Так распорядилась судьба. Это оправдание когда-нибудь высекут резцом на моей гробовой плите. Хотя мне бы больше хотелось, чтобы мой прах развеяли на все четыре стороны с какого-нибудь восьмитысячника[92], но это другая тема.

Вот, пожалуйста. А вы что бы сделали на моем месте? Фридрих, он же Фродо, был предпоследним в моем списке. И у него нечаянно высвободилось время для встречи. Разумеется, я должна была на него посмотреть. Я мысленно окинула взглядом свой нынешний внешний вид и отправилась в путь.

На этот раз я выловлю золотую рыбку!

«Хайнцельмэнхен» — это небольшой магазин комиксов в центре Штутгарта, как раз возле моего любимо го кинотеатра «Глория». Мои ноги сами нашли бы дорогу туда и посреди темной ночи и продувного ветра, а уж светлым днем всего лишь под моросящим дождичком это было и того легче. Двадцать минут спустя я стояла у витрины «Хайнцельмэнхен».

Правда, было немного неприятно, что «Хайнцельмэнхен» находился и рядом с «Кафе лё Театр», в результате чего одна из посетительниц узнала меня и заспешила навстречу:

— Извините, я нечаянно все слышала. Мы с мужем…

— Она махнула рукой в сторону кафе, и бородач в очках и шортах, маячивший перед кафе, помахал в ответ.

— Мы с мужем хотели спросить вас, а занимаетесь ли вы этим втроем. И сколько это стоит.

Она дружелюбно улыбнулась мне. На первый взгляд она была похожа на матушку Баймер с Линденштрассе, только голос чуть выше.

Я ответила ей такой же любезной улыбкой:

— Обычно я беру пятьсот евро. Я классный специалист своего дела. Но особые услуги за двойную плату.

Если бы она сейчас воскликнула: «Ого, да это же грабеж!», я бы ничуть не удивилась.

Но она только так же вежливо поблагодарила меня, сожалея, что такие цены им не по карману.

— Бог мой, пятьсот евро! — раздалось у меня за спи- ной.

Рост примерно метр семьдесят, бермуды, футболка с надписью «Властелин колец», абсолютно лысый череп торчит из массивных плеч — он здорово напоминал одного из идолов с острова Пасхи. Фродо!

— Только не говори, что твое объявление случайно попало в рубрику «Она ищет его» вместо объявлений об услугах, набранных мелким шрифтом! А массаж ты делаешь? — Фродо подмигнул мне.

Я довольно быстро пришла в себя:

— Это было просто недоразумение.

Фродо окинул меня взглядом с ног до головы. Мне, стоявшей перед ним в промокшей насквозь блузке, стало вдруг до боли ясно, что к сорока надо бы уже начать носить лифчик.

— Ты выглядишь немного иначе, чем я ожидал, — заключил Фродо без особого сожаления, не отрывая взгляда от моих сосков, которые торчали во всей своей роскоши на уровне его глаз.

— Знаю, внешне я не выгляжу хрупкой, но душа у меня тонкая!

Фродо хихикнул.

Я сменила тему:

— А ты, значит, толкиенист?

Фродо, наконец, оторвался от моей груди:

— Вовсе нет, как тебе такое пришло в голову?

— Ой, умоляю тебя! Эта футболка и это имя!

Фродо заозирался.

— Не здесь! — Он потащил меня за собой в сторону Кёнигштрассе и Шлоссплатц.

«О господи, нет! Два психа с манией преследования за один день — это уже слишком!»

— Я живу здесь рядом, на Урбанштрассе. Не хочешь заглянуть ко мне?

Я посмотрела на него. Возраст свой он не назвал, а определить его было невозможно. От двадцати пяти до сорока пяти, может быть.

— Выпьем что-нибудь и присмотримся друг к другу. Не бойся, я не наброшусь на тебя!

В последнее было трудно поверить, если учесть, как он своими жирными пальцами вцепился в мой локоть. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Так что я пошла с ним.

В здании рубежа веков нашли себе пристанище многочисленные адвокатские конторы, дворницкая, доктор Эльвира Аанге — учительница музыки — и квартирка Фридриха Алейдиса.

Естественно, располагалась она под самой крышей, а лифта не было. Перед дверью он остановился, дал мне перевести дыхание и заглянул глубоко в глаза:

— Перед тем как мы войдем в мою «святая святых», я должен тебя предупредить…

— Что ты давно женат и твоя жена и восемь детишек ждут тебя к обеду, к которому я тоже получила приглашение…

Фродо рассмеялся:

— Не угадала. Холодно. Он наморщил лоб:

— Но как бы то ни было, я хочу с этим покончить. — Он разгладил свою футболку. — Я не «толканутый». Толкиен вообще страшно скучный. Это только прикрытие.

«Прикрытие? Господи помилуй! Вот, снова!» Фродо выглянул в пролет лестницы и, понизив голос, таинственно сказал:

— Я дональдист!

Хм, интересно, как должен человек реагировать, когда узнает, что перед ним дональдист?

А что еще интереснее: кто такой дональдист?

— Звучит, похоже, на католические боевые части — особое подразделение Ватикана для приумножения числа верующих, — предположила я.

Фродо покачал головой на плечах без шеи и отпер дверь.

Я и опомниться не успела, как он втолкнул меня внутрь.

Короче говоря, у меня разбежались глаза. Там было забавно и… смешно. Да, как-то страшно смешно. Я повернулась к Фродо. Он уже стянул с себя футболку толкиениста, под которой оказалась другая, с нашлепкой Дональда Дака!

Итак, для сведения: дональдисты — это люди, все усилия души и устремления которых принадлежать только и исключительно уткам Уолта Диснея.

Я тоже почитательница рисованных героев, но из-за этого превращать весь свой дом в «утиный домик»? Нет уж, увольте!

Огромных размеров глубокое зеленое кресло — любимое кресло племянников Дональда, Тика, Трика и Трака, как объяснил мне Фродо, подле него скамеечка для ног, торшер с голубовато-зеленым абажуром, голубой комод — все в кричаще-ядовитых тонах, известных по комиксам. Нигде и следа мягкого бежевого или нежно-зеленого.

Но «гвоздем» Фродовой квартиры мне показался не ярко освещенный подсветкой сундук Дональда — авторский рисунок тысяча девятьсот тридцать седьмого года, времени его создания, а надувная Дэйзи Дак, которая раскорячилась на диване. И должна заметить, что выглядела она — как бы это помягче сказать? — многократно пользованной, что ли. Надеюсь, малолетние не читают этот опус.

И в этот момент я с полной ясностью осознала, что мужчины — создания совершенно иного порядка. Должно быть, дело в у-хромосоме, из-за которой они, чисто генетически, родственны нам меньше, чем любой шимпанзе. То есть мужчины стоят ближе к шимпанзе, чем к нам, женщинам. Так что скепсис и нетерпимость к мужчинам на протяжении всей моей жизни имели под собой почву.

— Я… я потрясена, — еще смогла выдавить я.

Фродо заквакал в нос какой-то ответ, из которого я не поняла ни слова. Наверное, это был утиный язык.

— А?

— Квак, квак, квак.

— Что-что?

— В один прекрасный день я сделаю кому-нибудь предложение разделить со мной счастье. Может, ты и есть эта счастливица? — перевел он на человеческий язык.

Я улыбнулась ему. Улыбка должна была получиться кокетливой, но вышла, должно быть, как маска ужаса,

«Даже и не мечтай, ты, чокнутый! Скорее я превращусь в утку-ведьму Гундель Гаукели и доведу тебя до сумасшествия!»

Фродо, переваливаясь с боку на бок, отправился на кухню, чтобы смешать два двойных «кайпирина». Я тем временем обследовала комнату на предмет сокрытия вещественных доказательств, но ничего, кроме фоток с конгресса дональдистов в Лас-Вегасе, не обнаружила.

Мы уселись на балконе, с которого открывался неприглядный вид на ландгерихт[93], и потягивали наш коктейль. На улице все еще моросило, а балкон был без навеса. Но коктейль получился таким крепким, что пара дополнительных капель воды с небес ему бы не повредила. Я подставила свой стакан под дождь.

— Так вас таких много?

— Квак! — Должно быть, это подтверждение.

— И вы называете себя дональдистами?

— Квак!

— Ну и безумие! А как давно ты стал… таким? Если этот идиот квакнет еще раз, я попросту выброшу его с балкона. Трудно мне это не будет, весит он, по крайней мере, вполовину меньше меня.