— Мать-княгиня, могу ли я попросить еще об одной милости?

— Если ты хочешь попросить о встрече с Заруи, то это невозможно. Это будет только весной перед алтарем бога. — И подумав немного, добавила: — Князь Ашот, подожди немного, отдохни в соседней комнате, пока я напишу письмо католикосу. Он сейчас в ваших краях, и ты доставишь его.

— Как прикажешь, мать-княгиня.

— Дай бог тебе счастливого пути!

И княгиня исчезла в соседней комнате.

Скоро старая монахиня вынесла запечатанное письмо и вручила его князю.

Глава шестнадцатая

Крепость Араманьяк

Наши два путника возвращались из монастыря так же молча, как и ехали туда, только старик, склонившись над мулом, наблюдал за молодым князем и видел, что лицо его прояснилось — не было больше той грусти и озабоченности, что раньше. Время от времени он гладил коня по шее, радостно смотрел по сторонам, словно и природа должна была улыбаться ему. Внезапно он обратился к старику:

— Отец, ваша мать-игуменья — необыкновенная женщина, я в жизни не встречал таких, как она.

— Да, князь, весь наш край: и армяне, и грузины, и греки — прославляют добродетель и мудрость нашей княгини. А мы, ее подданные, все до последнего, после господа бога, прости мой грех, поклоняемся ей, как богоматери.

Слова старика произвели на юного князя сильное впечатление. Не успели они доехать до Смбатавана, как, не сходя с коня, он велел своему отряду сесть на лошадей, передал старосте мешочек с золотом для крестьян и ласково простился с ним.

Отряд князя Ашота, вместо того чтобы ехать в Артаган, свернул на дорогу, ведущую в Карин[55], так как он слыхал, что от страха перед Бугой католикос собирался ехать в Карин, а оттуда в Грецию.

Князь надеялся нагнать его в Багаране[56] и передать ему письмо игуменьи.

Когда же он доехал до Багарана и отправился в цитадель к Ашоту Багратуни, то нашел его в большом огорчении. Князь Багратуни получил сразу два тяжелых известия — первое о смерти католикоса Иоанна, второе — приказ Буги его отцу-спарапету явиться к нему. Спарапет находился в Моксе.

Молодой Багратуни послал к отцу гонца с неприятными известиями и стал жаловаться гостю на трудные времена, особенно на сасунцев, опять в корне испортивших отношения с арабами, которые отец и он с таким трудом стали было налаживать. В то время, когда они надеялись хоть немного смягчить сердце этого чудовища Буги, те своими новыми дерзкими действиями испортили все.

— Ты не слышал о новых «геройствах» сасунцев?

— Нет. Есть что-нибудь новое?

— Отряд сасунцев спустился с гор, дошел до самого Двина и там почти на глазах у Буги повесил трех армянских нахараров: Мушега Вагевуни, Ваграма Труни и Ваграма Гнуни, обвиненных в том, что они предали князя Ашота и стали причиной падения крепости Нкан. Весь Двин, армяне и арабы, потрясенные этим зрелищем, прочитали на груди повешенных об их преступлениях и вынесенном на законном судилище приговоре, исполненном военачальником Овнаном из Хута.

Можешь представить себе молчаливое ликование армянского населения и одновременно страх и бешенство Буги. Сейчас же четыре крупных арабских полка были отправлены на розыски сасунского отряда со строгим приказом: во что бы то ни стало настигнуть и взять в плен. Эту весть мне привез мой гонец, а немного погодя гонец Буги привез приказ моему отцу спарапету: немедленно явиться к этому нечестивцу. Вот в каком мы сейчас состоянии. Да поможет нам бог, посмотрим, что нам готовит эта весна, какие еще бедствия нас ожидают…

Ашот Сюнийский, узнав о смерти католикоса, почал за лучшее вернуться в Сюник и, простившись с князем Багратуни, переправился через замерзший Ахурян в противоположную долину.

Не успели сюнийцы проехать несколько часов, как увидели у подножья Арагаца два отряда, стоявшие друг против друга. Небольшой отряд, занявший прочное местоположение, оказался армянским, а другой, судя по их белым покрывалам, был, несомненно, арабским.

Не колеблясь ни минуты, Ашот воскликнул: «На помощь нашим братьям!» — и отряд стремглав помчался за ним. Ашот скакал впереди, размахивая мечом. Армяне тронулись им навстречу. Как оказалось, отряд, действительно, был небольшим, около ста пятидесяти сасунцев и около тридцати всадников, людей знатных, храбрых и сильных. Трое всадников в стороне от остальных наблюдали за подъезжающими, это были хорошо знакомые нам Овнан, Гурген и Хосров. Когда Ашот подъехал к ним, его встретили очень приветливо, а Гурген сказал, что они решили уже выступить, но сейчас подождут, пока лошади приезжих братьев немного отдохнут. Ашот охотно согласился, и после недолгой дружеской беседы отряд выстроился. Конники, имея в середине пеших сасунцев, лавиной ринулись с холма на арабов. Враги — их было больше тысячи — встретили их радостными возгласами, уверенные в своей победе, но все их усилия оказались тщетными против небольшого пешего отряда, ощетинившегося копьями. С правого крыла на них бросался Гурген, нанося своим огромным мечом смертельные удары, а слева сюнийцы дрались, как львы, и их князь Ашот с криком: «Братцы-сюнийцы, смотрите не позорьтесь перед нашими братьями!» — наносил арабам удар за ударом.

Наконец армяне с радостью заметили, что арабский отряд обессилел и стал отступать. Тогда и они перестали его преследовать. У армян было только несколько человек битых и раненых, между тем как арабы потеряли около трехсот воинов. Возблагодарив бога, армянский отряд двинулся к Ахуряну.

Ашот хотел продолжать свой путь, но Гурген и Овнан убедили его присоединиться к ним, не потому только, что впереди его могла ждать опасность, а потому еще, что они решили составить полк мстителей, дабы защищать честь армянского народа и карать врагов и предателей. Эта цель стоила того, чтобы такой храбрый юноша, как Ашот, представлял в нем Сюнийскую область вместе с Тароном и Васпураканом. Сюнийский князь рассудил в уме, что до весны ему делать нечего, и охотно согласился на это. Отряд двинулся к Карсу, проехал Ахурян, представлявший собою надежный ледяной мост, и к ночи прибыл в Аргину.

Они провели приятный вечер, выделили аргинцам часть своей добычи и, расставив дозорных, спокойно заснули. Еще не рассвело, когда им донесли, что большое арабское войско двигалось к Карсу, чтобы перерезать им путь.

Тогда наши знакомцы решили по Артаганской дороге ехать к греческой границе, а если противник догонит их и осмелится напасть, разбить его и двигаться дальше.

Так через два дня пути они доехали до Артагана, но там неожиданное препятствие заставило их остановиться.

Гурген со своим передовым отрядом ехал впереди на расстоянии часа езды, когда внезапно греческий конный отряд окружил его и приказал разоружиться.

Для такого человека, как Гурген, этот приказ был невыполним, но он решил, что разумнее будет не прибавлять к арабским врагам еще греческих и стал уговаривать греческого начальника, говоря: «Мы ехали к императорской границе просить его защиты от преследования арабов, нам и в голову не приходит питать вражду к греческому народу и быть в тягость греческому государству».

Гурген добавил, что он и сам греческий князь, подданный императора, и даже по его милости владетель одной из греческих областей.

Но когда он увидел, что его слова приняли за трусость и греческие воины продолжают теснить и обезоруживать его людей, а их военачальник с мечом в руке бросается на него, — он крикнул:

— Вы хотите меча, вот вам, получите его! А ну, братья, с мечами на них!

Первой жертвой его меча стал сам начальник, и в несколько минут греческий отряд был рассеян. Греки бежали, оставя на поле боя более двадцати убитых.

Когда отряд во главе с Овнаном подоспел на помощь, Гурген уже допрашивал пленных. Выяснилась причина этого нападения. Один из князей Багратуни, Григор, по прозвищу Ишханик, владел по наследству крепостями Араманьяк и Ашхараберд на самой греческой границе.