Но отдыхать пришлось недолго. Петрова избрали председателем Воткинского поселкового Совета. Рабочие старого уральского завода высказали тем самым свое уважение к бывшему чекисту, человеку волевому, решительному и в то же время внимательному к людям, их нуждам и заботам. Почти два года работы в бесконечных хлопотах и заботах пролетели незаметно. Александр Матвеевич втянулся в новое дело, увлекся им, окружил себя надежными, верными помощниками. Много сил и энергии они отдавали благоустройству рабочего поселка, улучшению быта населения. Новый председатель вместе с депутатами намечали планы на будущее, в мечтах видели свой Воткинск развитым социалистическим городом.

Но Петрову не довелось принимать непосредственное участие в осуществлении этих планов. По рекомендации Сарапульского окружного комитета партии Александр Матвеевич был вновь направлен в органы госбезопасности. Он стал оперативным уполномоченным Сарапульского окротдела ГПУ. Ему поручили ответственное дело — расследование преступлений бывшей воткинской «народной армии», розыск тех, кто чинил расправы над коммунистами, рабочими, красноармейцами.

Первым, кто подтверждал, что некоторые участники белогвардейско-эсеровского мятежа живут и здравствуют безнаказанно, оказался некто Евдоким Пестерев. Его обнаружили и арестовали в Чечено-Ингушетии. Бывший солдат караульной роты «народной армии» работал слесарем на одном из заводов. Перед оперативным уполномоченным Сарапульского ОГПУ он вначале держался спокойно и беззаботно. Выходец из воткинской рабочей семьи, рядовой солдат старой армии, участник первой мировой войны. После революции демобилизовался, вернулся домой и сразу же устроился на завод слесарем. А через некоторое время вступил здесь в «союз фронтовиков». Возник вопрос: «Почему?» Ведь союз состоял из ярых анархистов, деятельность которых ничего общего не имела с интересами рабочего класса. Да, трудно ответить на этот вопрос. Видимо, толком не разобрался кто есть кто, поддался агитационному натиску активистов союза. Но разве таких, как он, неразобравшихся, в то время были единицы? Конечно нет. Да и не каждый, будучи в рядах анархистских или даже белогвардейских формирований, совершил преступление.

На допросах Евдоким Пестерев не отрицал и того, что ему как солдату караульной роты приходилось охранять пресловутые юрьевские «баржи смерти». Но он только выполнял обязанности часового, ни в каких карательных акциях не участвовал. Так что вина его в общем и целом не велика. Он считает, что не совершил большого преступления. Старался даже помогать арестованным. Например, содействовал побегу с баржи одного матроса, спас от смерти некоего Юсупова.

Петров не располагал данными, которые бы опровергали показания арестованного. Но чекисту не давал покоя один вопрос: почему потомственный рабочий, изменив интересам своего класса, примкнул к контрреволюционному движению?

— Честно говоря, одного в толк не возьму, — откровенно повторял каждый раз Петров на допросах подследственного, — человек ты, по всему видно, рабочего происхождения: отец твой металлистом был, сам ты — слесарь высокой квалификации, а вот когда пролетариат объявил беспощадную войну эксплуататорам и встал вопрос: с кем ты, кого защищать решил? — против своих пошел, можно сказать, в карателях оказался...

— Да какой же я каратель, господь с вами, — разводил руками Пестерев, спокойно глядя в глаза собеседника. — Мало, что ль, таких-то, как я, было мобилизовано белыми! А тех, кто карателем стал, так их на пальцах пересчитать можно. Вон Васька Цыганов или Григорий Русских, так они и не скрывали, что красных штыками кололи. Бахвалились в открытую. Мы, караульщики, помню, сами хотели расправиться с ними, да, видать, духу ни у кого не хватило.

— Так-то оно так, — размышлял вслух Петров, — но даже если ты, скажем, с испугу подался в анархистский союз или, допустим, не разобрался сразу в целях и назначении «народной армии», то потом-то, когда все-таки понял, с кем ты оказался, когда узнал, наконец, что такое «баржи смерти», почему же и после прозрения продолжал служить верой и правдой палачам трудового народа? Ведь можно было, ну, предположим, сбежать, что ли, перейти на сторону красных. До них-то рукой подать было.

— Выходит, не сообразил, а может, и струсил, — вздыхал Пестерев.

Много раз в ходе следствия Петров выезжал в Воткинск. Подолгу бродил по берегу Вотки, осматривал места, где располагалось караульное помещение юрьевской армии, где громоздились ломаными длинными рядами штабеля дров, где швартовались «баржи смерти».

В Воткинске Александр Матвеевич разыскал многих очевидцев и участников давних событий, встречался с оставшимися в живых узниками «барж смерти». Многие помнили конвоира Пестерева. Он водил арестованных на допросы, некоторых сопровождал на казнь. Но ни один из свидетелей не называл Пестерева непосредственным участником расправ.

Выслушав один из очередных докладов Петрова о ходе следствия, начальник окротдела Чашин неожиданно предложил:

— А что, если нам освободить Пестерева из-под стражи, взяв расписку о невыезде из Воткинска? Пусть покажет себя односельчанам, повидается с родственниками, знакомыми. А мы посмотрим, как встретят его земляки, что скажут...

Через несколько дней после освобождения Пестерева из районного отделения ГПУ в окротдел пришло сообщение: рабочие местного завода выражают недовольство тем, что бывший каратель избежал наказания и спокойно разгуливает на свободе. А вскоре явились очевидцы и свидетели. Они помогли следствию выяснить один из важных вопросов: помогал ли в самом деле Пестерев обреченным?

Вспомнили, что действительно был случай побега военного моряка с одной из «барж смерти». Воспользовавшись замешательством конвоя, в составе которого находился и рядовой Пестерев, матрос сбежал из-под стражи. Но в тот же вечер смельчака задержали солдаты той же караульной роты и расстреляли.

Среди новых свидетелей оказался Иосиф Вяткин. Три месяца томился он в одной из «барж смерти». Однажды проснулся от сильного удара в бок и увидел перед самыми глазами ослепительный огонь керосинового фонаря и красное лицо караульного солдата.

— Быстро, наверх! — скомандовал тот и двинулся к другим спавшим арестованным.

Из трюма вслед за Вяткиным поднялись еще четверо. На берегу в густой темноте ноябрьской ночи можно было разглядеть человек двадцать узников, собранных с других барж. Заученными движениями конвоиры связали арестованным руки за спиной и повели в сторону штабелей.

Перед черной пропастью большой ямы, из которой шел холодный запах свежей земли и сырости, Вяткин на какое-то мгновение увидел среди конвоиров размахивавшего винтовкой Пестерева и тут же почувствовал оглушительный удар в затылок.

Иосиф Вяткин чудом уцелел. Через два дня он выбрался из-под трупов, наспех присыпанных землей, дополз до реки и, превозмогая боль от пяти штыковых ран, истекая кровью, скрылся в прибрежных зарослях ивняка... Александр Матвеевич Петров узнал от него, что смертники юрьевских барж недобрым словом отзывались о караульных Русских, Цыганове и Пестереве.

А через некоторое время нашелся Юсупов, которого Пестерев, как он сам утверждал на следствии, спас от смерти. Юсупов приехал в Сарапул издалека. С глубокой болью вспоминал он пережитое во время белогвардейского террора.

С именем караульного Пестерева у него было связано недоразумение, из-за которого по счастливой случайности он остался жив. Когда из трюма «баржи смерти» на расправу вызывали Исакова, откликнулся Юсупов, которому показалось, что назвали его фамилию. Однако Пестерев проверил фамилию в списке и отправил Юсупова обратно в трюм, а Исакова увели за штабеля дров, откуда он не возвратился. Юсупова и других пленников освободили наступавшие части Красной Армии.

Евдокиму Пестереву пришлось признать себя виновным. Уральский областной суд вынес ему справедливый приговор. Рабочий поселок Воткинск встретил приговор с одобрением.

Однажды из Воткинска к Петрову приехал рабочий завода Герасимов. Он не был знаком с Александром Матвеевичем, но от односельчан слышал о нем много хорошего, знал, что человек он честный, во всем разберется, напраслины не допустит. Поэтому решил поделиться с ним своими сомнениями.