Естественно, что многие из таких крестьян готовы были на все, чтобы защитить свое хозяйство от учащающихся посягательств со стороны власть имущих, от насилий и притеснений с их стороны. В этих условиях получают значительное распространение всевозможные сделки («прекарии», «коммендации», «самозакабаления»), по которым крестьяне передают самих себя или свою землю под покровительство и власть крупных землевладельцев, отказываясь в их пользу от своих гражданских прав. Число крестьян, оказывающихся, таким образом, в зависимости от светской знати и церкви, быстро растет. Упрочивается могущество земельной аристократии, концентрирующей военные и административные функции и приобретающей владения как в пределах прежних границ Франкского государства, так и в новых областях Каролингской империи — в Саксонии, на Дунае, в Северной Италии или в Испании.

И хотя в VIII–IX вв. немалая часть свободных (особенно на юге Галлии) еще избежала зависимости, их участь была предрешена. Феодальные отношения побеждают.

Повсюду — и, в первую очередь, на севере Галлии — укрепляется и распространяется феодальная вотчина, весьма различная по своей структуре и размеру, но единая как форма эксплуатации крупным земельным собственником мелких земледельцев, владеющих землей и ведущих на ней свое хозяйство. В областях севернее Луары в середине VIII и в IX в. во многих местах складываются крупные вотчины, имевшие барскую запашку, доходившую иногда до трети всей пашни[55]. Обрабатывали ее преимущественно крестьяне, владевшие земельными наделами (число безземельных зависимых было невелико).

Крестьяне находились в различных формах зависимости от вотчинников.

Если не касаться рабов, в наиболее суровой зависимости находились сервы — потомки рабов и части вольноотпущенников и колонов меровингского времени, реже — лишившихся свободы общинников. Как показывают последние исследования, в Северной Галлии IX в. рабы и сервы составляли не более трети крестьянства[56].

Большая часть сервов владела в вотчине земельными держаниями — мансами, за которые полагалось выполнять многочисленные повинности. Они были тяжелыми и включали барщину и уплату оброков. Юридические права сервов были во многом ограничены. Они не могли отчуждать свои держания без разрешения сеньора, были лишены права обращаться за защитой в королевский суд, не могли свидетельствовать в спорах, касавшихся несервов, и т. п. сеньоры продавали и покупали их, дарили и завещали. Часть сервов не имела даже собственного дома и находилась на положении дворовых рабов. Важной особенностью в положении сервов-держателей было то, что все ограничения их свободы, так же как и многие повинности, сохранялись за ними независимо от владения земельным держанием и передавались по наследству. Они лежали как бы на самой личности сервов, навечно связывая каждого из них с определенным сеньором. Это не означало, однако, их навечного прикрепления к наделу. Попытки такого рода, предпринятые при Карле Великом, в общем не имели успеха. В условиях сохранения значительных неосвоенных пространств и при отсутствии достаточно сильной государственной власти осуществить юридическое прикрепление не было возможно[57]. Это позволяло многим сервам при наличии благоприятных условий уходить от своего сеньора, переселившись в другую вотчину или на неосвоенные земли. И хотя такому переселению мешали и материальные трудности переезда, и необходимость выполнять на новом месте повинности прежнему и новому сеньорам одновременно, и сила привычек и традиций, игравших в ту пору особую роль, — отсутствие реального прикрепления к земле создавало немаловажные предпосылки для улучшения в будущем правового статуса многих сервов.

Менее приниженным по сравнению с сервами был социальный статус колонов. В их число вошли не только потомки галло-римских колонов и вольноотпущенников, но и бывших свободных общинников. Их правоспособность была ограниченна в меньшей степени, чем у сервов. По-видимому, они обладали большей свободой распоряжения своими держаниями, могли защищать свои права в королевском суде, были освобождены от некоторых специфических сервильных повинностей. Но по своим обязанностям они во многом напоминали сервов, выполняя, как и те, разнообразные барщинные службы и оброки [58]. В наиболее благоприятном внутри вотчины положении находились полусвободные крестьяне франкского и галло-римского происхождения, оказавшиеся под патронатом крупных собственников. Они уплачивали обычно небольшие оброки, изредка выполняли барщины. Эта категория крестьян была полностью свободна от прикрепления к земле, вообще не составлявшего в VIII–IX вв. конституирующего признака феодальных отношений. В условиях натурального хозяйства и при ограничении целей сеньора обеспечением его потребительских нужд оказывались достаточными сравнительно простые формы внутривотчинной эксплуатации.

Крупная вотчина с барщинным домениальным хозяйством была не единственным и не самым распространенным типом сеньории в областях к северу от Луары[59]. Наряду с ней здесь существовало много мелких и средних вотчин, в которых домен и барщина играли, по-видимому, значительно меньшую роль. Но именно существование этого типа вотчин, принадлежавших либо королям, либо отдельным сеньорам, составляет специфику Северной Франции по сравнению с югом страны, где барщинное домениальное хозяйство в VIII–IX вв. по источникам почти не прослеживается. Наиболее распространенной была здесь, по-видимому, система эксплуатации крестьянства путем взимания натуральных и денежных оброков[60].

Однако аграрные отношения в Южной Галлии VIII–IX вв. пока еще недостаточно изучены. Остаются невыясненными, в частности, степень сохранения крупных землевладельческих комплексов, сохранившихся от меровингского времени, характер рабочей силы, эксплуатируемой в них, пути эволюции меровингских рабов и колонов и т. п. Более или менее определенно можно говорить лишь о том, что втягивание мелких земельных собственников в феодальную зависимость шло здесь в целом сравнительно медленно. И в IX в., и даже в X–XI вв. на юге сохранялось гораздо большее число свободных земледельцев, чем на севере. Сеньория во многих районах юга (особенно в горных) отличалась крайней раздробленностью своих владений, делавшей невозможным ни создание домена, ни организацию барщинного хозяйства.

По мере восстановления и укрепления Каролингами Франкского государства в нем ускорялось становление новой системы политического господства и управления. По своей форме и сущности она отличалась и от той, которую Галлия получила в наследство от Рима, и от той, которая зарождалась у франков в IV–V вв. Позднеримская государственная система отличалась существованием разветвленного и централизованного бюрократического аппарата, крайним ограничением демократических начал, повсеместной победой публично-правового принципа в построении органов власти. В противоположность ей догосударственная по своей сущности система управления у франков накануне завоевания ими Галлии предполагала участие в управлении широкой массы членов племени и характеризовалась полным отсутствием какого бы то ни было бюрократического аппарата. Существенные изменения в развитии государственности произошли у франков уже во времена Меровингов. Прежние органы «военной демократии» либо отмерли, либо переродились, став инструментом в руках знати для осуществления ею власти над большинством населения.

В развитии структуры Меровингского государства известную роль сыграли позднеримские учреждения, частично сохранявшиеся — особенно на юге Галлии — еще и в VI в. Не без их влияния сложилась налоговая система, определились функции графов, как представителей власти на местах, расширился и дифференцировался центральный орган государственного управления — королевский двор.