Девчата вручили мне пять твоих писем, заставив сначала пять раз сплясать. Я их весь вечер читала...

 

28 октября 1975 года

...Почему же ты не пишешь, куда вас распределяют? Неужели не знаешь до сих пор?

Здесь, в Тынде, работы все больше и больше. Строят девятиэтажки. Путь ведут и на Беркакит, и на запад по Большому БАМу — двухпутку. На восток тоже скоро потянут. А в самой Тынде путей! Сосчитать не берусь. Огромная станция будет. Узел. И сейчас с левого берега посмотришь — внушительное зрелище. Пути забиты составами. Сотни вагонов, (Железнодорожники говорят — плохо, когда забиты. Надо, чтобы оборот постоянный был.) Тепловозы новенькие, нарядные. Санитарный поезд — чуть в стороне.

Представляешь, вагоны — палаты, вагоны — врачебные кабинеты, операционная, рентген, лаборатория... Я раньше думала: санитарные поезда только во время войны бывают. Даже жаль, что ничего не болит, нет причины сбегать туда. Посмотреть хочется.

Когда построят больничный городок, поезд снимется и уйдет по трассе туда, где нет медицинской службы. А сначала он в поселке Бам стоял. Помнишь, когда мы с тобой вечером ходили вдоль путей, ждали твоего поезда, то возле него все время останавливались и поворачивали обратно. Я еще сказала: «Отгадай, что за состав — в окнах свет, а тепловоза нет и табличек на вагонах не видно». Ну, тебе разве до того было? Ты меня воспитывал, с дезертирами сравнивал. До сих пор не понимаю, почему я от тебя все это выслушивала. Наверно, потому, что ты уезжал (ты, а не я! Пусть даже на курсы, но ведь уезжал, а я-то, дезертирка, оставалась все-таки), и я не собиралась когда-нибудь увидеть тебя снова. А теперь вот увижу. Ты ведь к нам, на Центральный, вернешься. Хоть и не пишешь, а понять можно. А раз на Центральный, то Тынду — столицу БАМа — не обойдешь. Оформляться придется здесь — все отделы кадров, все начальники теперь в столице собраны.

 

3 ноября 1975 года

...У нас ЧП местного значения. Ударили холода, и по вине Веркиного морячка трубы отопления разморозились. В нашем домике водяная система обогрева: в плиту вмонтирован котел. Исправить пока не могут. Холодище. В чайнике вода замерзла. Мандарины на полу в коробке как камни-ледышки. Есть нельзя. Сижу в шубе, в варежках и жду, когда привезут железную печку — то ли голландку, то ли «буржуйку». Она, конечно, нарушит наш прежний комфорт, но другого выхода нет.

На днях объявился тут один парень знакомый. В школе вместе учились. Теперь он в Ново-Тындинском, в Свердловском отряде работает. Прочитал в газете заметку про звеносборщиц — а нас там всех из бригады по имени-фамилии назвали и указали, кто откуда приехал, — прочитал и решил проверить, совпадение это или на самом деле я здесь.

Нашел меня, с «колхозом» нашим познакомился. Звал в отряд на Октябрьские праздники. Хвастал, что у них красота: в домиках мебель полированная, красиво, чисто, тепло. А главное — народ подобрался хороший, живут дружно. Они тут две станции должны построить: Кувыкту, в 40 км от Тынды, и Хорогочи — еще на 30 км к западу по трассе.

А я ведь и не знала, что наши уральцы здесь так близко. Думала, кроме тебя, и земляков нет. И что парень этот на БАМе — удивилась. Такой всегда маменькин сынок был.

Ну, он не очень-то передо мной погордился. Все-таки он на БАМе всего полгода (как и весь СМП «Свердловск»), а я, можно сказать, ветеран.

Ушел он, а мне так захотелось к землякам! Может, и верно, съездить на праздник...

Все. В окно вижу — сгружают печку, волокут к нам. Желаю весело провести праздники и не завалить экзамены.

Лена.

 

17 декабря 1975 года.

...Молодец, Петро, так держать! На БАМе нужны только отличники...

Съездила в СМП «Свердловск». Красотища — в кино можно показывать. Общежитие из домиков-контейнеров собрано. Каждый контейнер — комната. При желании комнат может быть десять, двадцать, хоть сто. Выглядит общежитие как современная гостиница. Удобно, компактно, красиво и... тепло. А тепло здесь у нас все равно что здоровье. Если оно есть (на улице уже до -52° доходило), то жить можно и можно работать на морозе, зная, что дома тебя ждет тепло.

У нас здесь при встрече вместо обычного приветствия или дежурной фразы «как живешь?» спрашивают: «Дома тепло? Печка не дымит?» У многих эти проклятые печки дымят, коптят — дышать нечем. То ли мы их топить не умеем, или уголь такой... Не приспособились еще.

У свердловчан отопление центральное. И вообще мой одноклассник ничего не наврал. Полировка у них, поролон, линолеум цвета легкого загара. Из таких же контейнеров контора, только там комплект мебели другой: шкафы, полки, письменные столы... Все это для них сделала Свердловская мебельная фирма и контейнеры свои, уральские. Хорошо их экипировали в дорогу, подумали о строителях те, кому положено. «Буржуек» с коленчатыми трубами в окне я там не видела.

Ездила и в Кувыкту. Там тайга, гуще, крепче, серьезнее как-то. Меньше лиственниц, больше сосны. И есть место, где прямо так, дикарями, растут голубые ели. В тех местах прежде золото мыли. Нашли на берегу реки железную тачку образца прошлого века и лотки для промывки. Первые экспонаты будущего музея...

 

24 декабря 1975 года

...А я думаю, это мое письмо — последнее. Потому что курсант П. Терехов направляется в распоряжение БАМстройпути. У нас разведка работает, и донесение получено. Или, может, ты не сразу сюда, а сначала домой съездишь?

Мороз здесь сейчас -47°. Но ветра нет, тихо. И мы работаем. Жалко терять время. Хотя железо в такой мороз только коснись — кожу сдерет.

31-го поедем с Наташкой в СМП «Свердловск» встречать Новый год около голубой елки...

Глава XV

Бурятский сувенир

— Вот чудак, — изумился Потанин. — Сколько времени потеряешь... Давай со мной — к вечеру гарантирую ужин в «Юности». Кафе такое есть в Тынде. Слыхал?

Петька понимал, что Потанин прав: времени он потеряет действительно много. И устанет, и неудобств натерпится, но отказаться от своей затеи не мог.

Он давно это решил и вот сейчас с нетерпением ждал посадки, боялся, чтобы не закрыли аэропорт, чтобы не подвела погода на трассе. А Потанин не хотел лететь без него и все уговаривал, упрашивал, сулил комфорт и веселье.

— Ну как? Убедил?

Петька покачал головой: нет, мол, не убедил. И отошел, послонялся по забитому людьми залу ожидания, обнаружил в уголке сувенирный киоск и задержался там надолго, рассматривая оригинальные бурятские поделки, чучела белок, изящно и трогательно ухвативших лапками кедровые шишки, панно-аппликации из кусочков меха, талантливой, тончайшей работы украшения из забайкальского нефрита... Белок, отстрелянных кем-то для изготовления чучел, ему, пожалуй, было жаль: пусть бы живые прыгали себе по живым веткам и грызли настоящие лесные орешки.

И когда продавщица бесстрастно, не глядя доставала их с полки для очередных покупателей, а потом, ухватив за головы, толкала в коробки, закрывала крышкой, обвязывала бечевкой, у него было такое ощущение что именно она, а не охотники, убивала их вот сейчас, тут же, у него на глазах.

Потанин тоже подошел к киоску, и у него тоже разбежались глаза.

А Петька все стоял и не выпускал из рук чурбачок черного мореного дерева, искусно превращенный художником в добродушного деревянного старичка. Продавщица поглядывала на Петьку с нетерпением, говорила глазами: «Покупай или уходи».

— Кто он? — как о живом спросил о старичке Петька.

Продавщица удивилась, не сразу поняла его. А поняв, чуть приметно улыбнулась, перевернула вещицу, но на этикетке, кроме цены, ничего не значилось.

— Лесовик, — сказала она. — По-бурятски... — Но не могла вспомнить бурятского слова и достала с полки еще одного точно такого же и все-таки другого деревянного старичка. — Последние. Будете покупать?

Петька достал деньги. Их было немного. Только-только добраться до места да перебиться до первой получки. Но старичок лесовичок хоть и пробивал заметную брешь в бюджете, стоил того, чтобы два-три дня попоститься.