27. Я думаю, он считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи. — Ср. у Ю. Олеши: «Также был еще в Одессе поэт Семен Кессельман, о котором среди нас, поэтов более молодых, чем он, ходила легенда, что его похвалил Блок… Этот Кессельман, тихий еврей с пробором лаковых черных волос…» (Олеша 2001. С. 115). Вдова С. Кесельмана уверяла, «что никогда не слышала от мужа о блоковском письме: „Не может быть, чтобы он не сказал бы ей об этом“» (разговор 27 июля 1978) (Сообщено С. З. Лущиком).

28. Птицелов написал на него следующую эпиграмму: «Мне мама не дает ни водки, ни вина. Она твердит: вино бросает в жар любовный; мой Сема должен быть как камень хладнокровный, мамашу слушаться и не кричать со сна». — Эту эпиграмму приводит в своих воспоминаниях об Э. Багрицком и З. Шишова: «Об одесском поэте Семене К., который появлялся в обществе исключительно об руку с мамашей, Эдя написал: <далее следует текст эпиграммы. — Коммент.>» (См.: Шишова З. К. // О Багрицком 1936. С. 198).

29. Одно из его немногочисленных стихотворений (кажется, то, которое понравилось Блоку) считалось у нас шедевром. Он сам, читал его с благоговением, как молитву: «Прибой утих <…> Но знает кормчий ваш седой, что ходят по морю святые и носят звезды над водой…» — Благодаря любезности С. З. Лущика мы имеем возможность привести полный текст этого ст-ния С. Кесельмана 1913 г. по изданию: Одесские новости. 1915. 22 марта (4 апреля). С. 2 (возможно, К. предположил, что именно это ст-ние понравилось Блоку потому, что оно позднее было перепечатано в известном петроградском журнале: Новый Сатирикон. 1916. № 49 (1 декабря). С. 5):

      СВЯТОЙ НИКОЛАЙ
Прибой утих. Молите Бога,
Чтоб был обилен наш улов.
Страшна и пениста дорога
По мутной зелени валов.
Печальны песни нашей воли,
Простор наш древен и велик,
Но нас хранит на зыбком поле
Прибитый к мачте темный лик.
Туманны утренние зори,
Плывет сентябрь по облакам;
Какие сны на синем море
Приснятся темным рыбакам?
Темна и гибельна стихия,
Но знает кормчий наш седой,
Что ходят по морю святые
И носят звезды над водой.

30.<После революции эскесс> поступил на работу в какое-то скромное советское учреждение, кажется даже в губернский транспортный отдел, называвшийся сокращенно юмористическим словом «Губтрамот». — На самом деле, после революции С. Кесельман работал юрисконсультом в одесском Гостиничном тресте. В Губтрамоте служил персонаж популярной одесской песенки М. Э. Ямпольского «Ужасно шумно в доме Шнеерсона…» Соломон. Эта песенка цитируется в повести К. Г. Паустовского «Время больших ожиданий» (подсказано нам Н. А. Богомоловым).

31. …во время Великой Отечественной войны и немецкой оккупации вместе со своей больной мамой погиб в фашистском концлагере в раскаленной печи с высокой трубой, откуда день и ночь валил жирный черный дым… — С. Кесельман умер своей смертью, от сердечной болезни, перед войной. В начале оккупации вдова поэта, Милица Степановна Заркова, опасаясь надругательства над могилой мужа, убрала с кладбища и спрятала надгробную табличку с именем Кесельмана. Мать поэта скончалась задолго до этого, не позднее самого начала 1930-х гг. (Сообщено С. З. Лущиком).

32. Не могу взять грех на душу и назвать их подлинными именами. Лучше всего дам им всем прозвища, которые буду писать с маленькой буквы, как обыкновенные слова: ключик, птицелов, эскесс… — Читатели по-разному отнеслись к этому приему К. Одни принялись увлеченно разгадывать «псевдонимы», под которыми автор «Венца» спрятал персонажей своего произведения (см., например: Боярский И. Литературные коллажи // http://www.pereplet.ru/text/boyarskiy.html). Другие участвовать в предложенной К. «литературной викторине» желания не изъявили (см. предисловие к настоящему комментарию).

33. Исключение сделаю для одного лишь Командора. — Владимира Владимировича Маяковского (1893–1930), чей «псевдоним» в «АМВ», по замечанию современного исследователя, отразил сочетание в Маяковском «бендеровского озорства с величественностью Каменного Гостя» (Ронен О. «Инженеры человеческих душ»: к истории изречения // Лотмановский сборник. 2. М., 1997. С. 393). В «АМВ» о В. Маяковском говорится часто, но понемногу, вероятно, потому, что до этого он уже побывал одним из главных героев катаевской повести «Трава забвенья»(1964–1967) (далее ТЗ). О портрете Маяковского в ТЗ не жаловавшая Катаева Л. Ю. Брик писала Эльзе Триоле (6.5.1967 г.): «Все наврано!! Все абсолютно не так» (Лиля Брик — Эльза Триоле. Неизданная переписка. (1921–1970). М., 2000. С. 510). См. также иронические строки из ст-ния Маяковского «Соберитесь и поговорите-ка» (1928): «Мы знаем, // чем // фарширован Катаев, // и какие // формы у Катаева», а также реплику Маяковского об очерке К. «То, что я видел» (Литературная газета. 1929. № 11), прозвучавшую в выступлении поэта на Дне комсомола Красной Пресни 25 марта 1930 г.: «Очень часто говорят, что писатель должен войти в производство, а для этого какой-нибудь Катаев покупает за сорок копеек блокнот, идет на завод, путается там среди грохота машин, пишет всякие глупости в газете и считает, что он свой долг выполнил. А на другой день начинается, что это — не так и это — не так» (Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: в 13-ти тт. Т. 12. М., 1959. С. 426). Несмотря на столь жесткую критику, К. все же отстаивал свой очерк. См. его записку в изд-во «Земля и Фабрика»: «В РИО Зиф’а. Согласен на перепечатку очерка „То, что я видел“ в сборнике о социалистическом соревновании. Валентин Катаев» (ОР ИМЛИ. Ф. 107. Оп. 1. Ед. хр. 22). По сведениям, исходящим от недоброжелателей К., в последний вечер жизни автора «Во весь голос» К. «подсказал Маяковскому выход», «крикнув ему вслед: „Не вздумайте повеситься на подтяжках!“» (Гофф. С. 21).

34. …он <Командор> уже памятник и возвышается над Парижем поэзии Эйфелевой башней, представляющей собой как бы некое заглавное печатное А. Высокая буква над мелким шрифтом вечного города. — Аллюзия на поэтический цикл В. Маяковского «Париж» (1924–25). В 1925 г. этот цикл вышел отдельной книжкой, причем на обложке работы А. М. Родченко было помещено крупное фото Эйфелевой башни.

35. А, например, щелкунчик. — Осип Эмильевич Мандельштам (1891–1938). Его отношение к К. было двойственным. С одной стороны, в своей «Четвертой прозе» (1929/30) О. Мандельштам назвал К. «мерзавцем» (См.: Мандельштам О. Э. Шум времени. М., 2002. С. 166). С другой стороны, согласно воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, «О. М. хорошо относился к Катаеву: „В нем есть настоящий бандитский шик“, — говорил он» (Воспоминания. С. 298). Ср. в конспекте, который Н. А. Подорольский вел на вечере К. 14.03.1972 г.: «С Мандельштамом дружили» (ОР РГБ. Ф. 831. Карт. 3. Ед. хр. 64). Заслуживает быть упомянутым то обстоятельство, что в 1930-е гг. К. помогал семье Мандельштамов материально. Свидетельство В. В. Шкловской-Корди: «Осип Эмильевич говорил Катаеву: „Почему ты так… Назначь мне сто рублей в месяц. Тебе это ничего не стоит. Но регулярно. Чтобы мне не просить каждый раз“» (Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников. М., 2002. С. 108). В письме-доносе Н. И. Ежову от 16.3. 1938 г. ген. секретарь СП СССР В. П. Ставский сообщал: «Его <Мандельштама. — Коммент.> поддерживают, собирают для него деньги, делают из него „страдальца“ — гениального поэта, никем не признанного. В защиту его открыто выступали Валентин КАТАЕВ, И. ПРУТ и другие литераторы, выступали остро» (Цит. по: Поляновский Э. Гибель Осипа Мандельштама. СПб. — Париж, 1993. С. 126). См. также протокол допроса О. Мандельштама от 17.05.1938 г. (Шенталинский В. А. Рабы свободы: в литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 247). Появление в «АМВ» прозвища Мандельштама вслед за прозвищем Маяковского было «предсказано» в ТЗ, где описана встреча этих двух поэтов в магазине Елисеева: Мандельштам «был в этот момент деревянным щелкунчиком с большим закрытым ртом, готовым раскрыться как бы на шарнирах и раздавить Маяковского, как орех» (ТЗ. С. 360).