— Хорошо. — Определенно Бобби был терпелив. — Позволь узнать, с кем ты говорила.

Я смотрела на разводы на потолке.

— Это были: молодой Арт Юршак. Вы знаете его, это сын члена городского управления. Затем Куртис Чигуэлл — доктор, который пытался покончить с собой в Хинсдейле на следующий день. И еще Рон Каппельман — адвокат ПВЮЧ. Густав Гумбольдт, конечно… Мюррей Райерсон…

— Густав Гумбольдт? — Голос Бобби поднялся до верхней ноты.

— Ну вот, вы знаете его. Это хозяин «Гумбольдт кэмикел».

— Я знаю, что ты имеешь в виду не только его, — резко поправил меня Бобби. — Ты не хочешь поделиться со мной, зачем ты говорила с ними? В связи с Клегхорн?

— На самом деле я совсем не говорила с ним о Клегхорн, — серьезно ответила я, переведя взгляд на стиснутые челюсти Бобби. — Я имею в виду, что не говорила ни с кем из них о Нэнси. Но поскольку все они были более или менее недовольны, любой из них мог захотеть столкнуть меня в болото.

— За два цента я нашел бы того, кто бросил бы тебя туда снова. Это сохранило бы мне много времени. Ты что-то знаешь и полагаешь, что, как только поправишься, снова поведешь расследование, не сказав мне об этом ни слова. На этот раз они едва не погубили тебя. В следующий раз они добьются своего, но пока они не сделали этого, я вынужден потратить на тебя деньги города, чтобы кто-то охранял тебя. — Его голубые глаза сверкнули. — Айлин очень беспокоится о том, как ты здесь. Она хотела послать тебе цветы и забрать к нам домой, чтобы ухаживать за тобой. Я сказал ей, что ты не заслуживаешь этого.

Глава 25

ЧАСЫ ПОСЕЩЕНИЙ

После того как Бобби ушел, я снова легла. Я попыталась заснуть, но боль в плечах не давала мне покоя. Злые слезы жгли мне глаза. Меня чуть не убили, однако все, на что он способен, это оскорблять меня! Я, видите ли, не заслуживаю, чтобы за мной поухаживали, только потому, что я — не болтушка и не рассказала ему все, что знала. Я попыталась намекнуть, упомянув имя Гумбольдта, но все, что я получила за свои страдания, это всего лишь его недоверчивый возглас.

Я неуклюже перевернулась. Застежка на больничном белье больно давила мне в шею. Конечно, я могла бы дать ему весь расклад событий и высказать свою версию, продиктовавшую мои действия за последнюю неделю. Но Бобби просто не поверил бы, что такая «шишка», как Густав Гумбольдт, мог быть вовлечен в игры с битьем молодых женщин по голове. Однако, возможно, если бы я попыталась сказать ему прямо… Может, он прав? Может, я просто остервенела, надеясь утереть нос еще раз? Лежа без движения и размышляя обо всем этом, я поняла, что на этот раз стремление получить благодарность и поддержку было не совсем то, что могло меня утешить. Меня напугали, причем основательно. Каждый раз, когда я пыталась направить свой ум к трем мужчинам в черных плащах, я гнала эти воспоминания, шарахаясь подобно лошади, испугавшейся огня. О многих оскорблениях и угрозах я не рассказала Бобби не потому, что я пыталась перехитрить его, но потому, что не могла выдержать прикосновения к своим воспоминаниям. Надежда на то, что какая-то забытая фраза или тембр голоса подскажут мне, на кого они работали, была слишком мала, чтобы пробудить воспоминания о том моменте удушья, когда я была так близка к вечной темноте.

Если бы я выдала все, что знала, Бобби, обнаружив полную сумятицу своих чувств, это было бы равносильно тому, чтобы громко о себе заявить! Эй, парни, кто бы вы ни были, вы достали меня! Вы не убили меня, но вы так напугали меня, что я уже не способна нести ответственность за свою жизнь.

Как только я допустила, чтобы этот мелкий фрагмент самосознания утвердился в моем уме, ужасная ярость овладела мной. Меня не превратить в безвольное существо, когда каждый, кто пожелает, будет вертеть моей жизнью. Я не знала, что происходит в Южном Чикаго, но никто, будь это Стив Дрезберг, Густав Гумбольдт или даже Кэролайн Джиак, не удержит меня от дальнейших выяснений.

Когда после одиннадцати появился Мюррей Райерсон, я задумчиво мерила комнату босыми ногами, и больничные штаны мотались вокруг моих лодыжек. Я бессознательно отметила про себя, что моя соседка заглянула в палату, в нерешительности постояла в дверях и снова ушла. Я приняла Мюррея за вернувшуюся соседку и не реагировала, пока он не заговорил:

— Мне сказали, что ты была на волосок от смерти, но меня не проведешь, я верю этому.

Я прямо подпрыгнула:

— Мюррей! Твоя мать не учила тебя стучаться, прежде чем набрасываться на людей?

— Я пытался, но ты была где-то далеко от планеты Земля. — Он оседлал стул, стоявший рядом с моей койкой. — Ты похожа на уссурийского тигра на обширных просторах зоопарка Линкольн-парка. Ты действуешь мне на нервы. Сядь и позволь мне получить эксклюзивное интервью о твоей схватке со смертью. Кто пытался убить тебя? Сестра доктора Чигуэлла? Родственники с завода «Ксерксес»? Или твоя приятельница Кэролайн Джиак?

Я замерла. Спустя секунду я пододвинула стул соседки вплотную к Мюррею. Я пыталась сохранить в тайне дела Луизы, но коли Мюррей начал копать, он много чего найдет.

— Что сказала тебе малышка Кэролайн, — что я добросовестно занята своими скучными болячками?

— Кэролайн несколько смущена, чтобы говорить об этом. Она сказала, что ты расследовала обстоятельства смерти Нэнси Клегхорн по просьбе ПВЮЧ, однако, оказывается, никто там ничего не знает об этом. Она утверждает, что ничего не знает о Пановски и Ферраро, хотя я не верю ей. — Мюррей налил себе стакан воды и аккуратно поставил графин на место. — Люди на «Ксерксесе» отправляют нас к адвокату, когда мы хотим услышать об этих двоих. Или разузнать об их докторе-самоубийце. А это всегда в некотором роде настораживает, когда люди говорят с тобой только через адвоката. Мы продолжаем работать с секретарем завода, тем молодым хлыщом, который работает в отделе учета кадров. А один из моих коллег наведывается в бар, куда ходит этот тип после работы, поэтому мы кое-что получим. Но ты можешь быть уверена, что куда проще сделала бы это сама.

Я забралась в постель и натянула покрывало на подбородок. Кэролайн защищает Луизу. Несомненно. Вот что скрывается за ее ужимками и прыжками. Угрозы в адрес ее матери — единственное, что могло испугать ее, единственное, что объясняет ее выпады рассвирепевшего терьера. Она совсем не заботится о собственной безопасности и — определенно — не суетится по моему поводу, когда устраивает мне истерики за то, что я отказалась прекратить расследование. Трудно представить, что они посмели угрожать женщине, которая находится в таком состоянии, как Луиза. Возможно, проклиная личную жизнь, она пожелала, чтобы ее секрет выплыл наружу. Возможно даже, это единственное, что действительно заботило ее в последние месяцы жизни. Тем не менее Луиза показалась мне абсолютно спокойной, когда я навестила ее во вторник…

— Давай, Вик, выкладывай! — Голос Мюррея прозвучал на пределе, и это вернуло меня к действительности.

— Мюррей, не прошло и двух дней с тех пор, как ты надменно смотрел свысока на этот хобот слоненка, который везде суется, и заявил мне, что тебе ничего не нужно от меня и ты ничего не собираешься делать для меня. Поэтому объясни мне, почему я вдруг должна помогать тебе теперь?

Мюррей обвел взглядом палату:

— Это небезопасная комната, девочка. Кто-то хочет, чтобы ты умерла ужасной смертью. И чем больше тех, кто знает то, что известно тебе, тем меньше вероятность, что они попытаются второй раз убрать тебя.

Я сладко улыбнулась. По крайней мере, это уже кое-что.

— Я говорила с полицией.

— И рассказала им все, что знаешь?

— На это ушло бы больше времени, чем было у лейтенанта Мэллори. Я сказала ему, с кем я говорила днем раньше… перед нападением. Включая и тебя — ты был не слишком любезен, а он хотел знать, кто был враждебно настроен по отношению ко мне.

Глаза Мюррея сузились. Он пробормотал в свою рыжую бороду:

— Я шел сюда, чтобы проявить сочувствие, возможно, даже смазать целительной мазью больные места. Ты имеешь обыкновение разбивать нежные чувства, детка.