— Можешь спросить у Айрин или моего отца: они врать тебе не станут.

Данфейт опустила глаза в пол и тяжело вздохнула. Наверное, он не станет ничего пить. Слезы стали душить Данфейт и она, помахав перед лицом ладонью, засмеялась:

— Но, попытаться ведь все равно стоило!

Кимао выхватил бокал из ее рук и одним махом влил в себя вино.

— Спасибо, — прошептала Данфейт, забирая бокал из его руки.

Она ждала, что он ее поцелует, но Кимао вновь прислонился к стене и устало взглянул на нее.

— Значит, все равно уйдешь? — теряя надежду на то, что он останется, спросила она.

— Я очень устал.

— Понятно… В конце коридора есть выход на лестницу. Твоя комната, ведь, недалеко от моей?

— Совсем рядом.

— Тогда, ты без труда ее найдешь.

Данфейт развернулась и еще раз посмотрела на него.

— За каждый из своих поступков я готова нести ответственность.

— К чему ты это говоришь?

— Потом поймешь, — ответила Данфейт и зашагала в сторону выхода, оставляя Кимао одного.

Далеко за полночь праздник был окончен, и гости не спеша разошлись.

— Ты к себе? — спросила Айрин, глядя на Данфейт.

— Да. Пойду отдыхать. А ты?

— А тоже скоро пойду, — улыбнулась Айрин, продолжая сидеть на стуле, выпрямив свою спину и гордо приподняв подбородок.

— Девочки, Вы идете? — позвал отец, поднимаясь по лестнице вверх.

— Да, папа, — ответила Данфейт в то время, как Айрин промолчала.

— Ну, давайте… Завтра всем придется рано встать.

Айрин видела, как сестра мнется, пытаясь что-то сказать.

— Не стоит, — произнесла Айрин. — Со мной все будет в порядке.

— Он вернется. Райвена Осбри голыми руками не возьмешь!

Айрин улыбнулась и кивнула сестре:

— Иди уже. Твое вино давно подействовало.

— Ты поняла?

Айрин укоризненно посмотрела на сестру и тут же отвернулась.

— Ясно. Ну, все, до завтра.

— До завтра, Данфейт.

Кто-то выключил верхнее освещение, оставив только настенные ночники, и зал погрузился в полумрак. Айрин взглянула на свою пустую чистую тарелку и, отодвинув ее, облокотилась о стол, закрывая ладонями лицо. С момента своего пробуждения Айрин мысленно обратилась к Райвену уже несколько сот раз. В ответ ничего, кроме молчания. Вот встретятся, она ему устроит… Никакого секса! Будет сам себя удовлетворять! Юга… Юга, помоги ему… Глаза Айрин закрылись сами собой, и она поняла, что засыпает. Где бы он ни был, что бы ни делал, помоги ему, Юга.

Данфейт брела по темному коридору вперед, подгоняемая жаром, в котором полыхало ее тело уже несколько часов. Кимао выпил все до дна и наверняка уже догадался, что именно она добавила в тот бокал с вином.

Дверь в его спальню оказалось не заперта. Данфейт вошла внутрь и закрыла ее за собой на замок. Кимао сидел на полу возле окна и смотрел на собственное отражение в приглушенном свете включенного у кровати ночника.

— История циклична, — произнес он, не оборачиваясь к ней. — Когда-то я так же тихо пришел в твою комнату и закрыл за собой дверь на ключ. Только тогда ты лежала на кровати под одеялом и в собственной агонии пыталась уснуть. Заметив мое появление, ты подорвалась с места и выставила палец, указывая на дверь. Наверное, ты не стала кричать только потому, что не хотела разбудить моего отца. А потом ты откинула одеяло и встала на ноги, продолжая указывать пальцем на дверь. На тебе была старая льняная ночная сорочка. И хотя она была довольно плотной, да и в комнате царил полумрак, не заметить твои напряженные соски под тканью я просто не мог. Волосы растрепаны, в глазах — не то гнев, не то жажда. Не знаю, сколько бы ты смогла простоять вот так, но я бросился к тебе первым. Юга, мне казалось, что я просто съем тебя. Твой аромат, прикосновения твоих пальцев, твоих губ, языка, твое сбившееся дыхание, всхлипы, стоны… Плевать на обстоятельства, на связь, на ответственность… Потом… Потом я думал, что смогу забыть все это. Не получилось. Смотрел на тебя и думал: а какого это, забываться с тобой без риаги? Так же хорошо или, может быть, лучше? Ведь, когда узнаешь человека, когда соображаешь, что делаешь, можно делать то, что нравится ему, как ему это нравится. Юга, я оказался прав. Ты — это лучшее, что со мной случалось. Потерять тебя означало навсегда утратить это «лучшее». Я почувствовал, что ты изменилась, только после того поцелуя, в приемной Пастыря, на глазах у всех остальных, и у Имайи, в конце концов. Я понял, что всерьез могу рассчитывать на твою взаимность. А когда я добился тебя… Юга, я начал боялся, что могу тебя потерять. И дело не в смерти, далеко не в ней. Свобода. Я понимал, что для тебя это не просто слово, это то, что ты любишь больше, чем меня. Я не желал думать об этом. Не хотел соревноваться с самым дорогим, что может быть у любого человека. Когда ты бросила меня, я все еще не верил. Думал, что ты остынешь, что смогу заслужить твое прощение и вернуть тебя себе. Но, потом я увидел ту аллею, которую ты разгромила своим ударом. Знаешь, что я понял? Если твой дар настолько велик, ты вполне можешь бросить мне вызов и победить. Ты удрала в пустыню, не желая меня видеть, и мчалась прочь на всех порах, закрывая от меня свои мысли и чувства. Я нашел тебя и теперь мы здесь. Ты говоришь, что любишь меня, а я все равно боюсь, что рано или поздно ты бросишь мне вызов и вернешь себе свою свободу. Когда сегодня ты протянула мне бокал, я подумал о том, что есть какой-то подвох. И ты меня по-настоящему удивила. Привкус риаги в вине ни с чем нельзя спутать. Скажи, где ты вообще достала эту дрянь?

— Твой отец подарил.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул Кимао. — Интересно, я кажусь тебе сейчас спокойным и уравновешенным?

— Да, — выдавила из себя Данфейт.

— Знаешь, на самом деле я сейчас очень возбужден. В паху болит уже больше часа. Честно говоря, я надеялся, что ты все-таки придешь ко мне. Хотя, и вариант, что ты на самом деле только делала вид, что пьешь вино из того бокала, тоже приходил мне в голову. Юга, ты долго собираешься там стоять?

— Ты даже не посмотрел на меня…

Кимао обернулся и замер. Она скинула свой халат, под которым была тонкая шелковая ночная рубашка. У Кимао поперек горла застрял ком. Это была точно такая же рубашка, в которой к нему приходила Айрин! Тонкие бретельки, шелковая ткань и отделка кружевом по лифу.

— Чтобы найти ее, мне пришлось перерыть залежи хлама в подвале, — произнесла Данфейт. — Конечно, эта не та же рубашка, которая была на Айрин, когда она приходила к тебе, но она похожа на ту и это удовлетворяет мое самолюбие.

— Что же ты пытаешься этим доказать? — прохрипел Кимао.

— Что я — единственная, кому ты не сможешь отказать.

— По-твоему, этот факт требует доказательств?

— Сегодня я хочу перечеркнуть все то, о чем давно не хотела вспоминать.

— Айрин в моей комнате — одно из этих воспоминаний? — спросил Кимао.

— Да.

— Что же еще ты хочешь забыть?

— Не забыть, Кимао. Перечеркнуть, переступить, если угодно. Сегодня я сама строю свое будущее, сама определяю, какой будет моя жизнь завтра.

Данфейт облизала губы и поднесла руку к одной из бретелек на плече.

— В моем завтра будешь ты, — произнесла Данфейт.

Бретелька соскользнула с плеча, шелковая ткань под собственной тяжестью немного съехала вниз, цепляясь за последнюю преграду: затвердевший сосок Данфейт. Кимао сглотнул, стараясь держать себя в руках.

— В моем завтра моя свобода будет принадлежать тебе, — продолжила свой монолог Данфейт. — Эта свобода — символ моей любви к тебе, символ моего доверия, моих надежд, стремлений и желаний.

Пальцы Данфейт коснулись бретельки на другом плече.

— В моем завтра я буду знать, что простила свою сестру за все плохое, что она совершила в прошлом. Я буду знать, что из нас двоих ты выбрал меня по своей доброй воле.

Бретелька соскользнула со второго плеча и шелковая ткань рубашки, на секунду задержавшись на груди Данфейт, соскользнула вниз, обнажая возбужденные твердые соски.