Было уже совсем темно, когда мы, никого не встретив и даже не потревожив собак, проехали Жердевку.

— Пронесло! — обрадовался Кирилл. — А я уж думал: не миновать нам боя. Только бы Гончары проехать без шума. Каких-нибудь десять, от силы двенадцать верст — и все в порядке!

Неожиданно мы очутились на берегу довольно широкой реки и увидали причальные мостки. По-видимому, здесь был перевоз. Борода сошел с тачанки, постоял в задумчивости, тихонько присвистнул, сказал:

— Вот так номер, палка-махалка! Похоже, что Ворскла, а если Ворскла, то мы взяли сильно вправо. Попробую перегнать паром. Он быстро разделся, взял кольт и поплыл на боку, держа пистолет над водой. Я застыл в томительном ожидании.

На том берегу что-то зазвенело, послышались глухие удары, а потом на воде зачернело большое пятно, постепенно принявшее очертания парома. Вскоре паром тихо причалил к мосткам. Борода бросился к одежде.

— Еле-еле цепь отомкнул, — стуча зубами, рассказывал он. — Хорошо еще, что замок жиденький попался. А кольт, наверно, попортил: я им, как ломиком, орудовал. Давай заводи коней. Ай, сколько времени потеряли!

На рассвете (верстах в пятнадцати за Гончарами) мы расположились на дневку в глубоком овраге, густо заросшем кустарником и невысокими деревьями. По дну оврага протекал ручеек.

Борода снял с тачанки Аркадьева, развязал ему руки, вытащил из его рта платок и гостеприимно предложил:

— Отдыхайте, гражданин Аркадьев, набирайтесь сил, впереди еще одна ночь.

Управившись с лошадьми, мы отдали должное стряпне старой Бабашихи: и пирожки, которые мы запивали ледяной родниковой водой, и курочка после тревожной ночи показались необыкновенно вкусными.

Аркадьев от завтрака отказался.

— Зря, зря, гражданин Аркадьев, — посетовал Борода. — Что может быть полезнее для здоровья, чем ранний завтрак на лоне природы? Или вы голодовку объявили?

Аркадьев что-то буркнул и отвернулся.

— Что ж, дело ваше, насильно кормить не будем! — усмехнулся Борода. — Ты, Саня, поспи, а я немного поскучаю с генералом: больно он стал неразговорчивый.

Я лег под кусты на попону и сразу провалился в сон.

Солнце висело высоко, было, наверно, уже часа четыре, когда меня растолкал Борода.

— Вставай, вставай, палка-махалка! Нужно ехать дальше!

— Как же мы днем?…

— А так же, как и ночью!

— Да я не об том, а…

— Акать нечего! — строго сказал Борода и зашептал мне в ухо: — Нас обнаружили. Что-то в кустах зашумело, я — туда. Пистолет держу в руках. Смотрю, парнишка пасет корову. Увидал меня, испугался, да как стреканет прочь с криком: «Караул!» Сейчас он всю округу подымет.

Пока я запрягал сибирок, Борода связал руки Аркадьеву. Генерал, очевидно, уже понял, что сопротивляться бесполезно, и, когда Борода поднял его и посадил в тачанку, Аркадьев заговорил:

— Послушайте, я даю вам честное слово офицера, что не буду кричать, только не вяжите мне рот.

— А вы знаете, что по этому поводу написал один великий человек? Не знаете? — И Борода продекламировал: — «…С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой…» Попробую вам поверить, хоть и не надо бы перечить дедушке Крылову. Но предупреждаю!…

— Спасибо, солдатское спасибо… А пугать меня не нужно — моя песенка спета. Еще раз спасибо… — Неожиданно голос генерала стал жалобным.

— Чего это вы вдруг солдатом стали, ваше превосходительство?

— Молодой человек, — уже напыщенным тоном заявил Аркадьев, — все военнослужащие, от рядового до генерала — солдаты родины!

— А кем их считать, когда они идут против своей родины? — спросил Борода. Аркадьев опустил голову, промолчал, и Борода подытожил разговор: — Я бы вам сказал, гражданин, да вы и сами знаете…

По дороге мы встречали и обгоняли крестьянские подводы, запряженные медлительными волами. Дядьки вежливо здоровались и долго смотрели нам вслед. Мы миновали две небольшие деревни и выехали к развилке дорог. Неподалеку на лужке хлопчик лет десяти пас овец. Борода подозвал его и спросил, как называются ближайшие села. Пастушок долго молчал, рассматривая тачанку, потом почесал ногой об ногу и спросил:

— А вы куда едете? Кто вам нужен?

— Да никто нам не нужен, только интересно, как называются села, — ответил Борода.

— Ага! — важно кивнул парнишка. — Если вам интересно, то налево будет дорога на хутор Петровку, а прямо — видите церковь? — это будет Катериновка. — Он солидно откашлялся и попросил закурить.

— Не курим! — с досадой ответил Борода и погнал сибирок к церковной колокольне.

— Вот уж никак не думал, что попадем на эту дорогу, — огорченно признался он. — Проезжать через Катериновку, да еще засветло, совсем ни к чему.

— Заблудились? — спросил я.

— Нет, едем правильно. Только Катериновку нужно было бы объехать стороной.

— А что это за село, Кирилл Митрофанович?

— Село как село. Будь таких сел побольше, мы бы с тобой, Саня, не занимались бандитами. Туда ни один бандит носа не сунет, а если попробуют, то… об этом подробно сможет рассказать гражданин Аркадьев. Верно я говорю? — обратился Борода к нашему «пассажиру». Тот молчал, и Кирилл объяснил: — В Катериновке, Саня, очень крепкий комитет бедноты, много бывших фронтовиков. Они организовали сильный отряд самообороны. У всех винтовки, кажется, есть и пулеметы. Наверно, на околице застава. Не везет нам сегодня, палка-махалка!

Борода озабоченно помолчал.

— Я не понял, Кирилл Митрофанович, почему не везет? Ведь если комитет бедноты и фронтовики…

— Комитет, фронтовики, — перебил Борода, — а ты забыл, кто мы? А документы у нас какие? Да еще этот… Если его здесь опознают, то живым не выпустят, а нас в лучшем случае повяжут и отвезут в район. — Борода придержал лошадей и остановил тачанку. — Может, вернуться да переждать где-нибудь до ночи? Как ты думаешь, Саня?

— Где же переждать, Кирилл Митрофанович? Мы уже верст десять едем, а все поля и поля, да те две деревеньки.

— Да-а! — Борода сдвинул фуражку на нос, почесал затылок. — Эх, палка-махалка, была не была — поедем! Авось проскочим! Ты, Саня, в случае чего, ни с кем не болтай. А сейчас отвяжи задержанного от тачанки и спрячь карабин. Если придется стрелять, бей из пистолета над головой или под ноги: люди-то свои. — Он озабоченно покачал головой: — Вот задача! — Потом пустил лошадей шагом и сказал Аркадьеву: — А вы в Катериновке помалкивайте и не высовывайтесь из капюшона.

— Боитесь, что свой народ узнает? Хороша же власть! — недовольно пробурчал Аркадьев.

— Мы-то свои, узнают, не узнают — разберемся, а как вас узнают, тут вам и конец: катериновцы хорошо помнят ваш зимний налет. И еще: если кто подойдет близко, начинайте стонать, а я скажу, что везу заразного больного.

У околицы Катериновки, возле столба, на котором висел медный таз, стоял седоусый дед, вооруженный берданкой. Он вышел на дорогу и щелкнул затвором.

— Стой! Хто такие будете? Куда путь держите? Аркадьев громко застонал и несколько раз попросил:

«Пи-ить, пи-и-и-ть!»

— Добрый день, — вежливо поздоровался Борода и снял фуражку.

Аркадьев снова застонал и начал ворочаться.

— Хто такие? — повторил дед.

— Я фельдшер, везу больного в город.

— А що з вашим недужным?

— Похоже на холеру, — хладнокровно ответил Борода. Дед шарахнулся от тачанки, чуть не выронив ружье, перекрестился и закричал:

— Та изжайте скореича, щоб вас громом убило! Ездите, заразу развозите!

Мы спокойно проехали по широкой деревенской улице. Я все ожидал, что сейчас из-за плетней захлопают выстрелы, а через свой ватный «спинжак» ощущал, как дрожит мелкой дрожью сидящий рядом со мной Аркадьев, но улица была безлюдна и никто не обратил на нас внимания. Только на выезде из деревни, у колодца с воротом, вели беседу несколько женщин. Заметив тачанку, они с интересом уставились на нас.

— День добрый, бабочки! — поздоровался Борода.

— И вам добрый день! — хором отозвались женщины.