И вот оно поднялось. Розовое, теплое, излучающее не только тепло, но и любовь, оно всем своим огромным ровным шаром встало над восточной линией горизонта и, казалось, бросило мощный вызов своей всепоглощающей добротой всем, кто наблюдал за его медленной и важной поступью по небу.

Олег как завороженный следил, не появится ли хотя бы маленькое облачко на пути солнца и не отбросит ли оно тень на великое светило, но ничто не мешало солонцу заявить о себе во всю свою мощь и красоту, и оно, гордясь собой и своим лучезарным сиянием, обогревало хазарскую землю, потревоженную русской дружиной. Олег наблюдал за движением солнца и убедился, что препятствий долго не будет на его пути. Он широко улыбнулся, затем встал, низко поклонился солнцу и небу и только потом распорядился, чтобы принесли в жертву Перуну двенадцать телят, отвоеванных у северных хазар, и потребовал у воинов, чтобы они в ближайшее время не ели телятины.

Воины смеялись, немного обижаясь на князя, что тот считает их забывчивыми: ведь они с первых подстилок помнят, что жертвенным мясом животных выкупают себе здоровье и удачу во всех делах у богов. «Что же ты уж нас так, великий князь Олег-Олаф? За что ты нас так, наш красавец князь!» — слышалось вокруг костров, на которых пеклась рыба, в изобилии водившаяся на Дону.

— Да-да! — смеялся Олег. — Перейдем на пищу иудеев, которые предводительствуют хазарами и употребляют в пищу только рыбу и пшено.

— И потому они такие разумные? — улыбнулся Рюар, сопровождавший Олега в этом походе, как самый надежный из оставшихся «Лучеперых» друзей.

— Да! — без улыбки вдруг ответил Олег и, перехватив взгляд Свенельда, ревностно наблюдавшего за окружением великого князя и хмуро смотревшего на красивого светловолосого витязя, строго проговорил: — Меня всерьез интересует жизнь иудеев. Я хочу многому поучиться у них.

— Князь, еда готова! Шатры убирать? — спросил слуга, дежуривший у костра.

— После еды, когда созреем для вторжения в Саркел, тогда и наведем порядок. Этот берег Дона не должен пускать в разгул злой дух, вспоминая о нашем привале, — ответил Олег и приказал всей дружине приступить к утренней еде, предварительно выстояв минуту молчаливого поклона перед котелком с едой, как перед символом семейного и дружинного благополучия, благодаря Перуна, Радогоста и Святовита за невидимую, но ощутимую поддержку во всех праведных делах русичей.

Завтрак прошел быстро и дружно, за что поклонилась синеволосая дружина русичей Дону и положила на высоком его берегу, в направлении против течения реки, все кости от рыб с их головами, чтобы дух рыб видел, как высоко оценили русичи пищу, посланную речными духами.

— Князь, к тебе какие-то слебники пожаловали, — известил Свенельд Олега, когда дружинники отблагодарили Дон за сытный завтрак.

Олег вопросительно глянул на Свенельда и машинально привел в порядок свое боевое оснащение.

— Они без оружия. Похоже, что это служители хазарских синагог; смотри, как странно они одеты. Так одевался иудейский габай[41] у нас в Рароге, и так одевается на службу киевский габай, — тихо проговорил Свенельд и был рад первым подготовить князя к нежданной встрече.

Олег посмотрел на группу темнолицых людей, одетых в длиннополые темные халаты, поверх которых были накинуты длинные, белые, с синими поперечными полосами и множеством тесемок на концах покрывала. Головы иудейских священнослужителей были покрыты маленькими белыми шапочками. Лица посланников хазарского хакана были мрачны, сосредоточенны и настороженно-выжидательны.

— Да, это габай, — согласился Олег. — Но они знают, что пришли к князю, а не к верховному жрецу? О чем нам с ними говорить? — удивленно спросил он Свенельда.

— Они сказали на славянском языке, что им нужен князь по имени Олег-Олаф, которого недавно звали Новгородец-русич! — с гордостью оповестил Олега Свенельд и услужливо спросил: — Какие хочешь дать указания, великий князь Олег-Олаф?

Олег удивленно оглядел Свенельда и хмуро попросил:

— Только без лести, Свенельд! Собери всех воевод в мой шатер. Солнце поднимается и печет, а у меня нет такой белой шапки, какая красуется на затылках габаев, — улыбаясь напоследок, проговорил Олег и прошел в свой походный просторный шатер.

Он осмотрел шатер и усомнился в том, уместится ли в нем такое огромное количество людей, состоящее из встревоженных служителей синагог. Поняв, что места мало, приказал вынести из шатра все табуреты и застлать пол мехами и коврами. Когда работа была выполнена, Олег распорядился позвать своих воевод. Он не хотел, чтобы его волнение, вызванное неожиданным явлением посольства от хазарских иудеев, было хоть кем-то замечено, но, зная, как пристально наблюдают за каждым его шагом полководцы русичей, решил не скрывать своей слабости.

— Когда вижу Бастарна, душа моя всегда испытывает легкий трепет, ибо совесть моя, как воина, конечно, не спокойна. А тут весь совет габаев всего Хазарского каганата будет смотреть на мои руки, грудь и, привлекая своего бога в свидетели, будет пытать мою душу! Я боюсь их совместного укоризненного взора, мои верные помощники! — сознался Олег и открытым взглядом оглядел своих друзей.

Они в ответ на признание князя начали вразнобой советовать ему, как замкнуть свою силу духа от воздействия дурного глаза. Олег выслушивал всех и повторял все жесты, которые полководцы советовали ему выполнить, дабы не навредить себе. Наконец, возведя руки над головой в треугольник, он поднял голову и, обращаясь к Святовиту, попросил у своего могущественного божества силу духа для принятия правильного решения в ответ на самые коварные предложения хазарских слебников. Немного постояв с закрытыми глазами, Олег вдруг почувствовал, что принял молчаливое согласие божества в помощи. Он глубоко вздохнул раз, затем другой и, успокоившись, обернулся к друзьям. Перед ними стоял тот князь, к внешнему облику которого они давно привыкли, ибо в нем все соответствовало той цели жизни, которая сплотила огромное количество отчаянно смелых, открыто решительных и талантливых воинов-русичей под его предводительством.

— Введите слебников! — тихо, торжественно попросил Олег слуг и занял центральное место возле серебряного треножника с котелком, вокруг которого в южной части полукружия его шатра сидели воеводы-русичи, а в северной должны были сидеть гости.

Хазарские габаи, среди которых было два-три раввина, вошли в просторный шатер киевского князя, слегка согнувшись и нашептывая слова: «Шма! Вегайа!»

Они не сели на те места, что указал им Олег для ведения беседы, а дружно прикрепили тефиллины[42] к своим лбам и продолжали стоять; тихим хором, четко выговаривая слова Священного Писания, они стали усердно молиться своему Богу.

Олег подумал, что их молитве не будет конца, и прислушался к тихому, размеренному чтению. Но вот один из раввинов снял со лба тефиллин, все хазарское представительство последовало его примеру и село на свои места, за исключением старшего из них.

— Прежде всего, великий киевский князь, князь по имени Олег-Олаф, позволь в твоем шатре на время переговоров с тобой поставить нам свою мезузу[43],— сказал раввин с седой бородой и проницательным взглядом серых глаз.

Олег понял желание иудеев защитить себя и разрешил им поставить пергаментный свиток, заключенный в небольшой плетеный короб цилиндрической формы, возле своего серебряного котелка.

Раввин осторожно поставил мезузу возле котелка и, проговорив слова: «Шма! Вегайа»! низко поклонился Олегу.

— Все мы просим у своих богов силы духа, силы разума и силы любви, дабы не совершить того, что повергло бы наши народы в пучину братоубийственной войны! — медленно и четко на хорошем славянском языке проговорил раввин, выпрямляясь и с аскетичной строгостью глядя в глаза Олегу, будто хозяевами положения были они, иудеи, а не он — завоеватель их земель.