В начале XIX в. молодой американский капитализм развивался бурными темпами. Наличие богатейших сырьевых и трудовых ресурсов, относительная свобода и гибкость общественных институтов, а также то, что, по выражению И. В. Гёте, американскому обществу не преграждали пути «базальтовые развалины феодальных замков», — все это способствовало бурному экономическому росту США. В «Экономических рукописях 1857–1859 годов» К. Маркс пишет, что Америка была страной, «где буржуазное общество развивалось не на основе феодализма, а начинало с самого себя; где оно выступает не как переживший старое общество результат некоторого стародавнего движения, а как исходный пункт некоторого нового движения; где государство, в отличие от всех прежних национальных образований, с самого начала было подчинено буржуазному обществу, буржуазному производству и где оно никогда не могло предъявлять претензий на то, чтобы быть самоцелью; где само буржуазное общество, соединяя в себе производительные силы Старого света с огромными природными богатствами Нового света, развилось в неслыханных до сих пор размерах и с невиданной до сих пор свободой движения; где оно далеко превзошло всю проделанную до сих пор работу по… овладению силами природы…» (1, 46, ч. 1, 4). В 20—30-х годах в США решительно начался промышленный переворот. Прежде всего он коснулся северо-восточных штатов. В производство внедрялись машины, водный и паровой двигатели, строились каналы и железные дороги (одна из них прошла через Конкорд), вводились телеграфные линии. Наиболее быстрыми темпами прогрессировала хлопчатобумажная промышленность. Ее центром стал штат Массачусетс, родина Торо, где сосредоточилась половина всего текстильного производства США.
Стремительное развитие американской экономики порождало не менее стремительный рост социальных, политических и экономических противоречий. Текстильные фабрики Новой Англии стали образцом не только применения технических новшеств, но и жестокой эксплуатации, в том числе и детского труда.
Экономический кризис 1837 г. вызвал массовую безработицу. Положение осложнилось начавшимся в штатах Новой Англии аграрным переворотом. Разорялись мелкие фермерские хозяйства, а их бывшие владельцы пополняли армию городского пролетариата. Конкорд, окруженный фермами и полями, стал свидетелем этого трагического и болезненного явления. Житель провинциального городка, Торо между тем чутко реагировал на все изменения социальной действительности. Ни одно проявление зла, несправедливости, политиканства не могло оставить его равнодушным. Повышенная чувствительность к вопросам нравственности имела важнейшее значение для формирования его мировоззрения. Именно в 1837 г., 22 октября, Торо сделал первую запись в своем дневнике. Почти полностью дошедший до наших дней «Дневник» — одно из интереснейших произведений литературно-философского и природоведческого жанра XIX в. Почти ежедневно в нем заполнялось несколько страниц. За двадцать пять лет «Дневник» превратился в объемистую рукопись[3]. Для нас главная ценность этого произведения состоит в возможности последовательно и скрупулезно раскрыть духовный мир писателя и философа, воссоздать путь его идейных поисков.
Первоначально записи не предназначались для публикации и носили чисто рабочий характер, но постепенно роль дневника менялась. Он стал для Торо «вторым Я», с которым автор беседовал, соглашался, спорил. Больше всего «Дневнику» Торо подошло бы название «Наедине с собою», придуманное за много веков до этого Марком Аврелием. «Дневник» — это одновременно и создание и анализ некой художественно-философской реальности, нескончаемое следование за ускользающим от понимания феноменом природы, стремление охватить его в мысли и найти в нем место человеку.
В 1838 г. Торо с помощью своего старшего брата Джона открыл частную школу. Она имела успех и хорошо посещалась. Педагогические методы Торо полностью исключали телесные наказания, уже одно это было радикальным новшеством. Кроме того, Торо старался проводить большую часть занятий вне стен школы, стремясь максимально приблизить детей к миру природы, и включил в программу предметы, помогавшие ученикам ориентироваться в жизни. Школа просуществовала около трех лет.
В том же 1838 г. Торо прочитал свою первую лекцию перед аудиторией Конкордского лицея — местного просветительского лектория. В дальнейшем в течение всей жизни Торо, как правило, один-два раза в год выступал с лекциями по философии, природоведческим и социально-политическим вопросам. Большинство лекций впоследствии легли в основу эссе, опубликованных в журналах. Как лектор Торо пользовался заметным успехом, несмотря на глухой, слабый голос. Аудитория не без интереса слушала описания знакомой ей окрестной природы. Однако, как только оратор приступал к философским темам, слушатели начинали перешептываться: трансцендентальная философия не вызывала у них энтузиазма.
Еще по возвращении домой после окончания Гарварда Торо познакомился с Элен Сьюол, дочерью унитарианского священника. Приглашенная родственниками Торо, девушка провела лето в Конкорде в доме семьи Торо. В ноябре 1839 г. Генри в письме делает ей предложение и получает холодный отказ. На решение девушки, явно симпатизировавшей Торо, главное влияние оказало мнение ее родителей: правоверные унитариане считали Торо «одним из радикалов». До конца жизни Торо оставался холостяком. Этот неудачно закончившийся роман неизменно привлекает внимание исследователей. При всем многообразии мнений и предположений биографы сходятся на том, что крушение надежд, связанных с Элен, на многие годы травмировало мыслителя.
В 1840 г. Торо начал сотрудничать в органе Трансцендентального клуба — журнале «Дайл» («Циферблат»). Инициатором и первым редактором журнала стала Маргарет Фуллер (1810–1850) — трансценденталистка, писательница, критик, переводчик на английский язык «Разговоров Гёте с Эккерманом». Среди авторов нового журнала были деятели культуры, получившие значительную известность в истории американской философии и литературы: Ральф У. Эмерсон, Уильям Г. Чаннинг, Теодор Паркер, Э. Пибоди и др. «Дайл. Литературный, философский и религиозный журнал» в течение четырех лет существования рассказывал на своих страницах о фактах протеста против рутины, об экспериментах по переустройству общества, о новинках философской литературы. Всех участников журнала, по их собственному признанию, объединяла вера в социальный прогресс, любовь к истине, стремление к свободе личности; сердца их принадлежали будущему в большей мере, чем прошлому.
Со временем руководство журнала перешло к Ральфу Эмерсону, который все больше и больше привлекал Торо к сотрудничеству. Так, апрельский номер 1843 г. был полностью подготовлен молодым философом. Всего за четыре года Торо поместил на страницах «Дайла» около тридцати статей как оригинального, так и компилятивного характера. Это были натуралистические и литературоведческие очерки, а также подборки текстов из сочинений восточных философских школ и комментарии к ним: «Высказывание Конфуция» (1843), «Законы Ману» (1843), «Китайское четырехкнижье» (1843), «Молитвы Будды» (1844).
Приблизительно в это же время Торо познакомился с Эймосом Олкоттом (1799–1888) — американским поэтом, педагогом, философом, который в молодости был разносчиком товаров. Главные интересы Олкотта сосредоточились в области педагогики, в основу которой он положил требование гармонического нравственного и физического воспитания подростков. За введение в программу преподавания физиологии человека он был уволен из школы как «явный безбожник». В 1844 г. Олкотт создал экспериментальную кооперативную ферму «Фрутлэнд»[4], которую рассматривал в качестве ячейки будущего идеального общества. Олкотт близко сошелся с конкордскими трансценденталистами, и прежде всего с Торо.
Дружба с Олкоттом оказалась для Торо источником веры в возможность истинных человеческих отношений между современными людьми. Несмотря на внешнее различие склонностей, этих двух философов связывало глубокое духовное родство. Торо посвятил своему другу восторженные строки: «Один из последних философов… он торговал вразнос изделиями своего штата, а позже, как он говорил, своим мозгом… Мне думается, что из всех живущих на земле у него больше всего веры. Его слова и поведение всегда говорят о чем-то лучшем, нежели то, что знакомо большинству людей, и если он разочаруется со временем, то самым последним из всех… Это подлинный друг людей, едва ли не единственный друг человеческого прогресса… Во время Оно мы с ним бродили и беседовали и умели отрешиться от мира, ибо он не признавал никаких установлений; то был подлинно свободный человек, ingenuus» (9, 311–312).