Переписка М. Слонимского и П. Павленко прервалась в 1939-м…

В 1931 году у Слонимского возник замысел романа, хронологически продолжающего «Лавровых» и «Фому Клешнева», принесших ему официальный успех, — романа о политической ситуации в Питере, начиная с 1924 г. Острота замысла была в том, что Слонимский решил писать действительно политический роман — о ленинградской оппозиции. В прозе этой темы до него никто не касался. Слонимский — живой свидетель питерской политической жизни двадцатых годов. Как и другие Серапионы, и покровитель их — Горький, он немало натерпелся от не одобрявшего Серапионов питерского вождя Г. Е. Зиновьева и не имел никаких оснований ему симпатизировать. В то же время, работая в «Ленинградской правде», Слонимский, несомненно, знал, какими методами сталинский аппарат ЦК с помощью ГПУ расправлялся с участниками оппозиции — и с вождями, и с рядовыми. Главный редактор «Ленинградской правды» Г. И. Сафаров еще в мае 1926 года был сослан в Китай на канцелярскую работу секретарем полпредства; он писал тогда в Политбюро, что «оказался среди тех 7000 ленинградских товарищей, которые пали жертвой „выправления линии“ ленинградской организации. Нет в Ленинграде ни одной цехячейки, ни одного коллектива, где бы не прошла „стихия“ оргвыводов»[903]. Разумеется, Слонимский собирался писать не об этом. Давние обиды на Зиновьева и полный разгром оппозиции помогли писателю считать справедливыми методы, которыми пользовался Центр. Изначально в программу будущего романа была заложена тогдашняя сталинская трактовка оппозиции. В 1928 году ее покаявшиеся лидеры были восстановлены в ВКП(б) и это, конечно, психологически облегчало Слонимскому задачу исторического суда над ошибками и заблуждениями оппозиционеров. Литературный замысел писателя естественен — расставаться с написанными героями не хотелось, а хронологическое продолжение удавшейся работы обойти тему оппозиции не могло, да и политически она уже не выглядела горячей, не казалась опасной; более того — автор надеялся на заслуженный успех (немногие, наверное, могли предвидеть сталинские планы изуверского шельмования и ликвидации не только своих политических противников, но даже памяти о них).

О новом своем замысле Слонимский поведал 7 ноября 1931 года, в праздничном номере «Литгазеты», где писатели делились литпланами: «Готовлю роман, охватывающий годы 1924–1928. В роман этот (о ленинградской оппозиции) переходят некоторые персонажи „Лавровых“ и „Фомы Клешнева“. Одновременно с этой работой, в органической связи с ней, готовлю книгу рассказов и очерков о нашем строительстве и о современном Западе. Обе эти работы надеюсь закончить уже к лету будущего года. Добиваюсь в этих книгах простоты и ясности мысли, точной целеустремленности».

В письмах Павленко новый роман Слонимского упоминается впервые лишь 11 сентября 1932 года, да и то вопросительно: «Сел ли ты за роман? Что ты задумал писать?». К тому времени работа над романом об оппозиции шла вовсю, но до завершения ее было далеко. Прошлое и тогда уже было непредсказуемым — в октябре 1932 года лидеров левой оппозиции снова исключили из партии и выслали (Зиновьева — на три года в Кустанай), а это влияло на трактовку событий 1920-х годов, и Слонимский в очередной раз должен был вносить в роман коррективы.

29 декабря 1932-го, делясь с «Литгазетой» планами на будущий год, Слонимский существенно откорректировал первоначальный замысел: «В начале 1933 года я кончаю новый роман. Его материал — рост новой интеллигенции, выросшей из рабочего класса. Это показано на фоне ленинградской оппозиции 1925–1926 годов. Действие начинается на районной партконференции. Происходит разрыв ряда основных персонажей с оппозиционной группой. Линия политической дифференциации проведена во всем романе, на всех участках действия. Важное место в романе занимает и линия перелома в понимании собственных поступков со стороны некоторых оппозиционеров. Все персонажи романа — новые. Первоначально я предполагал, что в книге будут фигурировать некоторые герои „Лавровых“ и „Фомы Клешнева“, но в процессе работы я откинул эту мысль. Роман я строил с максимальной динамичностью сюжета. Названия еще нет. Очевидно оно возникнет после последней точки. Роман будет печататься в первых номерах 1933 года в „Красной нови“. По окончании этой работы я начну отделывать вчерне набросанную повесть о Евгении Левинэ…».

Отметим, что в № 10, 11 и 12 «Красной нови» за 1932 год в планах редакции на год 1933-й значилось: «М. Слонимский. Роман».

Однако и в начале 1933 года роман все еще не был закончен, хотя автор, видимо, показывал написанное — Павленко 22 марта 1933 г. писал ему: «Все говорят, что ты написал очень хороший роман. Я жду с нетерпением его появления. А повесть о Левинэ? Она выйдет очень вовремя. Это будет вызов традициям, сигнал к атаке. Вот вовремя выйдет, даже завидно! Вчера сидели с Сашей Фадеевым и целый вечер говорили, как старые сплетники, о Ленинграде, о тебе, о Тихонове». Слова Павленко «все говорят», разумеется, не следует понимать буквально. 23 февраля 1933 года после выступления в Капелле с новыми стихами Осип Мандельштам позвал к себе в гостиницу на чай братьев-писателей (среди них был и Слонимский) и после разозливших его высказываний обрушился на современную литературу: «У кого же я должен учиться, кого я буду читать сегодня? Не Слонимского же»[904]…

С мая 1932-го и почти весь 1933 год, если судить по газетным публикациям, наблюдалась несомненная литературная «оттепель» в СССР (к 1934-му году ее более ли менее ввели в русло). «Литгазета» (состав ее редакции после роспуска РАППа изменился) печатает стихи Мандельштама (в разделе «Трибуна писателя»), Пастернака (много и часто), статьи Белого, Кузмина, К. Чуковского, Шкловского, А. Толстого, Бабеля, Эренбурга, прочувствованный некролог М. Волошину, постоянно появляются публикации Джойса, А. Жида, Мальро, Дос-Пассоса, дружеские шаржи на них. Критические статьи становятся куда либеральнее[905]. Но на сюжет, избранный Слонимским, «оттепель» не распространялась.

Редакция «Красной нови» не могла самостоятельно решить политический вопрос о публикации романа: слишком острой казалась тема (вопрос об оппозиции отнюдь не стал предметом истории — нападки на изгнанного из СССР Л. Д. Троцкого были неизменны и яростны, да и положение его раскаявшихся коллег оставалось неустойчивым).

В мае 1933 года Зиновьев, Каменев и их товарищи были возвращены из ссылки в Москву, а в декабре восстановлены в партии. Понятно, что с каждым поворотом этого хитроумного действа Слонимскому приходилось что-то менять в романе.

В заметке Вл. Соболя «Писатель за рукописью» («Литгазета», 23 апреля 1933) живописались сложности работы Слонимского над романом, понятные лишь в контексте сказанного. «Разговор не спорится, — признает корреспондент, — разговор сползает к роману об оппозиции… Все мысли писателя заняты сейчас романом. „Мне многое кажется в романе неправильным“. Что это? Боязнь неудачи? А вот увидим. „Мечта росла, обрастала мыслями, поступками, делами, книгами, знакомствами, дружбами, учениками и учительством, и уже в ней стал весь смысл существования. Потому что самое замечательное в жизни и в людях всех времен и народов — это надежда на лучшую жизнь, мечта о жизни справедливой и правильной“… Это — из романа. Это об основном герое Викторе. Это — то, что по мнению писателя, выражает настроение романа, определяет ключ, в котором написана книга, если только маленький отрывок из рукописи способен выразить и определить. Писателю в процессе работы пришлось изучить громадное количество исторического материала. Писатель убедился, что центральный герой нашего времени в литературе до сих пор очень часто остается вне политической своей биографии. С неизбежностью пустота должна быть заполнена. Первые попытки трудны, а иногда и неудачны, и отсюда — законное беспокойство. Роман об оппозиции — книга политических биографий („Политическая биография героев — политическая биография страны“, — говорит писатель), книга, в которой действуют на фоне исторических событий. „Поднять“ тему, в которой одни доходят в политической своей биографии до справедливого и правильного оправдания „всего смысла существования“, а другие по логике оппозиционной борьбы становятся контрреволюционерами, несмотря на то, что в начале романа были коммунистами, — „поднять“ такую тему дело не легкое, и хорошо справиться с ней — значит преодолеть то „наибольшее сопротивление“, о котором настойчиво и горячо говорит Михаил Слонимский. Писатель взялся за большую ответственную тему, являющуюся для него политическим экзаменом. Выдержит ли он экзамен до конца или кое в чем промахнется — читатель увидит это потом, когда роман появится в журнале». 11 июня 1933 года в корреспонденции Б. Реста из Ленинграда «Литгазета» сообщала: «М. Слонимский закончил новый роман о ленинградской оппозиции. Название его еще автор не огласил. Но недавно М. Слонимский на дискуссии об его творчестве сделал интересное сообщение о романе: „Я считаю, что целая полоса жизни нашей страны почти отсутствует в нашей литературе. Я имею в виду восстановительный период…. В новом романе я постарался преодолеть по мере своих сил обычный недостаток наших произведений — схематизм“».