— И уже давно, — последовал ответ дочери.

— Ну попляшет у меня этот твой негодяй! — спета его последняя песенка, — пробормотал Бруну, сжимая кулаки.

— Не стоит, папочка, он у меня не первый, — ответила Лия. — И вообще, мне кажется, что тебе не стоит читать мне нотации, спал же ты с Луаной, а она, кажется, досталась тебе девушкой… И что? «С ней покончено, она — Бердинацци» — ты ведь так сказал, папочка? — И Лия закрыла за собой дверь.

Тяжело дыша, Бруну сжимал и разжимал кулаки — Лия ударила его в самое больное место, хоть он и не сомневался, что рано или поздно ему этот удар нанесут.

А теперь Луана нанесла ему еще один, отказавшись от его забот. Болея душой за возлюбленную, он простил и дочь. Ему было нестерпимо оставаться с ней в ссоре.

— Наверное, я стал слишком стар. Я из тех времен, когда девушки блюли себя до замужества. Живи как хочешь. Раз это твоя жизнь, — сказал он Лие.

— Ненависть никогда не была гарантией счастья, — со вздохом ответила ему дочь.

Внутренне он согласился на свадьбу дочери с этим Светлячком. По понятием Бруну иного исхода подобные отношения иметь не могли. Но для начала он должен был удостовериться, что этот ветропрах хотя бы любит и ценит его дочь!

Он явился на городскую квартиру, где с недавних пор поселила своих подопечных Лия, и тут же в лоб спросил Светлячка:

— Ты любишь мою дочь?

Поскольку Светлячок мог ожидать каких угодно последствий от такого лобового начала, он не стал церемониться с Бруну и нахально заявил:

— Раз для сватовства мне не хватает десяти тысяч бычков, пока я с ней просто сплю!

Кулик, услышав подобную наглость, онемел. По лицу Бруну прошла грозная тень. Было видно, какого труда ему стоит не вышвырнуть парня в окно, но он сдержался. И молча вышел. Ему все было ясно. За всю свою жизнь он не потерял ни одного бычка. Жена и дочь были единственными, за кем он не уследил, кто отбился от его стада.

— Ты связалась с проходимцем, — сказал он дочери. — Больше чтобы я о нем не слышал!

С этого дня на вилле Медзенга было запрещено интересоваться делами Лии и как-то упоминать о ней. Лурдинья нарушила запрет, пытаясь образумить хозяина и защитить барышню, но тут же была уволена. Она не огорчилась — ей давным-давно нравился Кулик, и она словно птичка полетела к молодым людям и весело осведомилась:

— Стряпуха не нужна?

Молодые люди переглянулись. В общем, они не возражали, чтобы в их творческой студии кто-то наконец занялся хозяйством.

Лия страдала не столько из-за ссоры с отцом — она знала, что по натуре он прямодушен и справедлив, и не сомневалась, что рано или поздно одумается, — гораздо больше страданий причиняла ей мать. Лия считала, что матери от Ралфа ничего хорошего ждать нечего. И была права.

Пока Лейя мечтала о своих успехах в деловом мире, Ралф продал яхту и все деньги перевел на свой счет.

Появившейся у него на квартире Сузане, которая не скрывала своего недовольства его исчезновением, он объяснил:

— Видишь ли, бизнес, которым я начал заниматься два года назад и считал безнадежным, неожиданно начал приносить прибыль. Так что я занят выше головы.

— И что же это за бизнес, интересно узнать? — недоверчиво спросила Сузана. — И куда же ты вкладываешь свой капитал?

— В любовь красоток, недовольных своей семейной жизнью, — совершенно искренне ответил Ралф.

— Мне кажется, что наша матушка безнадежна, — сказала Лия брату. — Лично я умываю руки. Мне больше до нее и дела нет. Сколько мы потратили сил чтобы как-то помирить их с отцом, а она опять живет со своим подонком!

— И не говори! — негодующе подхватил Маркус. — Попадись мне этот мерзавец, я ему не спущу!

— А ты знаешь, что в нашей квартире в Рио-де-Жанейро будет жить Лилиана? У нее не вышло со стипендией в Штатах, а уехать куда-то надо. Она сказала, что будет любить тебя до гроба.

Маркус вздохнул и ничего не ответил. В гробу он видел Лилиану! У него хватало неприятностей и без нее. Когда в последний раз он приехал на условленное место в имение Жеремиаса, то вместо Мариеты встретил инспектора Валдира.

— Мой тебе совет, парень, — сказал ему инспектор, — уезжай отсюда и не появляйся больше!

У Валдира были основания для подобных советов. Он знал горячий характер старого Жеремиаса и его тяжелую руку. У него со стариком только что состоялся весьма примечательный разговор.

— Я пришел к выводу, что этот Фаусту убил Олегариу, — сообщил Валдир.

— А кто убил Фаусту? — спросил Жеремиас. — Дрянной был человечишко, жалеть о нем некому…

— А вы знаете кто? — подхватил Валдир.

— Понятия не имею, — ответил Жеремиас.

А возвращавшийся из имения Жеремиаса домой Маркус увидел и Мариету. Она ехала в машине с каким-то красавчиком и превесело смеялась. Чтобы это значило? Дозвонится Мариете он никак не мог — подходила все не она, а если вдруг она, то говорила: «Вы не туда попали» — и вешала трубку. И это после того, что было…

Маркус просто с ума сходил и не видел из создавшейся ситуации никакого выхода. Только что он был счастлив, только надеялся на еще большее счастье… А на него обрушилось горе, огромное, нестерпимое…

Красивым молодым человеком, которого Маркус видел в машине с Мариетой, был Отавинью, сын Олегариу. Он окончил свою учебу в Штатах и вернулся домой.

С глубокой скорбью сообщил ему Жеремиас о смерти его отца.

— Он был болен? — воскликнул потрясенный Отавинью. — Почему я не знал? Вы должны были мне сообщить!

— Его убили сынок!

Старик уговорил юношу пожить у него в имении. Он хотел, чтобы тот пришел в себя, оправился, осмотрелся и, возможно, принял его предложение — стать управляющим вместо отца. Специальностью Отавинью была агрономия и ветеринария.

— Сделай все от тебя зависящее, чтобы он остался с нами, — попросил Жеремиас Мариету.

Жеремиас всерьез занялся производством бычков и повел новое хозяйство на широкую ногу, оснастив его самой современной техникой и применяя самые передовые методы.

Мариета сама ознакомила Отавинью с вновь заведенным хозяйством, и тот высоко оценил его. Понравилось Отавинью и молочное хозяйство старого Бердинацци — оно было образцовым. Недаром его прозвали Молочным Королем.

— Молочное хозяйство мы осваивали с твоим отцом, — любовно сказал Жеремиас Отавинью и печально вздохнул.

Прожив в имении с неделю, Отавинью согласился остаться и на более длительное время.

— В Штатах меня никто не ждет, а здесь у меня дорогая могила, — грустно сказал он. — Но я, наверное, все-таки уехал бы, если бы не ты… — прибавил он.

Лицо его, обращенное к Мариете, говорило о многом.

Мариета про себя улыбнулась: дядюшка может быть доволен, она выполнила его просьбу. Что при этом она думала сама, сказать было трудно. Своими мыслями она ни с кем не делилась. Чаще всего замкнутая, сдержанная, она все время держалась будто настороже и ни с кем не откровенничала. Вполне возможно, так и должна была вести себя наследница такого большого состояния.

Да и что она могла ответить на вопрос, который так часто невольно задавал ей Отавинью:

— Кто же такой был этот доктор Фаусту? И какие у него были причины, чтобы убить моего отца? А потом убили и Фаусту. Кто же и почему?

Жудити не могла похвастаться такой же выдержкой. Вот уже несколько дней она не находила себе места от беспокойства. Да и не только от беспокойства. По ночам ее мучили кошмары, она просыпалась в холодном поту и часами лежала без сна. «Неужели? — думала она. — Неужели?»

И вот, вконец измучившись, она поделилась с Мариетой:

— Когда я убиралась в комнате твоего дяди, у него под кроватью я нашла пистолет. Представляешь?

— Ну и что? — недоуменно спросила Мариета.

— Я сразу подумала о докторе Фаусту, — призналась Жудити.

— Ты считаешь, что доктора Фаусту застрелил дядя? — совершенно хладнокровно переспросила Мариета. — Какая чушь! Выброси это из головы! — решительно сказала она.