Но Мадди никогда не отказывалась от еды.
Как только Эвелин ушла, Мадди высвободила Хемингуэя из машины и быстро снабдила его едой, водой и кошачьим туалетом. Хемингуэй не обратил на все это никакого внимания, он ринулся в темноту за креслом и остался там.
После ухода своего туристического гида, Мадди ухватилась за возможность изучить обстановку.
Дом не был большим. Войдя, вы сразу оказались бы в гостиной. Далее шла кухня. Вверх по супенькам и направо была расположена спальня, ванная и кабинет.
Кабинет был тесным, с узорчатыми зелеными и розовато-лиловыми обоями. Дополнительный горизонтальный цветочный узор тянулся вдоль всей стены.
Не в стиле Энид. И даже не в стиле Эвелин.
Мадди подошла к столу и села за него, включив витиевато разукрашенную лампу. Приглушенный свет рассеял цветочный полумрак, создавая мягкие тени.
Мадди открыла главный ящик. Прямо сверху лежал конверт, начальный адрес был перечеркнут и наполовину заклеян желтой наклейкой вроде тех, которые почтовый сервис использует для отправленных писем.
Это была рождественская открытка, которую Мадди послала в редкий момент своей ностальгии.
Внутри открытки находилась фотография.
Когда туристы приезжают в Аризону, они всегда фотографируются рядом с высоким кактусом сагуаро. Мадди тогда подумала, что будет забавно иметь фотографию с собой в главной роли рядом с опунцией не доходящей ей до колен. (род кактуса. прим. пер.)
Энид никогда не благодарила за открытки, никогда не предпринимала попыток связаться с Мадди. Мадди никогда этого не понимала. Вот что значит вырасти в дисфункциональной семье. Люди теряют контакт друг с другом, стремясь завязать новые отношения охотнее, чем пытаются восстановить старые, тягостные для них.
Даже будучи детьми, если не принимать во внимание инцидент с машиной и банковским счетом, у них не было ничего общего кроме взаимного пренебрежения. Нет, Энид и Мадди проводили большую часть свободного времени в попытках убить друг друга.
Мадди продолжила поиски. Кое-что удалось обнаружить в комоде. Она засунула в ящик руку и нащупала фотографию. Семейную фотографию. Испачканную, порванную, сложенную пополам. Забытую. Это было сродни тому, чтобы найти собственную фотографию, использованную в качестве подстилки на дно птичьей клетки.
Смотря на фотографию, Мадди воскресила в памяти день, когда она была сделана. В замечательное весеннее утро, одно из тех, когда распускались тюльпаны и пели птицы, когда солнце восхитительно освещало и грело кожу.
Одна счастливая семья.
Отец. Мать. Двое детей. Хорошая была жизнь.
Мадди часто думала о тех днях раньше. Перед тем, как ее отец умер. Перед тем, как мама тронулась умом. Перед этим. Когда жизнь была нормальной. Все остальное было потом. Когда их пути разошлись.
Maddie's father had been the opening act for bands. Он был смешной и излучал тепло, и делился им с другими.
Она обожала его.
Он играл комедийные роли и исполнял магические трюки. Иногда он даже брал ее и Энид с собой. И однажды возвращаясь домой посреди ночи со спящими на заднем сиденье Энид и Мадди, он заснул за рулем и был убит. Мадди и Энид не получили ни царапины.
Их жизнь изменилась в одно мгновение. Они остались втроем. Мать провела несколько лет словно в тумане пока наконец не умерла. Мадди часто думала, что со стороны Дорины Смит было ужасно не по-матерински не захотеть жить ради собственных детей.
Фотография была сделана в середине семидесятых, когда мода достигла пика своей клейкости (тьфу не знаю как перевести ещё tackiness)‹…›. Маддин бедный отец был облачен в тесную плотно прилегающую рубашку с широким мягким воротом. Расклешенные брюки. Большие ступни с большими пальцами в больших сандалиях.
Смотря на фотографию Мадди не могла не мечтать, чтобы отец был одет во что-нибудь, что придало бы ему более достойный вид, как он того заслуживал.
Женская часть семьи не выглядела так нелепо. Они были одеты в платья пастельных тонов со шляпками в тон. Энид, на три года младше Мадди, улыбалась привлекательной улыбкой на все лицо, восхитительно счастливой для ее платья из царапающей ткани, колготками на талии и тесных, блестящих лакированных ботинков.
Ощущая знакомую боль и отторжение, которое всегда чувствовала, когда дело касалось Энид, Мадди положила фотографию обратно и взяла дневник деловых встреч, вздувшийся от засунутых внутрь сложенных бумаг и визитных карточек. Она пролистала его и наткнулась на страницу с косым почерком, в котором распознала почерк Энид.
Первый раз, когда я увидела его, я подумала, что он выглядит не как современный человек, скорее как кто-нибудь из прошлого. В нем было что-то от старого света.
Очень характерно для Энид фантазировать о каком-нибудь парне.
Дело совсем не в том, как он был одет, а как он вел себя. Неторопливая манера его движений. То, как он обдумывал вещи, прежде чем говорить.
И его глаза. О Боже, его глаза. Его глаза затянули меня, сделали меня слабой.
Он не заинтересовался мной. Или по крайней мере не хотел, чтобы я об этом знала. Иногда парни любят играть в такие игры.
И в начале это заставляло меня сходить с ума. Для него я оделась с иголочки и провела два часа над своей прической. Одела короткое платье. И имею ввиду, я выглядела сногсшибательно. И после всего он платил.
Платил?
Это естественно привлекло внимание Мадди.
Была ли Энид проституткой?
Это шокировало, но не удивило ее. Энид никогда ничего не боялась. Она не выходила из школы когда начала курить.
— Ну давай же. Попробуй. Сделай затяжку.
Мадди неохотно попробовала сигарету. «Кул»(товарный знак сигарет прим. пер.). Десятью минутами позже ее вырвало и Энид смеялась над ней.
Энид быстро перешла от сигарет к спиртному. Потом наркотики. Потом секс. Как будто это ничего не значило. Как будто потерять девственность было чем-то, что она обязана была сделать.
Все связанное с риском, все свободное от ограничений, все дурное, все это она попробовала.
Нет, теперь когда Мадди думала об этом, проституция казалась как раз тем, чем Энид должна была заняться.
Мадди продолжила изучение дневника, единственной вещью, которая удерживала ее от чувства вины, было знание, что Энид без зазрения совести поступила бы с ней также.
Снова о том же парне. Она действительно потеряла от него голову.
Я наверно единственная в городе не знала об Эдди Берлине, о его сумасшествии и всем прочем.
Эдди Берлин.
Почему это имя звучит так знакомо?
Они говорят, он не оставлял свой дом в течение пяти лет. Это безумие. Без сомнений ни одна из тех девчонок не приходила к нему по вызову. Без сомнения он оставили его мне.
Тем лучше для меня.
Когда он улыбнулся мне своей медленной улыбкой — Боже. У меня ослабели ноги. Мой желудок провалился вниз. И в ту секунду я испугалась. Я имею ввиду, что если я влюбилась в него?
следующая страница.
Я не могу не приходить вновь.
Он живет так по-сельски. Я точно тронулась умом, потому что я всегда ненавидела этот хлам. Да, я в самом деле тронулась умом. Дайте мне бетон под ноги. Дайте мне шум от транспорта.
Он в самом деле лишает меня рассудка. Мне достаточно взглянуть на него чтобы возбудиться. Я не знаю что это. Может из-за того, что он такой равнодушный. Может мне хочется знать какого это завести его по-настоящему, заставить его открыться. Я хочу, чтобы он посмотрел на меня и по-настоящему заметил. Я хочу быть той, кто сведет его с ума.
следующая страница.
Он сказал мне не возвращаться! Я не могу поверить! Ни один парень никогда не говорил мне не приходить больше! Я ненавижу его! Ненавижу его!
Женщину отвергли. И не просто женщину — Энид.
Глава 4
Не ходи
Мадди погрузила зубы в третий кусок хлеба домашнего приготовления. В то же время она кинула взгляд через стол на Эвелин и увидела, что та наблюдает за ней с удивлением и некоторым отвращением.