Ну, Гостомыслово городище, просыпайся! Глянь на солнце и небо и скажи, что ждет тебя нынче? Не жури ведуна, своего мудрого прорицателя и благостного кудесника, за истинное предсказание, ибо не он судьбу тебе кует, он лишь толкует вести богов, идущие с неба. И ведун, окруженный толпой новгородцев, вещал, глядя на солнце, яркий диск которого излучал желтые пучки света и тепла, что означало очередной всплеск солнечного дара. Но вот с запада небосклон покрылся вдруг серыми тучами, и ведун замолчал. Затихли и новгородцы, только бог времени мог утешить новгородцев в это судьбоносное утро, ибо оно таило пока от них свою главную весть. Но вот терпеливые восторжествовали: на небе снова засияло солнце и на этот раз ровными сильными лучами беспрепятственно обогревало от холодного, сырого утра землю Гостомыслова городища, а затем коснулось острогорбого Людина мыса, зависло над ним, и новгородцы настороженно затихли. Как не хотелось им сейчас признавать, что солнце дарит силу, тепло, свет и поселенцам Рюрикова городища, которые зубастым забором отгородились от них и тоже по солнцу судьбу свою гадают! Но обманывать себя словене не умеют. «Значит, что? Ведун, не вздыхай…» — «Что-что? А… терпеливые поймут!» — «Ишь как исхитрился: «терпеливые»! А непоседы?..» — «Непоседы нынче зады крапивою ожгут! Смотрите лучше на чело Ярилы, и думы добрые войдут в ваши души», — без конца призывал ведун и более всего желал, чтобы этот призыв достиг сердца и ума Власко.
— Бэрин, готов ли твой белогривый конь? — к всеобщему удивлению, спокойно спросил Олаф своего верховного жреца.
— Как ты хочешь испытывать его? — добрым тихим голосом спросил Бэрин князя. — При всем народе нашем или только с самыми преданными тебе людьми?
Олаф понял, сколько заботы о нем таил в себе этот вопрос, глянул в лицо жреца, овеянное многовековой мудростью всего друидова колена, и, не дрогнув, проговорил:
— Пусть все знают, что меня нынче ждет.
Бэрин как бы вновь увидел Олафа, любовно оглядел его статную фигуру, освещенную солнцем.
— Хорошо, сынок, — согласился он, — прямо перед сбором Совета словен я позову тебя, а сейчас поспи немного: чую, ночью ты так и не сомкнул своих тревожных очей?
Олаф улыбнулся.
— Да нет, Рюриковна колыбельную спела, и я… вздремнул немного, — охотно отвлекся он от беспокойных дум. — Она так проворно переворошила мне волосы, что все лишние думы ушли гулять в Гостомыслов лес.
Бэрин задумался. Как менялось лицо Олафа, когда он говорил о жене! Столько света и доброты излучало оно, что, казалось, помыслы князя далеки от ратного дела! Но жизнь князя не может проходить только в постели с любимой, а одр княжеских жен часто бывает холодным и обездоленным любовными усладами. А поэтому не упускай, князь, возможности побыть с любимой наедине. Но Олаф, сын жрицы любви, помнил другой завет матери. Накануне решающих вех в судьбе мужчина не должен источать свою энергию ни через плоть, ни через негу. «Собери дары земли и неба, живущие в тебе, в кулак и не выпускай их. В нужный момент они спасут тебя от позора и придадут столько сил, сколько потребует от тебя борьба с данью злу…» — вспомнил Олаф совет матери и пожалел, что ее нет рядом…
И вот солнце встало над священной дубовой рощей и осветило жилище бога Прова, бога правосудия ильменских словен. И заволновались новгородцы. Влекомые мощным зовом и подталкиваемые тревожным беспокойством духа спора, они устремились из своих жилищ к покатистому склону волховского берега.
А в это время обостренное внимание поселенцев Рюрикова городища было привлечено к движению ног белогривого коня, который должен был предсказать новгородскому князю его нынешнюю долю на Совете словен. Конь с завязанными глазами вытянул морду к первой перекладине, преграждающей его путь, обнюхал ее и, не переминаясь, приподнял… переднюю правую ногу. Вздох облегчения прокатился по поляне, расположенной возле деревянного храма Святовита в Рюриковом городище, но никто не проронил ни слова до тех пор, пока святой конь не переступил все три перекладины и с правой ноги! И когда благородное, крупное, с холеной белоснежной гривой животное аккуратно выполнило свою трудную задачу и всем своим поведением предсказало молодому князю, казалось бы, уверенное будущее в земле ильменских словен, варяги-русичи на этот раз не грянули свое грозное «ура», ибо чувствовали, что нельзя нынче предвосхищать удачу. Молча смотрели русичи, как верховный жрец развязал повязку на морде коня и низко поклонился Олафу, передавая тем самым силу своей души князю. Олаф, знавший значение поклона верховного жреца, в ответ с глубокой признательностью приложил правую руку к груди, коснулся кольчуги, мелкими сплетенными металлическими кольцами защищавшую его могучую грудь, и, подавив трепетное волнение, оглянулся на своих воев. Четверо знатных, Рюриковых еще, полководцев в полном боевом снаряжении и двое молодых ратных друзей варяжского князя в торжественном молчании ожидали своего предводителя. Олаф возглавил шествие, и все жители Рюрикова городища направились к восточным воротам крепости, чтобы проводить к стругам своих предводителей и послов на грозный Совет северо-восточных словен…
Сама природа подсказала поселенцам Гостомыслова городища необходимость превратить поляну, расположенную вдоль речного спуска, в священное место, где удобнее всего принимать важнейшие решения. Поляна начиналась почти сразу за городьбой Гостомыслова городища, с холма Славно спокойно спускалась к реке, а затем полого, ступенями приближалась к большому деревянному помосту со столом и широкими скамьями. По четырем углам поляны были специально нарыты небольшие возвышения для особых постовых, охранявших собравшихся от неожиданного нападения врага. Обычно поляна заполнялась людьми медленно, ибо неторопливость была все же главной чертой характера словен. Но нынче наблюдатель мог бы отметить необычность сбора Совета: дружность, быстроту и настороженность. С полным заходом солнца и наступлением сумерек на помосте появились двое молодых людей и, держа в руках щит Гостомыслова городища, отлитый, как говорил кузнец Умилич, с помощью духов-карлов, силачей волшебников, которые делают словенских воинов непобедимыми, ибо таят в себе секреты изготовления самого орихалка[8], показали прекрасное изделие Умилича всем участникам Совета, после чего к двум молодцам подошел третий и ударил мечом о великолепный щит. Затем юноши, так же держа в руках щиты и мечи, с торжественной медлительностью отошли в дальний, южный угол помоста и уступили место именитому послу и советнику бывшего посадника Новгорода, Домославу.
Старейшина, одетый в традиционную одежду своего племени: длиннополую льняную рубаху, украшенную крестообразной вышивкой зелеными бисерными бусами и речным жемчугом, темные штаны, заправленные в короткие кожаные сапоги, и накинутую на плечи безрукавицу, отороченную соболиным мехом, — выглядел молодцевато, ибо сохранил еще прямую спину, высокую словенскую стать и умение овладевать толпой. Для начала он вывел на помост кузнеца Умилича и, показав на изготовленные им доспехи, проговорил:
— На века прославил мастерство словенских кузнецов наш Умилич. Вместе с кузнецами Неревского края он изготовил щит и меч нашего Гостомыслова городища, и теперь наше поселение будет охраняться еще и духами… — Домослав взял за руку Умилича, могучего кузнеца, наделенного запоминающимся чернобровым волевым лицом, и весело попросил: — Назови, преданный слуга бога Сварога, чьи духи помогали тебе в работе?
И Умилич, переминаясь с ноги на ногу, басовито ответил:
— Мне всегда помогают духи-карлы, духи-силачи. Ежели вы будете их почитать, то ваше поселение никогда не будет разорено. Ни один враг не подступится к нему. Так говорил мой прадед, проживший одну треть десятой доли тьмы[9] и знавший секрет изготовления самого крепкого металла атлантов, орихалка.