания.

Он принес ей нежно-голубую чайную розу в серебряной вазочке-амфоре. Она узнала редкий сорт, который выращивала в садике их прежнего дома в Кенсингтоне. К горлу подкатил комок, вызванный воспоминаниями о более счастливом времени.

– Я срезал ее сегодня утром, – сказал Пол, когда они вышли к его машине. – Забрался в сад до восхода солнца.

Несвойственная ему выходка заставила Оливию улыбнуться.

Он завел машину и выехал со стоянки.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Пол.

– Спасибо.

Она обратила внимание на то, что он снова надел обручальное кольцо. Очевидно, он всерьез хотел попробовать начать все сначала. Она изучала его профиль. Красивый подбородок с ямочкой, прямой правильный нос, однако вид у Пола был довольно измученный. За последние несколько месяцев он сильно похудел, щеки ввалились, кожа имела болезненный оттенок, и она почувствовала жалость к нему.

Оливия передала Полу разговор с Майком и Джонатаном и поблагодарила его за поддержку.

– Похоже, я впала в какой-то ступор, – сказала она.

– Тебе, наверное, здорово досталось, после того, как появилась эта статья в «Газетт»?

Она описала едкие письма к редактору, появившиеся в последних двух номерах «Газетт». Их разгневанный тон и заряд отрицательных эмоций по отношению к ней были оскорбительны. Она рассказала о скованности и внезапно появившейся неуверенности в правильности своих решений, сама поражаясь тому, что говорит с Полом так откровенно. Затем она рассказала ему о петиции.

– Я ожидала встретить твою подпись одной из первых, – сказала она, – и решила, что единственная причина, почему ее там не оказалось – твое отсутствие в городе.

Он протянул руку и сжал ее плечо.

– Прости. Как только вообще я мог подумать, что ты не сделала для нее возможное? Мне было больно видеть, что твое имя валяют в грязи. Это действительно" так, Лив.

У следующего светофора он достал бумажник и вручил ей фотографию внучки Джо Галло. Пол рассказал ей о разговоре с Джо и о том, какую гордость ощутил от того, что он – ее муж. Но она почти не слушала.

Она должна рассказать ему о том, что ездила с Алеком в Норфолк и давала интервью на радио. Он наверняка услышит об этом на следующем собрании комитета спасения маяка, и будет лучше, если он узнает все от нее самой. Но не сейчас. Ей не хотелось разрушать интимность, которую она чувствовала здесь, в машине.

Когда они подъехали к ресторану, она обернулась, чтобы положить свою кофту на заднее сидение машины, и увидела на заднем стекле маленький овальный витраж. В темноте трудно было разобрать рисунок, но она не сомневалась, что это – витраж Энни, и радужные надежды, которые наполняли ее последние двадцать четыре часа, внезапно столкнулись с реальностью.

Оливия захватила розу с собой в ресторан и заменила ею гвоздику, стоявшую на столике. Когда им принесли напитки, она облокотилась на край стола и набрала в грудь побольше воздуха.

– Я давала интервью на радио в Норфолке в прошлую субботу, – сказала она. – По поводу маяка.

– Что? – он удивленно уставился на нее через очки. – Что ты имеешь в виду?

– Алек О'Нейл попросил меня об этом. Он должен был участвовать там в двух мероприятиях одновременно, и поэтому предложил мне, если у меня есть желание, взять на себя одно из них, поскольку я имею опыт публичных выступлений.

– Это нелепо. Ты же ничего не знаешь о маяке!

– Теперь знаю.

Пол коктейльной трубочкой перемешивал свой напиток.

– И вы с Алеком ездили вместе?

– Да.

Он вздохнул и погладил рукой подбородок.

– Что ты рассказала ему о нас, Оливия? Я имею в виду, знает ли он, почему мы разошлись?

– Он не знает ничего о тебе и Энни.

– Ну, а о чем же вы разговаривали в течение… скольких там?.. двух часов туда и двух обратно?

Она вспомнила все, что рассказала Алеку. Как же далеко она допустила его в свою личную жизнь!

– По дороге туда мы говорили о моем выступлении на радио, а когда ехали обратно, обсуждали, как все прошло. Только и всего.

Пол откинулся на спинку стула и покачал головой.

– Я не могу понять. Почему ты? Разве ты так сильно беспокоишься о маяке, чтобы говорить о нем на радио?

– А почему ты так сильно беспокоишься? Он покраснел.

– Меня всегда зачаровывали маяки, – сказал он. – Ты не знала об этом, потому что мы жили в округе Колумбия, где маяков мало и они расположены далеко друг от друга. – Он стиснул трубочку между пальцами, и она лопнула с громким щелчком. – Просто мне как-то неприятно, что ты разговаривала с О'Нейлом. У тебя запланированы подобные выступления?

– Нет.

– Не берись больше за это, хорошо? Она сложила руки на груди.

– Если у меня будет время и желание, я буду заниматься этим, Пол. И у тебя нет никакого права запрещать мне что-либо.

Женщина за соседним столиком обернулась в их сторону, и Пол понизил голос:

– Давай сейчас не будем говорить об этом, ладно? Мне бы хотелось, чтобы сегодня все было хорошо. Давай поговорим о Вашингтоне.

– Ладно, давай. – Она чуть отодвинулась от стола, пока официантка ставила перед нею салат.

– Мне было хорошо, Оливия. Я давно уже не чувствовал себя так. Я вернулся всего несколько часов назад, и уже чувствую напряжение. Все дело в этом проклятом городе. – Его била дрожь. – Аутер-Бенкс – здесь все пропитано Энни. Он слишком маленький. Куда бы я ни пошел – все напоминает мне о ней, даже то, как пахнет воздух, вызывает во мне воспоминания.