Лорка не лгал: да, он волновался, испытывал определенную неловкость, несколько жутковатое, хмельное чувство чудесности происходящего — встречи с неземным, чужим существом. Но боязни и страха не было. Видимо, сказывалась закалка, приобретенная за долгие годы космической работы, помноженная на ответственность за судьбу экспедиции и судьбу контакта. Бояться было просто некогда.

Посланец некоторое время вглядывался в лицо Федора и признал:

— Это правда. — Он стоял в очень знакомой позе — скрестив ноги и прислонившись спиной к стене. — Из всех людей, с которыми мне пришлось общаться, вы меньше других подвержены чувству страха.

— Разве вы общались со многими? — удивился Лорка. — Мне представлялось, что до встречи со мной вы общались лишь с Тимуром Корсаковым.

— Со многими, — мягко подтвердил посланец. — Но это сложный вопрос. Я бы не хотел касаться его сейчас.

— Понимаю. — Лорка думал о чем-то своем. — Скажите, а почему для первого контакта вы избрали именно Тимура?

— Потому, что он специально был подготовлен для этого: устойчивость к инфравоздействиям у него на порядок выше, чем у кого-нибудь другого.

— Так вот в чем дело! — пробормотал Федор.

Об этом можно было догадаться и раньше, но иногда даже самые очевидные соображения почему-то не приходят в голову. Стало быть, формирование человеческой части личности посланцев, по крайней мере на первом этапе, связано с моделированием основных ритмов биотоков мозга, а потом уже и более тонких психологических составляющих высшего порядка. Между прототипом и копией устанавливается своеобразная инфрасвязь — психический резонанс. Для копии это источник самой жизни в ее новом обличье, для прототипа — угрожающая раскачка всех биологических процессов, нервное потрясение, а то и сама смерть. Вот почему Тимур проснулся в таком испуге и чувствовал себя измученным и разбитым! Его смял, изломал инфраконтакт с возникающим из небытия, а точнее из другого мира посланцем. Не будь он специально подготовлен, этот контакт скорее всего закончился бы потрясением, болезнью, а может быть, и смертью, подобно тому, как гибелью Петра Лагуты и других поселенцев заканчивались контактные эксперименты немидов на Кике. Как величествен, последователен, а вместе с тем и беспощаден их замысел: гаснет земная жизнь, и от ее предсмертной вспышки загорается другая — на чужом, неземном материале! Но вместе с величием в этом замысле есть и нечто темное, жестокое, ущербное. Могло бы человечество пойти на такой шаг? Никогда! Посланец будто прочитал его мысли.

— Тимуру Корсакову не грозила опасность, — негромко пояснил он. — Не только ему, никому из находящихся на корабле.

— А на Кике? Там тоже никому не грозила опасность? — не сдержавшись, сухо спросил Лорка.

— Это результат незнания. Кто мог предполагать, что люди сверхчувствительны к инфрарезонансу? С тех пор метод контактного формирования улучшен. Однако, — в голосе посланца Лорке почудились странные, сразу и грустные и ироничные ноты, — он до сих пор остается несовершенным и в известной мере рискованным.

— Допустимо ли рисковать жизнями разумных другого мира?

— Риск иногда неизбежен. Разве человечество не рисковало своими сынами, осваивая планету, а затем и космос?

— Человек волен сам решать свою судьбу. Но допустимо ли, чтобы за него такой крайний выбор делали другие?

— Мы приносим свои самые глубокие извинения, — после довольно долгой паузы проговорил посланец. — Но когда риск обоюден, многие возражения снимаются сами собой.

— Обоюден? — насторожился Лорка.

— Да, обоюден, но я бы пока не хотел входить в обсуждение этого сложного вопроса. — Посланец, до сих пор стоявший на ногах, опустился в кресло и принял одну из любимых поз Тимура, высоко закинув ногу на ногу и сцепив на колене пальцы рук. — Главная цель моего визита — усвоить духовный мир людей, весь комплекс их эмоций, мораль, эстетику. Пока я не усвоил всего этого, мне трудно входить в обсуждение этических проблем. Поймите всю ответственность моего, да и своего положения. Ведь лишь усвоив вашу мораль и эстетику, мы, немиды, можем по-настоящему понять человечество, разделить его надежды и тревоги,

— Немиды, — вслух подумал Лорка и поднял глаза на посланца. — Но кто такие немиды? Вы говорили Тимуру, якобы немиды — обитатели другой Вселенной.

— Я был несовершенен и неточно выразился. Мы, немиды, — обитатели другой субвселенной. Не Вселенной, а субвселенной.

— Поясните.

— Большая Вселенная — четырехмерный мир, в котором расположено бесчисленное множество трехмерных свертков пространства, рожденных сверхмощными взрывами первичных протоформ. Вы называете такие взрывы биг-бангами, а зарождаемую им субвселенную — файрболом. Вы, люди, живете в одной трехмерной субвселенной; мы, немиды, — в другой. А между нами незримый барьер четвертого измерения. Пока он еще непреодолим для вас, а мы уже преодолеваем его, хотя и с большим трудом. Это не удивительно, наша цивилизация возникла на целый миллиард лет раньше вашей.

— На миллиард? — почти по слогам переспросил Лорка.

— Да, около этого. Именно с таким интервалом произошли большие взрывы, породившие наши субвселенные. — Посланец помолчал и добавил: — Мой рассказ о мире немидов уже хранится в памяти компьютера. Я воспользовался закрытым каналом информации, который выделил для меня Тимур.

Глава 25

Игорь предоставил Нике полную свободу, и девушка с удовольствием занималась пилотажем, хотя в космосе это занятие довольно однообразно: разного рода вращения с переменными продольными ускорениями. Скоро Игорю все это надоело, но ему жаль было тащить девушку на корабль — щеки у нее раскраснелись, разгорелись глаза. Поэтому он предложил:

— Может быть, отправимся в настоящий космос?

Ника ловко сбалансировала катер и взглянула на Игоря с недоумением.

— А это разве не настоящий?

— Не совсем, — ответил Игорь и пояснил: — Тут есть корабль, точка опоры для глаз. Поехали?

Девушка покосилась через плечо на эту точку опоры и сразу же уловила его мысль.

— Поехали!

Она развернула катер так, чтобы «Смерч» остался прямо за кормой, и плавно выжала ходовую педаль.

Ника не была таким новичком в космосе, как Соколов, и все-таки ей трудно было вжиться в ощущения космического полета. Выжав ходовую педаль, она подсознательно ожидала, что катер, что называется, птицей рванет с места. А на деле ничего такого не произошло, просто на секунду спина ощутила легкую перегрузку, корпус катера мелко задрожал, а кабину заполнило негромкое гудение — вот и все. Светлячки звезд впереди и по сторонам были, как и прежде, недвижимы и холодны. Только повернув голову назад, Ника заметила, как быстро уменьшаются размеры «Смерча» — точно он был резиновым и из него выходил воздух. Скоро корабль превратился в черточку, потом в искру и наконец затерялся в ворохе звездной пыли. Ника почувствовала, что Дюк берет управление на себя, и выпустила штурвал.

Вокруг не было ничего, кроме звезд. Звездный мир. Звездный океан. Звездная бездна. Звездная геометрия и звездный орнамент. Звездная наука и звездная поэзия! Звездный ад и звездный рай! Острый и пряный звездный напиток, который можно пить большими глотками, пить неустанно, чувствуя лишь все возрастающую хмельную жажду. Трепетный звездный свет, сотканный из миллиардов разноцветных искр, то остро жалящих, то благородно покойных, то едва уловимых, как тревожное воспоминание раннего-раннего детства. Ника почти физически чувствовала, как ее взгляд, цепляясь за эти искры, летит, пронзая пространство, в этот странный, нечеловеческий мир без конца и края, летит и безвозвратно тонет в нем. И каждая крупинка света, которую встречает взгляд на своем пути, — это гигантский сгусток странного, будто живого вещества, которое, сжигая самое себя в гневном и бесшумном хаосе ядерных реакций, сеет вокруг драгоценнейшие семена жизни и разума. Сердце Ники билось от сознания безмерной величины Вселенной, от жгучего понимания собственной мизерности и ничтожества перед лицом этой сияющей вечности, от безмерной гордости за человека, который, благоговея перед этой вечностью, тем не менее дерзает постичь и покорить ее! Тишина. Боже мой, какая тишина! Тишина и неподвижность. Все замерло и застыло, даже свет хрупок и звонок, как иглы инея. Застыло если не навсегда, то так надолго, что думать об этом и сладко, и страшно. Только сердце, человеческое сердце, билось гулко, робко и гордо. Да, это был настоящий космос! Он ощутимо давил своей безмерной сияющей массой на крошечный, до смешного маленький и хрупкий катер, и если бы это суденышко вдруг со звоном рассыпалось на мельчайшие кусочки, Ника ничуть бы не удивилась.