Узумаки прикрыл глаза и сосредоточился на своих чувствах. Внутри все рвалось и кровоточило, создавая особенную воронку, втягивающую в себя все нужное. Пальцы коснулись струн, начиная плести мелодию. Первые аккорды получились непозволительно громкими, медленно затихая и снова набирая обороты.

Наруто чувствовал на своей спине чужой взгляд, наверное, даже понимая чувства этого парня. Что бы он ни делал, что бы ни случилось, это все равно Саске, и Наруто все равно его любит. От этой мысли сразу стало легче на душе. Словно отзываясь на изменения настроения Наруто, мелодия стала еле слышной, почти интимной. В этот самый момент включился Сай. Парень уверенно нажал на клавиши, подхватывая новую песню. Узумаки перевел на него взгляд. В черных глазах таких знакомых и таких чужих отражалось понимание.

Внезапно Наруто почувствовал небывалый доселе прилив сил. Это молчаливое понимание придало уверенности, будто пинком заставляя отдельные слова и реплики, никак не связанные по смыслу сплетаться в один текст, рвущийся наружу из легких.

Наруто так же резко повернулся назад, как раз в тот момент, когда вступили в игру ударные и две оставшиеся гитары. Они поняли. Что ж, это хорошо. Хоть кто-то должен понимать.

Блондин начал петь. Петь о том, что на душе, петь о том, что чувствовал и что пережил, петь о том, как хотелось умереть, и как хлестал кожу холодный ветер там, на мосту, о том, как ждал и не мог простить себя, о том, как мстил всем на свете и в первую очередь себе. Слова слетали с губ, будто отдельно от мыслей, ни на секунду не прекращаясь. Песня продолжала звучать, хотя в душе по прежнему все рвалось и кипело, накрывая с головой. Где-то на периферии Наруто слышал восторженные виски толпы. Знали бы они, откуда взялась эта чертова песня. Знали бы они…

На секунду показалось, что острое лезвие опасной бритвы снова коснулось щеки, прибавляя новые следы к тому, что уже было. Будто вновь стоит перед зеркалом и смотрит в собственные глаза, разрывая внутренние барьеры одной простой клятвой.

"Я не отказываюсь от своих слов".

Давно забытые слова вырвались из горла почти криком. Старая клятва, которую так ни разу и не нарушил, хотя и думать о ней забыл. И снова по щекам стекает кровь, окрашивая кожу в алый, снова окутывает сердце тот самый страх, который почти удалось тогда вырвать, почти удалось избавиться. Почти.

Пожалуй, в этом месте должна была прозвучать новая клятва, сменяя ту старую. Сейчас он должен был сказать что-то, что изменит исход всей этой истории. Что? Сказать, что не злиться ни на кого? Сказать, что смог, наконец, признать свою любовь и готов наплевать на все, лишь бы вернуть дорого человека? Что надо сказать, чтобы исправить все это? Что он должен сейчас сказать?

Внезапно свет в зале погас, оставляя только крохотную точку в общей темноте. Это непривычное свечение еле-еле освещало сцену, придавая музыкантам почти неземной вид. Только Наруто был полностью освещен, показан во всей красе. Ведь он сам и был этой крошечной искрой, единственно горящей во тьме.

Свет будто каким-то священно-проклятым покровом окутывал его тело, медленно разливаясь вокруг. Вот он очертил стройную фигуру, прошелся по лицу, еще раз подчеркивая темные тени шрамов, отделился на макушке, образуя что-то похожее на лисьи уши, а вот от поясницы один за другим отделились девять хвостов. Наруто даже показалось, что он чувствует каждый из этих хвостов, что может шевелить ими в такт музыке.

Такой неожиданный поворот вызвал бури восторга среди зрителей. Кто-то даже щелкнул зажигалкой во тьме, будто прибавляя еще одну искру к общему хаосу. Тем временем ловкие пальцы снова выигрывали еще одно невероятное соло, которое солист даже не в силах запомнить. Да что там, он ведь его даже не слышит. Мозг все еще занят поиском той самой сокровенной фразы, исправляющей ошибки и поворачивающей время вспять. Туда, где был счастлив, туда, где не было еще той досадной ошибки и можно было решить все проблемы одним непроизнесенным "люблю". Существуют ли такие слова?

Голос под конец дрогнул, почти сбиваясь с ритма. Дрогнул от разочарования и боли. Потому что вместо желанной волшебной фразы, исправляющей все ошибки, предательский разум выдал еще раз старую клятву, которая не должна была больше звучать. Не было той спасительной палочки, с помощью которой можно было все исправить. Не было, зато эта клятва была и была настоящей, ни разу не нарушенная и запечатленная на самом видном месте.

Дурак, какой же дурак. Если бы только кто-то из присутствующих здесь знал, на сколько дебильный поступок совершил этот девятихвостый лис, стоящий сейчас на сцене и как ни в чем ни бывало произносящий такие глупые фразы. Если бы он мог об этом сказать. Впрочем, почему нет, что мешает сейчас признаться в этой маленькой слабости, такой ничтожной по сравнению со всем остальным.

- Если бы ты узнал, какой я дурак, ты убил бы меня… - почти прошептал Наруто, в последний раз дергая струны, заполняя тишину звучанием неповторимых аккордов, почти не совместимых друг с другом. Так играть мог только он. Другим бы просто в голову не пришло.

Тишина ударила по нервам, требуя возвращения грохота. Перед глазами все поплыло, смешиваясь в бесформенную кучу цветов. Парень пошатнулся, закрываясь рукой от ударившего в глаза света. Все вокруг казалось чужим и незнакомым, а сам он просто не знал, как оказался в этом месте среди стольких людей. Прежний запал прошел, сменяясь чем-то сродни животного страха перед такой огромной толпой, орущей что-то неразборчивое.

В этот самый момент его подхватили чьи-то сильные руки, толкая куда-то прочь. Пожалуй, это было более чем вовремя. Блондин послушно повернулся, куда толкали, и побрел в ту сторону, поддерживаемый уже двумя парами рук. Тишина все еще давила на нервы, и он попытался заполнить ее, в очередной раз дергая струны. В ответ на это где-то завизжала толпа, но провожатым это почему-то не понравилось. Гитару вырвали из рук, а чей-то хриплый голос уверял, что все будет в порядке. Черт, как же хотелось ему поверить. Как никогда раньше.

**********

Саске вздрогнул от звучания первых аккордов. Слишком грубо, слишком дерзко, будто мало было того, что солист в самом начале повернулся к публике спиной. Слишком несвязной и нелогичной была мелодия, сменяя громкие аккорды более тихими, еле слышными. Слишком растерянными выглядели остальные. Казалось, будто он сам не понимал, что играет и играет ли вообще.

Вдруг вступили клавиши. Странно, но эти две партии дополнили друг друга. Будто одернуло солиста звучание другого инструмента, будто собрало воедино разлетающиеся в разные стороны мысли. Взгляд сам собой метнулся в сторону этого человека.