Стены библиотеки были бордового цвета. Во встроенном шкафу стояло первое издание полного собрания сочинений Набокова, у двери красовался небольшой столик русской работы из черного дерева, инкрустированный красным деревом и украшенный позолотой. На стене висел роскошный ковер, у окна стояло кожаное библиотечное кресло, подаренное Стоуну в день свадьбы Уинтропом Леманом. Леман же получил его от Уинстона Черчилля в знак благодарности за помощь в лендлизе.

Шестнадцать лет они жили с Шарлоттой вместе, и вот — неужели прошло уже полтора года с того ужасного дня? — она оставила его. С тех пор квартира казалась пустой и осиротевшей.

Иногда, лежа в постели, которую он так долго делил с Шарлоттой, Чарли, уткнувшись лицом в подушку, улавливал запах ее духов, легкий и эротический аромат гордении. И тогда он мог долго лежать без сна, уставясь в потолок и вспоминая их совместные ночи. Он высчитал, что их было 5870.

Он очень часто вспоминал о ней, и чаще всего эти воспоминания вызывали в нем чувство вины.

В этой женщине непостижимо переплелась детская ранимость и удивительная необузданность. Чарли заметил это в тот момент, когда увидел ее впервые в жизни. Он учился тогда на последнем курсе колледжа. Чарли заметил ее в столовой. Она сидела одна у длинного темного деревянного стола, положив локти на неровную блестящую столешницу, и читала книгу. Вокруг нее весело болтали и смеялись, а она сидела в одиночестве. Но у нее не было вида отрешенности или меланхолии, которые обычно отличают тех, кто сидит одиноко в большой толпе.

Было видно, что ей это нравится.

Она была очень красива: прекрасные золотые волосы до плеч, удивительные голубые глаза с карими крапинками, слишком широко расставленные под выгнутыми бровями. Нижняя челюсть чуточку выдавалась вперед, особенно когда она смотрела на кого-то скептически, а это случалось довольно часто. Когда она улыбалась, — а это было не реже, — на щеках появлялись глубокие очаровательные ямочки. Весной на носу проступали милые веснушки.

Итак, она сидела в студенческой столовой, читая книгу об Уинтропе Лемане. Чарли не удержался и заговорил с ней. Собравшись духом, он выпалил:

— Я бы не стал так уж верить этой книге. Я лично знаком с человеком, которому она посвящена. И я могу сказать, что он в сто раз лучше, чем его описали. — Прием был довольно дешевый и, ясное дело, не сработал. Она взглянула на него и без всякого интереса спросила: «Неужели?» — и продолжила чтение дальше.

— Нет, правда, — настаивал Чарли. — Леман мой крестный отец.

На этот раз она даже не удостоила его взглядом, пробормотав себе под нос что-то очень вежливое, но выражающее откровенное недоверие.

— Вы собираетесь писать о нем?

— Да, но всего лишь научно-политический комментарий. Так что для меня лучше будет не знать никаких подробностей о личных качествах этого человека. Я пишу критическую статью.

— Ну и каковы же ваши соображения?

— Я считаю, что его репутация искусственно раздута. И что на самом деле он вовсе не такой уж великий человек, как о нем говорят. Мне кажется, он самый заурядный дипломат и ловкач, у которого волей судьбы оказалось очень много денег. Он просто оказался в нужном месте в нужное время. — Девушка улыбнулась просто ослепительно, показав очаровательную щелку между верхними зубами, и продолжила: — Так он что, действительно ваш крестный отец?

Несколько дней спустя ему удалось уговорить ее пойти в пиццерию. Она пришла в свитере студентки Йельского университета, как бы давая понять, что это не настоящее свидание, а так, ничего не значащая встреча между делом. Они много шутили и спорили. На каждое самоуверенное высказывание Чарли Шарлотта отвечала своим, почти всегда противоречащим ему замечанием, а потом сразу же смягчала свою задиристость чудесной, чарующей полуулыбкой.

Сердце юноши билось часто-часто. Он ковырял ногтем фольговую этикетку на холодной и мокрой пивной бутылке. Из всего внешнего вида Шарлотты его прежде всего восхищала ее кожа. Она была молочно-белого цвета, а щеки — неизменно розовые, как у очень здорового человека в холодный зимний день.

В тот день он проводил ее до общежития, и они долго неловко стояли в арке у входа.

— Ну, — сказала она, — до свидания.

И тут Чарли заметил, что она тоже очень смущена. Шарлотта стояла перед ним в грациозной балетной позе, непроизвольно выставив вперед одну длинную красивую ногу. И опять она казалась маленькой и очень ранимой девочкой.

— Спокойной ночи, — повторила она, не двигаясь с места.

— Спасибо за вечер, — сказал Стоун.

— Тебе спасибо.

Сердце его бешено забилось, и он спросил:

— А можно мне посмотреть твою комнату? — спросил и сразу почувствовал себя полным идиотом.

— Мою комнату? — она расширила глаза.

Чарли передернул плечами и глупо улыбнулся. Он просто не мог уйти от нее сейчас.

Девушка глубоко вздохнула. Стоун чуть не лишился рассудка, увидев ее смущенную улыбку и услышав тихий, обнадеживающий и полный понимания голос.

— Неужели тебе действительно так уж хочется посмотреть мою комнату.

И в этот момент Чарли окончательно потерял голову, он шагнул вперед и поцеловал ее. Поцелуй длился лишь несколько секунд, но она ответила на него с такой страстью, что Чарли был очень удивлен и восхищен.

Тогда все студенты колледжа слушали «Аэроплан Джефферсон» или «Земляничный будильник», а она завела старую пластинку Бесси Смит. И они танцевали в темноте тесной комнатушки под тихую, лирическую мелодию «Мне нужно немножко сахару».

Той ночью они занимались любовью несколько раз. Она вытягивала длинную белую шею, голова закинута, глаза закрыты, спина пластично изогнута. Красивые розовые щеки блестели от пота и слез восторга, и в момент наивысшего блаженства она взглянула на Чарли. До этого она не открывала глаз и набралась смелости сделать это именно в самый интимный момент.

Следующие несколько месяцев они очень часто занимались любовью, стали неразлучны и почти перестали видеться с друзьями. По утрам они просыпались слишком поздно для завтрака в студенческой столовой и долго лежали голыми в узкой кровати, пили кофе, приготовленный в алюминиевом кофейнике, ели подгоревшие английские булочки с маслом, подогретые на тостере, который Шарлотта прятала под кроватью, и занимались любовью снова и снова.

Почти все свободное время они проводили в спальне девушки, полуодетые, в одних спортивных штанах, которые можно было снять очень быстро, потянув за шнурок на талии. Светлые волосы Шарлотты были постоянно влажными, ее возбуждали даже взгляды Чарли.

Стоун изучал ее, он специализировался на Шарлотте Харпер, он хотел знать о ней все до малейших подробностей. Он узнал, что она приехала из Пенсильвании, из маленького городка недалеко от Айрон-Сити, и что ее родители работали на фабрике пластмасс. Они были поляками второго поколения: фамилия «Харпер» была производной от другого, длинного и труднопроизносимого имени. Они не были бедняками, но всю свою жизнь много и тяжело работали. Поэтому настойчивое стремление Шарлотты непременно учиться в колледже было им совершенно непонятно. Тем более, что ее старшая сестра Марта сразу после окончания средней школы пошла работать на автомобильный завод, повстречалась там со своим будущим мужем и уже родила троих детей. Шарлотта поступила в Питтсбургский университет, но уже на втором курсе решила, что хочет заниматься историей, и, так как все профессора, у которых она мечтала учиться, преподавали в Йеле, она перевелась в Йельский университет.

Стоун даже подумать не мог о том, чтобы расстаться с ней. Даже в совпадении их имен он видел знак свыше, добрый знак, хотя девушка и запрещала ему называть ее Чарли.

Шарлотта была очень-очень добра, и вместе с тем Стоун не знал никого более независимого. Однажды он повез ее в Нью-Йорк, в клуб «Столетие», и познакомил девушку с Уинтропом Леманом. Там она затеяла с этой живой легендой спор об американской политике. Позже Шарлотта сказала Чарли, что старик ей в общем-то очень понравился. А Леман был просто очарован этой красивой и энергичной женщиной. Когда они уже уходили из клуба, он взял Шарлотту за руку и запечатлел на ее щеке сухой, церемонный поцелуй. Чарли не помнил ни одного случая, чтобы старик целовал кого-то на людях.