Шлепались мешочки, звякало золото. Наконец Бернар замолчал, спрятал за пазуху свою долю, немалую, и принялся стучать кресалом, добывая огонь.

— Знаете, друзья мои, я так устал от человечества, от всего этого бренного мира, полного мерзости, низости, лжи и скверны. Право же, уйду в пустыню, в скит, на необитаемый остров. Я уже присмотрел подходящий. Как бишь его?.. — Он высек наконец искру, зажег трут и запалил огарочек свечи. — А, Монте-Кристо. Ну да, точно, Монте-Кристо. Маленький, никому не известный островок… Ну все, друзья мои, прощайте. Храни вас бог.

Бернар закашлялся, вроде даже смахнул слезу и быстро растаял в темноте. Лишь секретный сундук, ощерившийся разверстой пастью, остался на том берегу Стикса.

— Вот она, благодарность за все, — с горечью вздохнула Лаура, однако ничего, золото взяла, упрятала подальше. Ее можно было понять — часть всегда меньше целого. А скорбь по собственным деньгам всегда самая искренняя.

— Так, значит, говоришь, Монте-Кристо? — хмыкнул Буров, собственно ни к кому не обращаясь, спрятал золото в сумку, крякнул, строго глянул на задумавшегося шевалье. — Берите, мон шер, берите. Это как бы бог послал. Не правда ли, Лаура?

Поборов сомнения, вернулись шагов на пятьдесят назад и нашли боковой ход, о котором говорил Бернар. Двигаясь по этому коридору, свернули направо, форсировали жалкий, превратившийся в банальную траншею Стикс и, снова повернув направо, вышли аккурат к выпотрошенному сундуку.

— У, рухлядь! — с грохотом Лаура спихнула его в пропасть, плюнула в сердцах и уверенно пошла вперед. Где-то через час она нырнула в узкий неприметный штрек, поводила фонарем и скоро остановилась у подножия лестницы. — Шевалье, идите первым. Там тяжелая крышка. И смотрите поаккуратней.

— Я вам больше не шевалье, — Анри брезгливо покосился на нее, ступил на лестницу и начал подниматься по истертым ступеням. Было слышно, как где-то наверху он загромыхал железом, и воздух в подземелье пришел в движение — потянуло сыростью, помойкой, гниющими отбросами. Таким знакомым запахом Парижа.

— За мной, — скомандовала Лаура, за ней стал подниматься Буров. Мадлена, из соображений деликатности, пристроилась в конце. В душе она ругала себя — вот ведь дура, нет бы надеть штаны.

Восхождение было хоть и недолгим, но нельзя сказать, что приятным — выход из люка находился возле сточной канавы. А сильный, словно из ведра, дождь поднял уровень помоев на невиданную высоту.

— Бр-р-р, ну и погодка, — Анри, поежившись, пихнул на место крышку, Мадлена приподняла подол, горестно вздохнула. Буров вспомнил, что нынче ничего не ел. А ведь залог хорошего настроения — регулярное питание. Голодный бабр страшнее пистолета.

— Вперед, здесь недалеко, — Лаура сориентировалась на местности и, отворачивая лицо от плотных, разящих наповал струи, вышла через готическую арку с грязного кишкообразного двора. Фонарь ее мигнул, задымился и погас. Фонари на улице тоже не горели. Однако Лаура шла уверенно, бодро, ботфорты ее с завидным оптимизмом шлепали по пузырящимся лужам. Неожиданно она остановилась, вгляделась в оскалившийся окнами фасад, и в голосе ее послышалась беспомощность:

— Нам сюда нельзя. Ни в коем случае. Лампадка не горит.

Ага, крокодил не ловится. Видимо, за них взялись вполне серьезно — конспиративная квартира была провалена, о чем свидетельствовал условный, понятный только Лауре знак. Еще слава тебе, господи, что предупредили.

— Тут поблизости заведение есть одно, гостиница “Серебряная башня”, — Анри глянул на Мадлену, жалкую, замерзшую, здорово напоминающую уличную кошку, шмыгнул носом и взял инициативу в свои руки. — Так, ничего особенного. Но накормят и напоят. Двинули?

Действительно, ничего особенного — дешевые номера для препровождения времени с не менее дешевыми девками. Однако едва зазвенело золото, как нашлись и здесь приличные паштеты, доброе вино, горячая вода и персиковое мыло. Одежда важных постояльцев была высушена и выглажена, обувь смазана гусиным жиром и заполнена каленой галькой. Их усадили на лучшие места и потчевали со всем отменнейшим радушием, какое только возможно купить за деньги. Однако несмотря на тепло, уют и изыски гастрономии, настроение у всех было не очень. Чувствовалась усталость.

— Пойду-ка я в постель. Спокойной ночи, — сказала Лаура после десерта, зевнула и с вызывающей многозначительностью взглянула на Бурова. — Надеюсь, князь, вы тоже недолго.

Сделала всем ручкой и отправилась к себе. На диво эффектная, в золоте волос, укутывающих ее плечи, словно пелерина.

— Мы, князь, наверное, тоже пойдем. Завтра рано вставать, — шевалье замялся, глянул на Мадлену, виновато улыбнулся Бурову. — Помните графа де Аруэ? Шерстяного короля? Так вот, он предложил мне ехать в Америку, к нему на ферму. Управляющим. Документы достал. Теперь мы законные супруги. — Он снова глянул на Мадлену, подмигнул ей: — Со странной, правда, фамилией — Кольт. Чисто американской. Корабль уходит из Гавра через пять дней. А надо еще собраться, вникнуть в азы дела, проследить за погрузкой племенных производителей. В общем, князь, давайте прощаться. — Шевалье поднялся, прерывисто вздохнул, на его глаза навернулись слезы. — Наверное, больше не увидимся. И у меня к вам просьба, князь. Могу ли я оставить у себя барабанный пистолет вашей конструкции? Пусть он хранится, как реликвия, в семействе Кольтов, напоминает внукам и сыновьям о русском князе Бурове. О вас…

— Конечно же, мой друг, конечно, — разрешил Буров и улыбнулся проницательно, аки библейский змей. — Он о себе еще напомнит. — Встал, крепко обнялся с шевалье, с Мадленой, поцеловал ей руку: — Спасибо, учительница первая моя…

Потом в задумчивости прикончил сладкое, минуту посидел, собираясь с мыслями, и направился к Лауре.

Лаура возлежала — томная, златовласая, в облаке духов. Князь в который уж раз поразился совершенству ее форм, снежной белизне атласной кожи. Буров снял халат, пристроился рядом и много говорить не стал, принялся действовать. Вот уж задал-то жару, потешил плоть, поимел и так, и эдак, и вдоль, и поперек. Доставил массу ощущений. И был совершенно прав — с женщиной в постели общение лучше начинать не на вербальном уровне, а на гормональном. Понимание гарантировано. Наконец вулкан временно иссяк, смолкли сладострастные стоны, движения замедлились. Проказник Эрот взял тайм-аут.

— Сегодня это было бесподобно, — констатировала Лаура, отдышалась и похлопала Бурова по бедру. — Ты меня, право, изумляешь. Чем дальше, тем лучше.

— Я рад, что тебе понравилось, — усмехнулся Буров и повернулся так, чтоб его больше не хлопали, как племенного бугая. — Может быть, ты в награду мне дашь противоядие?

Усмехался он не зря — решил-таки устроить Лауре проверку на вшивость. Интересно, стопроцентная сука или еще на что-то можно надеяться?

— Э, милый, неделя-то еще не прошла, — Лаура сразу же забыла про любовь и одним рывком уселась на постели. — Надеюсь, ты еще побудешь со мной завтра? Может быть, придется пострелять. А может, побегать. Без крепкой мужской руки мне никак.

Нет, пожалуй что безнадежно — сука еще та.

— Ладно, патронов у нас хватит, — Буров кивнул и изобразил собачью преданность. — Только нельзя ли поподробнее. А то все тайны, туман, недомолвки, неясности. Темно, как при солнечном затмении…

— А, ты уже что-то знаешь, — Лаура фыркнула, закусила губу, лицо ее выразило внутреннюю напряженность. — Ладно… Завтра, в день солнечного затмения, в полдень на Кладбище Невинных соберутся Бессмертные — Альберт Великий, Раймунд Луллий, кое-кто из розенкрейцеров, Никола Фламель. Все те, кто обладает эликсиром бессмертия. Встречаются они у подножия статуи Смерти <В средние века отношение к смерти было более чем прозаическое. На Кладбище Невинных черепа и кости были навалены в гробах, которые стояли в особых галереях и предназначались для всеобщего обозрения, являя собой пример тотального равенства. В галереях Пляска Смерти представляла себя во всех образах и позах. Обезьянья фигура ухмыляющейся Безносой увлекала за собой и Папу, и короля, и простолюдина, и шута. В общем, мементо мори. Апофеозом вернисажа была огромная статуя Смерти, созданная в XV веке.>, в древности на этом месте было святилище друидов…