— Ты давно в Париже?

— Мы вернулись вчера. С путешествиями покончено. Мы собираемся провести лето в Каннах. Сегодня вечером муж должен мне сказать, когда мы уезжаем.

Мы стояли в подъезде дома. Если Ирэн захочет подняться ко мне, она быстро обнаружит, что там побывала другая женщина. На мгновение я запаниковал. Это волнение вновь напомнило мне об опасении, которое мне всегда внушала Ирэн. Вместе с ним вернулась и прежняя атмосфера тревоги, та неспокойная обстановка, тот беспокойный мир, в котором я любил Ирэн. Я взял свою подругу под руку:

— Пойдем. Ведь тебе наверняка нужно что-то купить?

— Всего одну вещь. А потом я буду свободна. Она улыбнулась мне. У нее было грустное лицо, веселые глаза.

— Мне нужно поехать в Сент-Оноре, чтобы купить купальник. Вас это не слишком затруднит? Это не очень далеко?

— Да нет. У меня целый день впереди. Никогда еще я так полно не ощущал, что отдыхаю.

Этот «день впереди» напоминал маленький пассажирский поезд из мультфильма, который, проезжая по деревне, делает бесчисленные повороты. По ходу движения можно выйти, нарвать цветов и опять влезть обратно. Возникало желание подтянуться и повиснуть обеими руками на ветках.

— Вы поможете мне выбрать, — сказала Ирэн.

Я вошел в магазин следом за ней. Мы стояли, как раньше, рядом, соприкасаясь плечами. Купальник перешел из рук Ирэн ко мне в руки.

— Я хочу померить вот этот.

Она пошла за продавщицей в примерочную кабинку. Я остался в магазине один. С улицы доносились приглушенные шумы; им не удавалось встревожить эти невозмутимые голоса, долетавшие из задней части магазина, голоса, от которых отдает тканью и которые звучат в Париже отголоском далекой провинции.

Продавщица вернулась ко мне:

— Мадам хочет узнать ваше мнение.

Неслышными шагами я прошел отрешенно в спокойную заднюю часть магазина, зону полной интимности, вызывающую резкую тошноту, где женщины комбинируют резину с кружевами среди изящного, но тронутого некой тайной ортопедией, тайной гигиеной, беспорядка. Я отодвинул штору. Ирэн, стоя перед трельяжем, как в рекламе масла для загара на задней обложке журнала, позировала с самым серьезным видом. Она опиралась то на одно бедро, то на другое. Выставляла ногу вперед, назад.

— Что вы об этом думаете?

— Хорошо.

Мой взгляд остановился на том месте, где купальник облегал ногу. Что-то там мне не понравилось. Это была, конечно, не складка на коже и даже не признак ее увядания. А все же нога плохо сопротивлялась сжимавшей ее ткани. Там была некая зона, лишенная надменности, где тело Ирэн, казалось, теряло уверенность в своих силах. Я поднял голову. Поймал взгляд Ирэн в зеркале.

— Покупать мне этот купальник?

— Думаю, да, он вам к лицу.

Я вернулся в магазин. Заплатил. Ирэн догнала меня на улице, около витрины. Ее шляпку украшало забавное перо, придававшее лицу ребячливый вид.

— Где ты хочешь пообедать?

— Где вы пожелаете.

Контраст между моим «ты» и «вы» в ее ответе поразил меня, но совершенно не так, как раньше, когда он наводил меня на столь горькие размышления. Это «вы» было даже чем-то похоже на саму Ирэн. Произнесенное тихим голосом, оно казалось продолжением ее дыхания. Оно звучало естественно. А в моем «ты» я ощущал усилие, постоянное упрямство, с которым оно было навязано. В самом начале я искусственно ввел его в свою речь и удержал в ней насильно; я словно вставил ногу в щель приоткрытой двери, чтобы помешать ей закрыться. Я заслал его к Ирэн, как шпиона во вражеский стан. Это был агент, нанятый мною. Правда, с течением времени он перенял нравы той страны, в которой жил. Он стал для нее своим и полюбил ее. Однако, приглядевшись внимательнее, нетрудно было распознать его происхождение. Он использовался как средство давления. С самого начала я пытался завладеть Ирэн, не столько пробуждая в ней желание отдавать — я уважал в ее жизни то, что не могло мне принадлежать, — сколько, наоборот, то пытаясь ее купить, то заставляя отдать награбленное с помощью целого ряда приемов, которые под внешней покорностью таили в себе гораздо больше тирании, чем любви.

Мы шли рядом по освещенному солнцем тротуару. Я подумал о нашем последнем проведенном вместе вечере — в присутствии мужа.

— Твой муж больше не говорил с тобой обо мне?

— Говорил. Вы ему понравились.

— А ты, ты не сердилась на меня за то, что я пришел некстати?

— Сердилась. Но все в прошлом, забудем об этом. Я толкнул перед ней дверь ресторана. Она сделала несколько шагов по залу, потом обернулась и улыбнулась мне. Она не изменилась. Сколько я ее знал, она оставалась прежней. Разве что в течение этих трех лет, по мере того как мягче становились черты ее лица, я наблюдал, как ее гордость, сосредоточенная вначале только на ней самой, незаметно распространялась на принадлежавшие ей блага: на мужа, на дом, может быть, на положение мужа и даже на меня, любовника. Все то, чем владеет женщина, лишает ее самой себя. На том же основании, что и ее муж, я являлся частью благосостояния Ирэн. Этим утром, воспользовавшись своим свободным днем, она пустилась в путь с целью вновь завладеть мною.

О чем еще я мог мечтать? Мы опять сидели лицом к лицу. Ирэн смотрела на меня. Через секунду она сделает отличный заказ, который будет соответствовать ее аппетиту, ее цвету лица и будет свидетельствовать о ее скромности. Порция ракушек, ломтик ростбифа и бокал бордо.

Ее спокойная уверенность тронула меня. Я взял ее руку под скатертью:

— Мы с тобой знакомы уже так давно.

— Да, это правда. Так давно, что мне кажется, будто я никого до вас не любила.

В наступившей тишине эта фраза не сумела затеряться. Прошли годы, прежде чем Ирэн впервые произнесла фразу подобной важности. Я взял со стола свой бокал и осушил его залпом. Фраза Ирэн пробуждала какие-то темные мысли, которые лучше было не освещать, и в целом все обернулось к лучшему. Я наполнил свой бокал. Как все-таки богата жизнь! Вот так человек сражается с призраками, но в итоге все образуется. Вот он я — с бокалом в руке, весельчак, бойкий малый, любитель девочек. Да ведь и я тоже кое-чем обзавелся. И словно затем, чтобы оправдать устроенную мною неразбериху, с бокалом красного вина в руке я обозрел свои владения: Ирэн, которую я любил сердцем; моя забавная соседка, которую ничто не мешало мне вновь увидеть; Марина, которую я любил за нее саму и которая была в любви самим милосердием; Даниэль, которая когда-нибудь, возможно, станет приятной супругой.

Ирэн, по своему обыкновению молчаливая, тоже о чем-то думала. Время от времени она поднимала крышечку кофейного ситечка, чтобы посмотреть, хорошо ли сцеживается кофе. Послеполуденное время тоже текло капля за каплей. После столь долгой разлуки мы непременно отправимся в отель.

— А почему не к вам? — спросила Ирэн. — Нам там будет удобнее.

— Я достал свои чемоданы. И все разбросал посреди комнаты. Лучше в отель.

Снаружи солнце казалось спелым фруктом.

— Август, уже осень, — сказала Ирэн.

В самом деле, от мостовых и с неба исходила такая истома, что отнимались руки и ноги. Мы пересекли скверик.

— Не хочешь ли присесть на минутку на скамейку? Мне кажется, здесь очень мило.

Она смахнула пыль с лавочки своими перчатками. Села и поставила сумочку между нами. Достала пудреницу и поправила свой макияж. Голуби бегали как заводные по краю тротуара. Туристы с фотоаппаратами на шее щелкали собор Святой Мадлен со всех сторон. Ирэн кончила пудриться, навела порядок в своей сумочке: ручка, письмо, платок.

— Ну пойдемте, — сказала она.

В этом районе мы знали много отелей. В первом, куда я вошел, не было свободных мест. Второй изменил профиль: в нем больше не сдавали комнаты случайным прохожим. Прямо напротив находилось специальное, ставшее почти подпольным заведение старинный дом, обнесенный оградой. Я опасался, что подобное заведение может Ирэн не понравиться.

— Не имеет значения, — сказала она, — зайдем сюда.