Больше он ничего не успел сказать. Анна тоже вскочила на ноги, и мертвенная бледность ее лица сменилась густым румянцем. Властным жестом указав на стул, с которого встал Давид, она приказала:

— Садись!

Давид, который под действием страсти и душевной муки сказал гораздо больше, чем намеревался, повиновался и сел. Анна тоже опустилась на стул и посмотрела на него глазами, в которых сверкал огонь.

— Во-первых, я прошу тебя вспомнить, что ты находишься в монастыре, а потому должен был бы больше обдумывать свои слова, перед тем как швырять подобные оскорбления. Затем позволь мне сказать несколько слов, не прерывая меня, и я объясню тебе, почему я не бросилась в твои объятия, когда ты вошел, и почему, как ты говоришь, во мне произошла такая перемена.

Уже целую неделю, как мое сердце разрывается от тоски, боли и тревоги. Мне очень хотелось бы, чтобы ты обнял меня. Мне очень хотелось бы целовать тебя. И я люблю тебя сейчас еще больше, чем когда-либо. Но это не значит, что я могу позволить себе усыпить мою преданность Новой Франции и веру в человека, который думает только о ней.

Она умолкла и продолжала глядеть на Давида, словно желая увидеть, какое действие произвели ее слова.

— Ты сказал сейчас, что мсье Биго — чудовище, негодяй и предатель. На каком основании ты бросаешь такие обвинения?

— У меня уже есть доказательства и с каждым днем их прибавляется все больше.

— В таком случае, Давид, когда ты услышишь о том, что заставило меня пригласить тебя сюда, ты переменишь свое мнение. У каждого из нас есть свой долг независимо от нашей любви, и в течение всех этих дней я собиралась с силами, чтобы, вопреки наболевшему сердцу, сказать тебе, что происходило за это время в моем мозгу, обо всем, что я думала и в чем убедилась.

И позволь тебе сказать, что, несмотря на все те злобные сплетни и пересуды, которые раздаются по адресу Биго, я считаю его самым честным человеком в Новой Франции. Его враги угрожают ему смертью, а его смерть была бы равносильна гибели Новой Франции. Он единственный преданный ей человек, он — крепость, о которую разбиваются все козни врагов, от которой зависит судьба нашей родины. Тогда как ты слеп, он великолепно все видит, и только благодаря той бескорыстной дружбе, которую он питает к нам, он до сих пор не уничтожил еще — по заслугам — человека, который дорог тебе. Биго сумел обнаружить один из источников, один из самых главных, между прочим, откуда исходит предательство, которое с каждым днем дает англичанам все больше и больше преимуществ перед нами. И теперь я понимаю, почему мое сердце наполнялось таким безотчетным страхом каждый раз, когда ты произносил при мне имя Черного Охотника. В этом крылся инстинкт самозащиты еще до того, как появился на горизонте интендант Биго. Ибо теперь уже не может быть больше сомнения, Давид… Черный Охотник, который так глубоко привязан к тебе и к твоей матери, — предатель и шпион, один из самых смертельных врагов Новой Франции!

Руки его покрыты кровью французских колонистов, их жен и младенцев. Роль, которую отвели ему англичане, заключается в том, чтобы собирать сведения для них, и он предает наши беззащитные дома огню и топорам индейцев. Благодаря своим друзьям (а интенданту известно, что таковые есть у Черного Охотника на реке Ришелье), ему удалось добыть все сведения, какие только нужны англичанам. И в последнее время, как ты сам знаешь, он стал еще более смел, чем когда-либо. Биго знает, что он проводил тебя почти до самых ворот Квебека и там оставил тебя… а несколько позднее он пробрался к Квебеку в качестве торговца мехами, два дня спустя покинул город и с добытыми сведениями направился к англичанам. И интендант Биго, человек, которого ты называешь чудовищем, негодяем, предателем, этот великодушнейший патриот, который так искренне пригрел и тебя и меня, этот великий человек дал Черному Охотнику возможность безнаказанно выйти из города! Он дал уйти угрозе Новой Франции! И только потому, что, будь Черный Охотник пойман и повешен, это непременно было бы связано с опасностью для тебя и для твоей матери.

Лицо Давида приняло пепельно-серый оттенок, и кровь совершенно застыла у него в жилах к тому времени, когда Анна кончила говорить. А девушка, видя результат своих убийственных слов, не спускала с него глаз.

— Давид, я позвала тебя, чтобы открыто сказать обо всем… даже если ты будешь ненавидеть меня за это. Теперь на карту ставится наше счастье, а также твое будущее и даже твоя жизнь. И я прошу у тебя только одного: откажись от дружбы и всякого общения с человеком, который называет себя Питером Джоэлем. Выкинь его из памяти, как человека, который может явиться причиной твоей гибели, и настаивай, чтобы твоя мать тоже так поступила — хотя возможно, что она откажется. Если Питер Джоэль будет повешен…

— Тогда я займу место рядом с ним и вместе с ним пойду на виселицу, — ответил Давид.

Его слова произвели ошеломляющее впечатление на Анну. Она в продолжение нескольких секунд глядела на него, широко раскрыв глаза, словно не веря себе, а потом прикрыла лицо обеими руками, и юноша услышал ее заглушенные рыдания.

Он встал и, подойдя вплотную к девушке, положил руку на ее склоненную голову. Вопреки всему, что она сказала, он любил ее сейчас больше, чем когда-либо. Но теперь к его любви прибавилось еще чувство страшного опасения за ее жизнь, чувство, во много раз сильнее того страха, что испытывала за него Анна Сен-Дени. Голосом, полным нежности, он сказал:

— Все, что ты слыхала, все, что ты мне передала, — ложь, возмутительная ложь.

Анна сидела не шевелясь и, казалось, перестала дышать.

— И в самом ближайшем будущем ты сама в этом убедишься, — прошептал юноша, склонясь над ней.

У него появилось безудержное желание охватить ее голову руками и прижаться губами к ее волосам, но он взял верх над собой.

— В скором времени ты узнаешь, что во всем виновен только Биго: он старался завоевать твое доверие и сделал это таким образом, чтобы обратить тебя против меня. Он хочет тебя. И он знает…

Он не успел кончить. Анна вскочила и теперь стояла против него лицом к лицу. В ее глазах Давид прочитал невыносимую муку.

— Давид, ты это серьезно думал, когда сказал сейчас, что согласился бы умереть вместе с Черным Охотником… если б его повесили?

— Да, — ответил Давид. — Даже этим я не мог бы воздать ему за любовь ко мне и к моей матери.

— В таком случае наберись силы, чтобы перенести все, что судьба готовит тебе! — воскликнула девушка сквозь рыдания. — Ты говоришь о том, что другой человек любит меня, как о чем-то бесчестном, а не как о чем-то вполне естественном, и в то же время ты можешь сказать, что согласился бы умереть смертью предателя! О, как ты безжалостно разбиваешь мою последнюю надежду! Ты рассеиваешь мое последнее сомнение! Ты заставляешь меня еще больше верить моим словам. И ты явился сюда прямиком от Черного Охотника, и ты еще сегодня снова увидишь его…

— Ты с ума сошла, Анна, — не выдержал Давид. — Питер Джоэль не шпион и не предатель, и его нет в Квебеке. И я не думаю, чтобы он когда-нибудь стал приходить сюда, разве только я сам буду просить его об этом.

— Он сейчас в городе, — прервала его Анна. — Он дожидается тебя, а тем временем приводит в исполнение свой страшный замысел. И ты, ты, Давид, — о, почему ты смотришь на меня так пристально и так открыто и в то же время лжешь мне? Черный Охотник здесь! Если бы мсье Биго пожелал, то Питер Джоэль был бы давно в тюрьме. Но он этого не делает, он чуть ли не сам становится предателем из-за дружбы к тебе и любви ко мне, о которой я могу говорить без всякого колебания или стыда, ибо она не вызывает ни капли радости в моем сердце, целиком отданном тебе. Но, очевидно, моя любовь должна быть принесена в жертву, раз ты можешь стоять передо мной, глядеть мне в глаза и произносить подобную ложь!

— Анна, ты действительно веришь тому, что ты говоришь? Ты действительно думаешь, что я лгу?

— Я не думаю, Давид, я уверена…