Прав он, мой шейх, ни дорог, ни караван-сараев нет. Про деревни и говорить нечего. На базарах некогда богатых городов ни пучка сена, ни горстки овса, ни куска хлеба на вес золота не найдешь. Наемных лошадей и в помине нет. Беи, что прежде не на каждого арабского скакуна садились, ныне — не при вас, мой бей, будь сказано — ишака сыскать не могут. Если б не ахи, вряд ли за месяц добрались мы до Коньи и вернулись назад живыми и невредимыми. Словом, знай, мой шейх: не существует больше сельджукской державы. Не на кого нам положиться, как на собственную силу. Нет больше ни ильханского фирмана, ни султанской воли, ни визирской власти, ни решения кадия.
Каплан Чавуш умолк, перевел дух.
— Устал ты, Чавуш! — Осман-бей улыбнулся.— Ступай отдохни! Если нам еще о чем узнать захочется, завтра позовем.
Каплан Чавуш не заставил себя упрашивать. Поцеловал руку, поклонился и, пятясь, скрылся за дверью.
Осман-бей знал почти обо всем, что рассказывал гонец из Коньи. Он думал о смерти ильхана Аргуна.
— Ну, бей, что скажешь о смерти монгола? — спросил шейх.
Осман-бей поднял голову и, выждав немного, решительно сказал:
— Следует напасть на Караджахисар, отец мой. Прочтите фатиху.
— Когда выступать будешь?
— Этой же ночью и двинемся! Испытаем судьбу нашу, положась на волю аллаха.
Шейх Эдебали испытующе глядел на зятя.
— Крепость строил император Константин! Фильятос — гяур лихой. Хватит ли у нас сил, чтоб разбить его и взять крепость?
— На Конью надежды нет — это я давно понял. Смерть ильхана — такого случая больше не представится. И главное — об этом еще никто не знает. Фильятос уверен: из страха перед ильханом мы ни на что не решимся. Вот и надо спешить, пока не проведал он о смерти монгола, пока думает, что в безопасности. Знаю, боец он бесстрашный и горячий. А когда известен норов врага, его легче обмануть... Сумеем застигнуть врасплох, исполним все, как мною задумано, тогда возьмем крепость. Столько мы ждали! Настало наше время! Хуже того, что есть, не будет. Счастливый случай предоставил нам великий аллах. Грех его упустить. Фильятос мечтает о френк-ском порядке, крестьян рабами сделать хочет. С той поры как захирел рынок в Караджахисаре, народ одурел от голода. Все отнял у людей Фильятос — честь, имущество, жизнь. Не станет народ защищать такого властителя. Давно я наказал старшему мюриду вашему в Эскишехире: «Как только прибудет весть о смерти ильхана, никому ни слова, сообщи сразу мне!»
— Посоветоваться бы с Акча Коджей, со старейшинами Сёгюта.
— Опасно, мой шейх. Пронюхает враг — все дело испортим.
Осман-бей, опустив глаза, с нетерпением выслушал до конца фатиху. Произнес «аминь» и тут же вскочил с колен. Наконец настал час, которого он ждал столько лет в бедности и безвестности. В его твердом, решительном взгляде чувствовалась уверенность и сила. Он поцеловал тестю руку.
— С вашего позволения я подниму воинов. Отправимся немедля...
Вооруженные крестьяне удела Битинья, отряды гази, ахи, дервишей и абдалов под водительством племенных вождей пересекли в трех местах болото и к утру достигли позиций, указанных Осман-беем. Ни в чем не отступив от плана, сёгютцы взяли крепость Караджахисар. Когда распространилась весть о том, что победу добыли малой кровью — в деле было убито всего трое, двое ранено тяжело, пятнадцать человек отделались царапинами,— на Барабанной площади Сёгюта, оглашая окрестные холмы, заиграла зурна, загремели барабаны. На радостях заимодавцы простили своих должников, враждующие помирились. Влюбленные, что не могли соединиться из-за упрямства стариков, дождались наконец счастливого часа. Во дворах кипели огромные котлы. В каждом доме ставили на стол все, чем богаты были, чтоб на славу угостить воинов.
В первый раз с тех пор, как умер муж ее Рюстем Пехливан, Баджибей готовила праздничный стол для товарищей сына — он сам не участвовал в налете из-за покалеченной ноги — и четырех крестьян-греков из деревни Дёнмез. Пришлось залезть по горло в долги, но Баджибей не поскупилась. Позвала себе на помощь Аслыхан и двух соседских девушек.
Керим Джан сидел на софе в саду и с нетерпением ждал товарищей. В тени ракиты вокруг огромных подносов, были расстелены ковры, лежали миндеры. Кувшины с вином, корзины с черешней и сливами охлаждались в водоеме. Из поварни доносился запах жареного мяса, слышался смех девушек, грозный голос Баджибей.
Когда в конце улицы раздались радостные крики мальчишек, Керим обернулся к воротам. Двое ребят влетели во двор и помчались наперегонки к поварне.
— Идут, идут, матушка Баджибей! За угол завернули...
— Мавро-ага!.. Пир Эльван-ага!.. Торос-ага! Пир Эльван-ага нацепил орлиные крылья...
— Кёль Дервиш весь в грязи...
— И в Сакарье не отмоешь!
Баджибей наградила ребят чуреком и вышла из поварни, держа в руках огромный нож для рубки мяса. Презрительно поглядела на Керима: не нравилось ей, что залез он в пещеру монаха. Не верила, что отделался лишь искалеченной ногой, попавшей в капкан. Страх за сына не покидал ее.
Аслыхан стояла рядом — рукава закатаны, руки в тесте.
При виде Человека-Дракона Пир Эльвана девушки испуганно вскрикнули. Голый до пояса, вымазанный в грязи с головы до ног, Пир Эльван остановился перед воротами, дважды подбросил короткое копье, с которым никогда не расставался, поиграл прицепленными за спиной орлиными крыльями и, нагнув голову, украшенную буйволиными рогами, устрашающе заревел. Вид у него был действительно грозный.
— Ну что пыжишься! — пристыдила его Баджибей.— Можно подумать, один взял Караджахисар!
— Взяли крепость! Твоими молитвами, матушка Баджибей! Пощады не было! Му-у-у!..— Он остановился перед Керимом, приветствовал его поясным поклоном, как султана.— Не горюй, Керим Джан! Считай — с нами был. Помог нам великий аллах!
Подбежал Мавро и обнял Керима. Лицо у него было в грязи и пахло болотом.
— С победой вас, братья!
— Спасибо!
Девушки застыли, не спуская глаз с воинов.
— И воды не догадаются принести! — проворчала Баджибей.— Ох, горе мое... Аслыхан!..
Девушки вынесли огромные кувшины с горячей водой. Мальчишки кинулись им помогать. Мгновение — и двор Баджибей стал напоминать площадку, где борцы во время больших базаров, готовясь к состязаниям, натираются жиром.
Кёль Дервиш, скинув кожаный панцирь, принялся показывать окружившей его ребятне, как танцуют девы, вытатуированные на его спине. Человек-Дракон взял чашу с вином, прислушался к барабанному бою, к пению зурны, гордо усмехнулся.
— И правда, как свадьба сегодня! — Он отпил вина.— По воле великого аллаха открылись перед нами пути!
— Ну и ну! — осадил его Кёль Дервиш.— Еще один мулла на мою голову... Понес, не остановишь! Не тяни, Пир Эльван! Наш Керим Джан умирает от нетерпения!..
— Не от нетерпения он умирает, глупый голыш! А оттого, что, попавшись в капкан, пропустил бой за Караджахисар, не удостоился задешево звания гази...— Он отпил еще глоток, пощелкал языком.— Но, скажу я тебе, он горюет напрасно, ибо отныне наш бей Осман не скоро слезет с коня и вложит саблю в ножны. Если так пойдет дальше, грянут грозные битвы, славу о коих в книги запишут!.. Не будет отныне преград мусульманину! — Он допил чашу, прорычал: — Еще вина!
Мальчишки, топтавшиеся возле воинов, глядели во все глаза, слушали в оба уха. Двое постарше подбежали к водоему, извлекли оттуда кувшин с вином. Человек-Дракон подождал, пока они наполнят чашу.
— Так о чем я говорил, Керим Джан? Ага! Не в одном деле довелось мне, слава аллаху, сражаться. Когда шкуру содрали с бродяги Джимри, подался я в лихое войско. На моих глазах сбили с коня беднягу Караманоглу, сорвали глупую его голову, как арбуз с бахчи... Немало сражений повидал я... А что толку?
Аслыхан вынесла громадное блюдо яичницы с тыквой на молоке, сладко запахло коровьим маслом.
Кёль Дервиш завопил:
— Держись, братцы! Вот она — яичница Баджибей! — Обращаясь к Кериму, поднял чашу.— Отведал бы, Керим Джан! — Осушил чашу. Заглянул в нее и сделал удивленные глаза.— Да что же это? Может, с дыркой?..