Элени объяснила по-гречески, что девушка должна вернуться в тот же день. Молодой полицейский предпочел не переводить. Его босс хотел, чтобы этот бешеный парень был на борту парома в одиннадцать и подальше от них. Не стоило менять планы из-за того, что эта дурочка скоро вернется, да и парень не сильно интересовался ею.
Он следил, как Шейн собирал свои вещи в сумку. Заплатить Элени за постой он не попытался и, усевшись в полицейскую машину, даже не попрощался с ней.
Медленно направляясь в сторону Агия-Анны из Калатриады, автобус трясся по дороге мимо деревушек на холме.
Старушки в черном входили и выходили из автобуса на остановках, приветствуя всех. Некоторые из них везли овощи на продажу, у одной были две курицы. Молодой человек играл на бузуке.
Они остановились возле часовни со статуей Богородицы, вокруг которой были возложены букеты цветов.
— Это замечательно, — восхитился Томас. — Выглядит так, будто подготовлено централизованно.
— Да, или греческим туристическим комитетом, — согласилась Эльза.
Воцарилось молчание. Каждый думал о своем и о том, что принесет им грядущий день.
Эльза размышляла, как избежать встречи с Дитером и телевизионной группой, появившейся в этой маленькой деревушке, где она хотела спрятаться от него.
Фиона надеялась, что Шейн уже успокоился. Возможно, она сумеет уговорить Андреаса замолвить слово за парня, или даже они выпустят его на похороны.
Томас обдумывал, как уговорить Вонни спать в свободной спальне ее собственной квартиры, а не в ужасном сарае. Он не хотел опекать ее, но просто вразумить.
Дэвид смотрел на стайки ребятишек, махавших проезжавшему автобусу, и жалел, что у него нет ни братьев, ни сестер, которые могли бы разделить с ним бремя семейного долга. Если бы у него был брат, выучившийся на бухгалтера, сестра, выучившаяся на юриста, и еще брат без высшего образования, но способный занять место отца в его бизнесе с шестнадцати лет и постигший бы дело с азов, тогда бы Дэвид был счастлив заняться керамикой где-нибудь в Калатриаде.
Глядя на холмы, покрытые оливковыми рощами, он вздохнул. Его мучило чувство вины. Прошлой ночью Фиона упомянула о вине католика. Она даже не представляла, что такое вина еврея!
Вонни учила детей английскому языку в большой комнате позади сувенирной лавки. Она предложила им выучить куплет из английского церковного гимна, который они споют на похоронах. Это могло бы стать большим утешением англоговорящим родственникам, прибывающим на место трагедии с каждым рейсом за последние тридцать шесть часов. Можно было бы найти что-то и на немецком. Она разузнает. Каждый согласился, что идея хорошая. И детей это отвлечет, уведет их от скорби в доме хотя бы на время.
Родственники пострадавших были необычайно благодарны Вонни, как и все годы с тех пор, как она впервые появилась на Агия-Анне совсем юной девушкой. Она состарилась вместе с ними, говорила на их языке, учила их детей, делила с ними радости и невзгоды. Многие даже не помнили, почему она сюда приехала.
Поднимаясь по выбеленной лестнице, Томас в недоумении остановился на пороге своей комнаты.
Детские голоса распевали «Господь, мой пастырь, я не смею…».
Он не был в церкви очень давно. Возможно, в последний раз только на похоронах отца, именно тогда и слышал этот гимн. Он замер от изумления. Эти похороны могут оказаться печальнее, чем он думал.
Андреас с братом Йоргисом стояли у парома.
Шейн не смотрел им в глаза.
— Не хочешь ли что-то сделать перед отплытием? — спросил Андреас.
— Например? Поблагодарить вас за легендарное греческое гостеприимство? — фыркнул Шейн.
— Например, оставить записку своей подруге, — коротко ответил Андреас.
— У меня нет ни бумаги, ни ручки.
— У меня есть, — предложил Андреас.
— А что писать? Что вы и ваш гестаповец-брат вышвырнули меня? Это ее не сильно обрадует, не так ли? — Шейн выглядел очень воинственно.
— Возможно, она захочет знать, что ты здоров, и в порядке, и свободен… и что свяжешься с ней, когда устроишься.
— Она это знает.
Андреас все еще держал в руке бумагу и ручку.
— Всего несколько слов? — призвал старик.
— О, ради бога… — Шейн отвернулся.
Они свистнули, чтобы паром отчалил. Молодой полицейский проводил Шейна на борт и вернулся к Андреасу и Йоргису.
— Даже лучше, что он ей не написал, — сказал он братьям.
— Возможно, — согласился Андреас. — В конечном итоге лучше, но прежде это разобьет сердце несчастной девушке.
Дэвид и Фиона направились вместе с Эльзой в ее гостиницу.
— Смотрите, никого вокруг, — огляделся Дэвид. И действительно, улицы, прежде переполненные прессой и чиновниками, теперь опустели.
— Жаль, что не могу остаться дольше, мне только надо проверить, все ли в порядке с Шейном, — извинилась Фиона, направляясь вверх по холму в сторону полиции. Снизу, из гавани, до них долетел гудок одиннадцатичасового парома, направлявшегося в Афины. В полдень прибудет еще паром с пассажирами на похороны.
— Хотите, чтобы я остался с вами здесь, Эльза? — спросил Дэвид.
— Всего на пять минут, чтобы я снова не сбежала, — засмеялась она.
— Вы этого не сделаете. — Он похлопал ее по руке.
— Надеюсь, что нет, Дэвид. Скажите, вы любили когда-нибудь кого-нибудь бешено, глупо?
— Нет. Вообще никого не любил, — признался он.
— Уверена, это не так.
— Боюсь, что так. Хотя этим не стоит гордиться в двадцать восемь лет, — произнес он виноватым тоном.
— Мы же с тобой ровесники! — воскликнула она с удивлением.
— Ты расходовала свои годы лучше, чем я, — загрустил он.
— Нет, ты бы так не говорил, если бы знал. Лучше бы я никогда не любила. Возможно, я и смогу вернуться туда, где была до всего этого. Хотела бы больше всего на свете. — Взгляд ее был где-то далеко.
Дэвид ругал себя, что не находил слов. Хорошо бы сказать что-нибудь правильное, чтобы эта печальная девушка улыбнулась. Если бы он знал какой-то анекдот или смешную историю, чтобы поднять настроение. Он ломал голову, но вспомнил только шутки про гольф, которые слышал от отца.
— Вы… ты играешь в гольф, Эльза? — вдруг спросил он.
Она удивилась.
— Немного. Ты думал об игре?
— Нет, нет, я не играю в гольф, просто вспомнил шутку про него, чтобы развеселить тебя немного.
Это ее тронуло.
— Давай рассказывай.
Дэвид напрягся и вспомнил одну про человека, чья жена умерла во время игры в гольф. Его друзья выразили ему соболезнования, а мужчина сказал, что это не самое худшее, гораздо ужаснее, что теперь ему придется таскать ее тело по полю от лунки к лунке до конца игры.
Эльза в ожидании смотрела на него.
— Боюсь, что это все, — смутился Дэвид. — Понимаешь, считается, что гольфисты такие заядлые игроки… до такой степени любят гольф, что готовы скорее таскать за собой труп, чем прервать игру… — Он замолчал от отвращения к себе. — Послушай, Эльза, мне очень жаль, так шутить глупо. Какой я дурак.
Она протянула руку и погладила его по щеке.
— Нет, это не так, милый, дорогой человечек. Я просто счастлива, что ты здесь. Давай покушаем вместе?
— О, могу пригласить тебя на омелета триа авга… они любят, когда это заказывают… знаешь, впечатляет, омлет из трех яиц. — Он воспрянул духом.
— Не хотела бы никуда выходить, если не возражаешь, Дэвид. Здесь мне спокойнее. Поедим на террасе и все увидим, оставшись невидимыми. Ты не возражаешь?
— Конечно нет, с удовольствием, — обрадовался Дэвид и поспешил к холодильнику Эльзы, чтобы достать сыр фета, помидоры и накрыть на стол.
— Здравствуйте. Пожалуйста, могу ли я поговорить с начальником полиции?
Йоргис устало поднялся.
Перед ним стояла Фиона, в маленьком платье из голубого ситца, с белой войлочной сумкой на плече. Волосы ниспадали на лицо, прикрывая синяк. Она казалась хрупкой и неспособной выдержать удары судьбы.