Ведь и для Вагнера, измученного нападками критиков и вечно нуждающегося в материальных средствах, был необходим человек, который бы понял его искусство и поклонялся бы ему беззаветно, словно божеству. Насколько Людвигу был необходим Вагнер, настолько и Вагнеру был необходим Людвиг. Их союз можно было бы назвать идеальным. Только есть одно «но». Людвиг действительно был предан Вагнеру беззаветно, всем сердцем, не заботясь о том, что такая преданность может быть ему во вред. Другими словами, его отношения носили яркий эмоциональный характер. У Вагнера же довольно быстро очарование первых восторгов от встречи с родственной (и что немаловажно, могущей оказать существенную материальную поддержку) душой переросло в рациональное осознание выгод, которые этот союз мог бы ему принести.

Наличие рядом с королем человека, отвечающего его чаяниям и устремлениям, пожалуй, единственное (конечно, исключительно в психологическом плане) отличие между Людвигом II Баварским и императором Рудольфом. Правда, и этой поддержки Людвиг вскоре был лишен и оставлен в полной изоляции. Рудольфу же вообще не удалось найти кого-то одного, кого бы он в полной мере считал своим духовным пастырем. Именно поэтому вокруг его трона было столько «соискателей» на эту должность, но ни один из них не стал для Рудольфа другом.

Духовное одиночество приводит к полному физическому одиночеству. И Рудольф, и Людвиг не создают семьи; полностью замыкаются в себе; их все более тяготит общество, которое их не понимает (соответственно, отвергает); они становятся полностью самодостаточными — их устраивает «общество» самих себя или же вымышленных собеседников-фантомов. Только наедине с собой они способны ощутить душевный комфорт, любое вмешательство в их личную жизнь воспринимается ими как посягательство на их монаршую власть, которая, как это ни парадоксально, является первой причиной развивающегося душевного недуга. И вот почему.

Бремя монаршей власти стало тем камнем преткновения, который должен был бы стать непреодолимой преградой на пути «ухода от действительности», но на самом деле — помог «уйти наиболее далеко». С одной стороны, царственное положение ставило и Рудольфа, и Людвига как бы над законом и критикой, делало их непогрешимыми перед подданными. Ведь кто бы посмел возразить своему государю? Остается лишь благоговейно подчиняться, иначе уличат в бунте; можно и головы лишиться. Это справедливо даже в отношении Людвига, правление которого, как мы уже говорили, пришлось на самый закат эпохи «подлинной монархии». С другой стороны, эта же вседозволенность возлагает на монарха огромную ответственность и связывает цепями условностей дворцового этикета и международной политики. Публичная личность лишается права на личную жизнь, а монарх — особенно. Правило «что можно Юпитеру, того нельзя быку» начинает работать в обратном направлении: что позволительно простому смертному — совершенно недозволено монарху.

Таким образом, та свобода личности, к которой так стремились и Рудольф, и Людвиг, была для них совершенно недостижима именно вследствие того, что они были монархами, которые в этом плане оказывались гораздо менее свободными, чем самый последний нищий, их подданный.

И в то же время именно царственное положение обоих дало им возможность воплотить в реальном материальном мире мир их фантазий и грез, так называемый внутренний мир.

Это очень упрощенное и избитое понятие. Ведь, как писал в своей работе «Джон Ди и конец магического мира» философ-традиционалист Е.В. Головин, «для нас есть внутренний мир и внешний мир. Мы плохо можем объяснить, что мы понимаем под нашим внутренним миром. Скорее всего, под нашим внутренним миром мы понимаем ту самую закрытую железной дверью квартиру или еще что-нибудь, где хранится пустота или какие-то пустяки»^{9}. Наверное, как это ни грустно, придется признать справедливость этих слов для большинства из нас. Кстати, будь эти слова справедливы и для наших героев, их царствования были бы значительно более благополучными, а их страны во многом бы избежали потрясений, вызванных последствиями деяний этих властителей. Однако, к сожалению, их внутренний мир был настолько богат, что не только «железная дверь», а и «суперсовременный сейф со сложной системой сигнализации» был бы не в состоянии охранить эти богатства, и в первую очередь от самих их владельцев.

Каждому из нас свойственно прятаться от окружающей действительности, которая часто бывает жестока и несправедлива к нам, в мир, созданный воображением. Такой — скажем, виртуальный, и будем в дальнейшем так его называть, — мир является для любого человека своеобразным щитом, защитной реакцией, помогающей справиться с неизбежными неприятностями, подстерегающими в реальности. Виртуальный мир так же индивидуален и неповторим, как и каждая человеческая личность. Редко кого мы пускаем в этот мир, он принадлежит только нам, в нем властвуем только мы, воплощаются любые самые смелые наши фантазии и он недоступен никому постороннему, если, конечно, мы не писатели, не художники, не актеры, не музыканты. При этом необходимо помнить, что любая творческая личность выносит на суд публики лишь часть своего виртуального мира, к тому же сильно измененную и, так сказать, переработанную, поэтому подобные примеры не имеют с рассматриваемыми нами случаями ничего общего.

Именно благодаря последнему обстоятельству большинство из нас и считаются нормальными. А вот если бы кто-то смог проникнуть в наше подсознание… Наше счастье в том, что мы не только не хотим, но и не можем, даже если бы и захотели, перенести наш виртуальный мир в мир материальный; возможности не те. Когда же редким индивидуумам такое удавалось, их тут же объявляли сумасшедшими. Вспомните известный фильм М. Захарова «Формула любви»: «барин наш бывший заставлял всех мужиков латынь изучать; желаю, говорит, думать, будто я в Древнем Риме». Вот классический пример попытки переноса виртуального мира в реальность!

И император, и король имели слишком большие возможности воплощать в реальности свои мечты, не говоря уже о материальных затратах. Причем не только имели, но и воспользовались ими. Им, как никому другому, была необходима психологическая разрядка — более «нервной работы», чем монарх, представить себе трудно. Кроме того, напомним, что управление страной как таковое полностью дисгармонировало с внутренним миром обоих. Кстати, интересно отметить, что Людвиг, живший во второй половине XIX века, стремился всячески вернуть себе абсолютную «средневековую» власть, но лишь для того, чтобы никому не давать отчета в своих действиях. А Рудольф, облеченный этой самой абсолютной властью, тяготился ею, но лишь тогда, когда от него требовались какие-либо решительные действия в интересах страны.

То есть оба монарха четко разделяли свои интересы и интересы страны; более того, в их случаях эти интересы входили в противоречие друг с другом. Монарх «от Бога» сумел бы либо примирить в себе эти противоречия, либо полностью подчинить первые вторым. Ни Рудольф, ни Людвиг были к такому монаршему подвигу неспособны — они подчинили интересы страны своим интересам.

Они жили в своем виртуальном мире и пытались заставить жить в нем окружающих. Если простой человек вдруг объявляет себя во всеуслышание Наполеоном и начинает вести себя соответственно, его помещают в психиатрическую клинику. Но если он, считая себя в душе Наполеоном, никому об этом не говорит, откликается на свое обычное имя, спокойно работает и дает волю фантазиям, лишь оставаясь в одиночестве, такого человека никто даже не заподозрит в каких-либо психических отклонениях. И Рудольф, и Людвиг «объявили себя Наполеонами» в масштабах целого государства, да и всего мира.

При таком положении вещей царствование и того, и другого не могло не закончиться трагически, и прослеживается удивительное совпадение в том, как это произошло: Рудольф на семейном совете был объявлен недееспособным и должен был передать бразды правления в руки брата Маттиаса[19], в пользу которого он и отрекся от престола; Людвиг был также объявлен душевнобольным, а регентом стал его дядя, младший брат отца, Луитпольд.