Все произошло так быстро, что я не успел заметить, откуда взялись двое загорелых мужчин в черных куртках, от которых будто пахло болотом, и целая группа юнцов за ними – никак не меньше человек десяти. Когда я поднял глаза, загорелые пятились к стене справа от нас, а юнцы медленно надвигались от стены слева, где был выход, громко ругаясь и швыряя в тех двоих всякой дрянью, которую они хватали со стойки бара и прямо со стоящих на пути столов. Мы очутились в центре происходящего, юнцы шли прямо на нас, двигаясь по-хозяйски, и мне стало не по себе.

Я оглянулся на преследуемых. Те озирались по сторонам, но в общем выглядели вполне спокойными, хоть отступать им было некуда, и положение их казалось незавидным. Прошла секунда, не более, но, повернувшись назад, я вдруг увидел, что юнцы уже тут, прямо у нашего стола, Пиолин смотрит на них снизу-вверх, глупо раскрыв рот, а Гиббс стоит и говорит что-то. Потом один из них, приземистый блондин, подскочил сбоку и нанес свистящий удар чем-то черным, от которого Гиббс увернулся, как кошка, а после все завертелось, словно в беспорядочном сне. Я помню, как Пиолин держал блондина стальным захватом за горло, упираясь коленом ему в позвоночник. Блондин хрипел, а Пиолин косил на него налившимся кровью глазом и приговаривал: – «Сейчас я тебя полечу, сынок, полечу…» Двое в черных куртках внезапно оказались в самой гуще и раздавали мгновенные страшные удары, пол сразу стал забрызган кровью, несколько юнцов лежали вниз лицом, не двигаясь, остальных, избивая, гнали к выходу. Я кинулся к Пиолину, чтобы спасти блондина, мне казалось, он сейчас его задушит, но кто-то навалился на меня сзади, и мы упали на пол, прямо на склизкого осьминога, причем я проехался по нему лицом, цепенея от отвращения. Державший меня шептал прямо в ухо: – «Погоди, погоди, дай позабавиться», – а я вертелся в его руках и никак не мог повернуться, а когда вырвался, то свет внезапно погас, и ничего не стало видно.

Послышался страшный вопль, я не сомневался, что кричал блондин, и так оно наверное и было, потому что когда свет снова зажгли, блондин сидел, заслоняясь руками от высившегося над ним Пиолина, и одно ухо у него было почти оторвано и болталось, как на нитке, а потом он плюнул в Пиолина кровавой слюной, а тот вдруг схватил стоящий рядом стул и, крякнув, обрушил его блондину на голову. Все вокруг застыли, и в тишине явственно прозвучало короткое ругательство, произнесенное голосом Гиббса, который тут же оказался рядом, косо глянул на размозженный череп и стал выталкивать Пиолина к дверям.

Я бросился в туалет, где меня сотрясла рвота. Потом я долго стоял около умывальника, смывая следы осьминога с лица и непонятно откуда взявшуюся кровь с рукава. В комнату заходили серьезные, сосредоточенные мужчины, никто не смотрел в мою сторону, пока я не набрался мужества и не спросил у одного: – «Скажите, там уже убрали?» – но он лишь приблизился ко мне, внимательно заглянул мне в лицо и ушел, ничего не сказав. Я еще постоял перед зеркалом и нетвердой походкой отправился в зал.

Там уже было убрано. Гиббс сидел одиноко за нашим столом и курил. «А где Пиолин?» – спросил я, и сам поразился своей глупости, Гиббс же не удивился ничуть и ответил скучным голосом, что наверное на работе, дел у него всегда невпроворот, гостиница работает в обычном режиме, хоть и несезон, за всем нужно приглядывать. Я согласился – мол, да, конечно – и сел. Гиббс протянул мне сигареты.

«Мне сейчас нужно уйти, – сказал он. – Жаль, что мы не успели договорить, но думаю, вы ухватили суть – не так ли?»

«Суть?..» – переспросил я рассеянно.

«Ну да, ну да, – нетерпеливо закивал Гиббс, – дюны там и вообще… Подумайте на досуге, поприкиньте. Когда придет время выезжать, вам сообщат. О счете за ужин не беспокойтесь – плачу я». Он встал, коротко поклонился мне и собрался уйти.

«Скажите, – умоляюще обратился я к нему, – скажите, кто это был, за что их так избили? И кто эти двое?» – я оглянулся к правой стене, где давно уже не было мужчин в черных куртках. «И еще я хотел спросить, а Пиолин точно не поедет с нами – то есть, если вы соберетесь-таки и если я соглашусь?»

Гиббс повернулся, изучающе, без улыбки посмотрел на меня и, ничего не сказав, пошел прочь.

Глава 4

Это был мой первый день в городе М. – казалось, после всего и не заснуть, но я спал, не просыпаясь, в омуте, в темном безвестии. Утром все вчерашнее отодвинулось далеко назад, а к полудню я понял, что окружающий мир забыл обо мне и едва ли вспомнит когда-то. В гостиничный ресторан я не пошел, завтракать отправился в кафе на углу и не встретил до самого вечера ни одного знакомого лица.

Хотелось действовать, не откладывая, хоть в голове до сих пор было мутно и недоставало практических идей. Конечно, стоило поразмыслить без спешки, но мне не сиделось на месте – пройдясь вокруг гостиницы, я внимательно оглядел несколько рекламных тумб, увешанных посланиями разного толка, надеясь сразу отыскать зацепку. Это не привело ни к чему и только удручило обилием подробностей, не относящихся к делу, а чтобы прогулка не оказалась совсем уж бесполезной, я приобрел буклет, посвященный правда не розыску, а заурядной купле-продаже, и, разжившись ножницами у консьержа, аккуратно вырезал из него проштампованный купон-заготовку.

В этом было что-то от малодушия – сводить контакт с внешним миром к анонимному оклику, но начинать нужно с малого, успокаивал я себя, а первый шаг часто бывает труден и неказист. К тому же, анонимность анонимности рознь, в моем случае она где-то даже походит на открытый вызов – и, не сомневаясь более, я стал корпеть над лаконичным известием, способным перекинуть от меня к Юлиану пусть хлипкий, но совершенно необходимый мост. Потратив час и основательно утомившись, я остановился на вполне стандартном: «Разыскивается Юлиан такой-то. Спорное наследство. Вознаграждение за срочность». Внизу я добавил номер гостиничного телефона и, посчитав задачу выполненной, засунул купон в гостиничный же конверт. «Посмотрим, посмотрим, – приговаривал я, спускаясь по лестнице и потом, покупая марку в киоске у входа, – посмотрим, посмотрим…» Что-то происходило, мой замысел сдвигался с мертвой точки, пусть пока на самую малость, и это горячило кровь. Тут же пришла в голову мысль попробовать еще и адресные бюро, и я, расспросив случайных прохожих, успел побывать в трех, находящихся неподалеку – правда, без всякой ощутимой пользы. Наконец, к вечеру, устав и изголодавшись за день, я почувствовал, что начальная лихорадка сходит на нет, и скомандовал себе остепениться, покончить с суетой и навести в своих действиях некоторый порядок.

Прежде всего, следовало ознакомиться с географией города М., точнее – с его топологическим устройством. В памяти тут же всплыл Гиббс и принесенная им карта с жирными карандашными линиями. Я подумал было о ней с завистью, но потом понял, что завидовать нечему – его карта слишком велика, да и чужая разметка едва ли мне сгодится, к тому же я и сам могу купить что-то подобное без всякого труда. Именно это я и проделал в тот же вечер – причем, потоптавшись у прилавка, приобрел сразу две карты – большую и поменьше, умещавшуюся в сложенном виде в кармане брюк – и потом изучал их до поздней ночи, запоминая названия главных улиц, расположение перекрестков, гаражей для парковки и прочих интересных мест. Это было конечно же ни к чему, но я не мог остановиться, взволнованный ощущением, что где-то тут, в закоулках условных символов, скрывается моя мишень – и уснул едва-едва, уже различая сквозь дремоту первые утренние автомобильные гудки.

Следующие два дня я посвятил изнурительным прогулкам, исхаживая городское пространство вдоль и поперек, словно обогащая память новой сетью маршрутов, по которым можно сновать бездумно, не боясь заблудиться и не страшась каверз. Ничего каверзного не происходило впрочем – быть может потому, что город М. устроен весьма нехитро. В самом его центре находится площадь, сплошь вымощенная брусчаткой, на которой обосновался здешний официоз – мэрия, полиция и серые блоки администраций, соединенные аркадами в мрачный прямоугольник. От площади, как лучи, отходят бульвары – несколько основных, что тянутся ровной линией до самых окраин, и еще другие, скоро начинающие петлять и раздваиваться. Планировку не назовешь продуманной или строгой – стоит отдалиться от центра на какую-нибудь милю, как любой поворот заводит в сеть узких улиц, которые соединяют бульвары между собой, образуя порой настоящие лабиринты, особенно на севере, в бедняцких кварталах. Но к строгости очевидно и не стремились – по крайней мере, тут гордятся вовсе не этим, а городское своеобразие уж конечно не тускнеет без нее ничуть, даже наоборот, и в этом нетрудно убедиться – нужно только знать правильные места. Одно из них известно любому: рядом с главной площадью, где уныло царит голый камень, есть еще одна, рыночная, и неподалеку от нее – большой сквер. Там-то и кипит городская жизнь, рождаются новости и слухи, и я проводил там немало времени, наблюдая, рассматривая и просто греясь на солнце.