Но, похоже, Ралф уже успел позабыть все свои прежние намерения заняться делом. Про себя он уже прикидывал, сколько может принести это имение, если его продать.

А Лейя была счастлива тем, что наконец-то кончился кошмар, в котором она жила все последнее время… И пока еще не думала, что может начаться новый.

Для Жеремиаса наступили беспокойные дни. Он нисколько не сомневался, что о пистолете инспектору кто-то сообщил, но не мог понять кто. Когда он стал расспрашивать Жудити, кто еще мог знать о пистолете под кроватью, она отвечала:

— Не знаю.

Она уже жалела, что под горячую руку рассказала о пистолете Отавинью, но сделанного назад не вернешь.

А у Отавинью тем временем сложилась очень стройная и правдоподобная версия обоих убийств, и он не преминул поделится ею с Жеремиасом.

Главной и в том и в другом убийстве была Рафаэла. Сначала она была любовницей Фаусту и уговорила его убить человека, который проник в коварный замысел любовников завладеть богатством Мясного Короля. Так была решена участь несчастного отца Отавинью, сеньора Олегариу.

А затем коварная Рафаэла стала любовницей Маркуса Медзенги. Фаусту уже мешал ей, он был нежелательным сообщником первого этапа ее внедрения в дом Жеремиаса. Теперь она чувствовала себя достаточно прочно в качестве племянницы и боялась, что однажды Фаусту выдаст ее. Да и вообще он был ей уже ни к чему. И она подговорила Маркуса убрать Фаусту. Так что на пистолете непременно должны были быть отпечатки пальцев Маркуса…

— За что же ты так ее ненавидишь? — спросил невольно Жеремиас Отавинью, хотя прекрасно понимал причину такого отношения молодого человека, который не чувствовал себя в силах завоевать любовь девушки и мстил ей своей мнимой ненавистью.

— Нет, просто я слишком любил своего отца, — ответил Отавинью, — и мне больно, что его смерть осталась как бы нелепой случайностью. Мне бы не хотелось, чтобы все причастные к ней понесли наказание.

— Ну-ну, — хмыкнул Жеремиас.

— И на вашем месте я не был бы так спокоен! — продолжал с пафосом Отавинью. — Помните притчу о змее? Один человек нашел несчастную замершую змею и пожалел ее. Стал согревать у себя за пазухой, и, когда змея отогрелась, она ужалила своего благодетеля. Так вот, сеньор Бердинацци, вы отогрели у себя на груди змею!

— Боюсь, что так, — отозвался старик, пристально глядя на Отавинью и имея в виду совсем не Рафаэлу…

Он не мог не признаться себе, что не без тревоги ждет результатов экспертизы.

Отавинью не выдержал его пристального, испытывающего взгляда и, совершено забыв о только что рассказанной притче, вдруг сознался:

— О пистолете инспектору Валдиру сообщил я. А мне о нем как-то обмолвилась Жудити.

После этого признания старику легче не стало.

— А ты знаешь, что этот пистолет мне подарил отец? — только и сказал он.

— Да неужели? — удивился Отавинью. — Неужели он опасался, что Рафаэла может…

У Рафаэлы были совсем другие подозрения. Она не могла понять, почему Маркус до сих пор ни разу не позвонил ей. В том, что он ее любит ее, и любит по-настоящему, она не сомневалась. Она прекрасно понимала, что они могут разругаться, накричать друг на друга, смертельно обидеться, но только на короткое время, а потом… Что же произошло с ним? Неужели в этой поездке?.. Или… Или он звонит, но Жудити ничего не говорит ей?

Рафаэла была достаточно сообразительной, чтобы заподозрить своего дядюшку в кознях против Маркуса. Не сомневалась она и в преданности хозяину Жудити. Так что, похоже, они заточили ее здесь будто в тюрьме.

И она прямо спросила Жудити:

— Скажи, Маркус мне так и не звонит?

— Я думаю, он ревнует тебя к Отавинью, — обошла вопрос Жудити.

Теперь подозрения Рафаэлы превратились в уверенность — Жудити просто не просто не подзывает ее к телефону. Но поговорить с дядюшкой она не успела, потому что в имение приехал инспектор Валдир и стал у всех снимать отпечатки пальцев.

Рафаэла невольно занервничала.

— А почему ты не привез обратно мой пистолет? — спросил Жеремиас.

— Потому что пуля, убившая Фаусту, была выпущена из него, — ответил инспектор. — И пока на пистолете мы обнаружили отпечатки пальцев только одного человека, — добавил он.

— Что вы хотите этим сказать? — холодея, спросила Рафаэла.

— А то, что если на кобуре мы не найдем больше никаких отпечатков, то ваш дядюшка здорово влип, — ответил Валдир.

Кто знает, как бы провела остаток дня, а потом и ночь Рафаэла — все-таки она была очень привязана к дядюшке, но… только она вошла в свою комнату, села на кровать и задумалась, только успела проговорить вслух: «Ненависть, всему причиной ненависть…» — как со стуком открылось окно, и вошедший в него Маркус спросил:

— Ненависть к кому?

Глава 27

Маркус не сомневался, что стоит ему появиться — и Рафаэла отправится с ним хоть на край света. И если ошибся, то только чуть-чуть — Рафаэла захотела отправиться с ним на кофейную плантацию.

— Там все обсудим, — сказала она крепко обнявшему ее Маркусу, прижимаясь к нему так же крепко и обещая не одно только обсуждение.

— Окей! — одобрил Маркус, и, не теряя времени, они отправились на плантацию.

— Давай уедем отсюда, а? — тут же предложил Рафаэле Маркус, как только они оказались в машине.

— Нет, ни за что! Я вовсе не хочу, чтобы все они подумали, будто я удираю из-за этих дурацких отпечатков пальцев! — ответила Рафаэла и рассказала о последних событиях в имении Минас-Жерайс.

— Ну и дела! — вздохнул Маркус.

Они и нацеловаться не успели как следует, а уже надо было возвращаться.

В холле стоял Жеремиас, Отавинью и Валдир, обсуждая бегство парочки.

Жеремиас сыпал проклятиями. Увидев Маркуса, он остановился на секунду, но тут же вновь набрав в легкие воздуха и продолжал честить проклятых Медзенга.

— Я не потерплю в своем доме вора, который только и умеет, что лазить в окна! — кричал он.

— Если бы вы относились ко мне получше, я бы ходил через дверь, — совершенно спокойно ответил Маркус. — Ну что, Рафаэла, мы уезжаем? Скажи дядюшке «До свидания!».

Рафаэла стояла в нерешительности. А Жеремиас, брызгая слюной, кричал:

— Если ты только сделаешь хоть шаг к этому мерзавцу, ты не настоящая Бердинацци! Я все оставляю Отавинью, и дело с концом!

Рафаэла продолжала стоять молча, но тысячи мыслей теснились у нее в голове: «Лилиана ждет от Маркуса ребенка» — была одна из них, «Больше ни за что в жизни я не буду голодать!» — была другая.

Маркусу надоело ждать, нерешительность Рафаэлы показалась ему оскорбительной.

— Ну пока! — сказал он. — Я поехал! — Сел в машину и дал газ. Ему нужно было, чтобы решения Рафаэлы не зависели от этого сумасшедшего старика, а если она поставила себя от него в зависимость — что ж, ее дело!

Поглядев в след удаляющейся машине, а затем на невеселое лицо Рафаэлы, старый Жеремиас смягчившись, сказал, подозвав к себе Отавинью.

— Знаешь, племянница, если выйдешь замуж за этого парня, то я и в Италию не поеду выяснять, Бердинацци ты или не Бердинацци. Все на месте решу! Оставлю вам свое состояние и буду дожидаться внуков. А ты, парень, мою фамилию возьмешь, вот и выйдет все ладно.

И старик пошел к себе не спеша, чтобы молодые люди имели возможность хорошенько подумать над сказанным.

Маркус приехал домой не слишком-то веселый. Лия сообщила ему, что отец проявил благосклонность к ней и Апарасиу, разрешив им пожениться и подарив ферму. Без всяких дополнительных условий.

— И я не должен бросать гитару? — спросил Светлячок.

— У делового человека на все время найдется, — дипломатично ответил ему Бруну.

Было видно, что Бруну немало поработал над собой, прежде чем решился вновь поговорить с Апарасиу. Лия в полной мере оценила старания отца и была ему очень благодарна.

Обговорили они и предстоящую свадьбу. Лия заявила, что не хочет никаких празднеств.