Письма со словами возмущения неправедным судом отправлены были из Рима, кроме Германариха, также епископам Адальвину в Зальцбург и Анону во Фрайзинген. Адальвину предписывалось: «…ты, который стал виновником его (Мефодия. — Ю. Л.) свержения, да станешь виновником и его восстановления на доверенной ему службе». Анону, «чья надменность и дерзость превышают не только облака, но и всё небо», выставлено ещё более жёсткое требование: «Если не будут созданы для уважаемого епископа добрые условия», то ему, Анону, надлежит срочно явиться в Рим и здесь дать отчёт о всём случившемся. До тех пор, пока Мефодий не будет освобождён и восстановлен в своих правах, всем этим епископам запрещалось служить мессы.

Как явный соучастник расправы получил буллу и Карломан, сын Людвига Немецкого. «Да будет дозволено брату нашему Мефодию, — диктовалось из Рима, — который назначен от апостолической кафедры, свободно исполнять епископскую функцию сообразно старым обычаям».

Чтобы проверить исполнение своих повелений, папа отправляет на место событий своего легата — епископа Павла Анконского, которому предписано способствовать освобождению Мефодия и благополучному возвращению его в Моравию.

Все эти буллы составлялись и отправлены были из Рима в самом конце 872-го или начале 873 года. Но автор их — уже не Адриан II, что сразу видно и по энергичному, жёсткому стилю писем. Автором был новый первоиерарх Западной церкви — Иоанн VIII.

Старого апостолика, который вручал в Риме архиепископские полномочия Мефодию, уже не было на тот час в живых. Он скончался 25 ноября 872 года, возможно, так и не узнав ничего достоверного о судьбе своего неведомо куда исчезнувшего посланца. Скорее всего, князь Паннонии Коцел, обеспокоенный покушением на жизнь сначала Ростислава, а за ним и Мефодия, мог, и даже неоднократно, слать в Рим запросы, полные тревоги и самых мрачных предположений. Если бы Адриан отправлял Коцелу в Блатноград хоть какие-то письменные ответы, они в том или ином виде сохранились бы. Как сохранились четыре письма папы Иоанна VIII по делу Мефодия.

В любом случае, новый папа в этом деле самым рьяным способом принялся за то, в чём не успел или сплоховал старый.

Иоанн VIII — второй папа, с которым Мефодию придётся сотрудничать непосредственно. Происходил он из старого римского рода. До своего избрания долго служил на Ватиканском холме, в соборе Апостола Петра, архидиаконом, то есть был у всех и вся на виду. Значит, вполне мог лично знать Мефодия и покойного Кирилла. И даже, как художник речитативного слова, артист по складу души, проявлять особое внимание к литургическому творчеству братьев на славянском языке.

Но вряд ли расположенность личная (если она и была) побудила нового главу Западной церкви поступить теперь так стремительно и властно, прибегнув к грозному окрику.

В курии, судя по беспрекословному тону булл Иоанна, с его приходом, кажется, вполне возобладала антигерманская партия. Её сторонники уже накопили достаточно свидетельств того, что от Восточно-Франкского королевства при Людовике Немецком и его сыновьях не приходится ждать достойного отношения к престолу святого Петра. То и дело почву под ногами вспучивали древние, вроде бы давным-давно похороненные инстинкты. Словно само время норовило отползти к стародавним тяжбам империи с беспокойными и дикими германскими племенами. Но теперь у Рима не было ни собственных императоров, ни могучих легионов, чтобы укрощать северных властолюбцев, расплодившихся безмерно после смерти Карла Великого.

Здесь прекрасно помнили, как самого Карла в начале века тогдашний папа Лев III увенчал в Риме короной императора, вызвав тем поступком сильное неудовольствие императора Византии. Но Карл не оставил по себе наследников таких же великих. А потому надёжнее Риму рассчитывать не на силу меча, а на силу духовного авторитета, то есть на самих себя. Так полагал папа Николай I. Такой же линии хотел придерживаться с самых первых своих шагов и он, Иоанн VIII.

Тем более что последние события показали: мирские вожделения Людовика Немецкого и его сыновей дурно влияют на поведение восточнофранкских епископов. Что за самоуправства, что за варварские выходки позволяют себе его баварские духовные чада!

Иоанн тоже, вослед Николаю и Адриану, не собирался упускать из вида Болгарию. Он вовсе не хотел, чтобы немецкие короли, поглотив Моравию и Паннонию, расширились вплоть до болгарских земель, а немецкие епископы укоренились в болгарских городках. Болгария всё равно должна, наконец, войти в юрисдикцию апостольского престола. Как и Паннония и Моравия уже пребывают под покровом кафедры святого Петра. По крайней мере с того самого дня, когда Адриан учредил грека Мефодия архиепископом на древнюю кафедру апостола от 70-ти Андроника.

А потому пусть Моравия с Паннонией и впредь остаются сами по себе — независимыми от немецких посягательств.

Но всё это пока что было у него только на уме. И через три почти года после того, как пленили князя Ростислава и схватили Мефодия, о их дальнейшей судьбе в Риме знали лишь по обрывочным слухам.

Нам снова нужно вернуться к событиям 870 года. Ростислава немцы судили в Баварии в ноябре. Последние сведения о жизни князя, дружелюбно принявшего у себя в Велеграде двух греческих учителей, ничтожно скупы. Суд приговорил его к смертной казни. Король Людовик, столько раз воевавший с моравским вождём, напоследок смилостивился. И казнь, если только считать это милостью, отменили, заменив ослеплением. Но в том же году Ростислав умер. Где скончался, где погребён? Бог весть.

Святополк, выдавший Карломану своего дядю в обмен на обещанную независимость, так ничего за измену и не получил. А когда попробовал возмутиться, Карломан и его запрятал в одну из баварских тюрем.

Существует благочестивое предание, что в том же самом узилище оказался тогда и Мефодий. И, значит, если представилась им возможность видеться и беседовать, у Святополка был случай покаяться перед своим епископом в грехе предательства и властолюбия. Только ли Ростислава выдал он всегдашним врагам Моравии? Осознал ли теперь, что не одного лишь дядю, но всю землю Моравскую, со всей её бесправной чадью пустил на разграбление?

Есть древний документ, вроде бы подкрепляющий это предание о встрече двух подневольных. Речь идёт о рукописном помяннике — «Книге побратимств» (Liber confraternitatum) из библиотеки южнонемецкого монастыря Райхенау. На разных страницах помянника прочитываются записанные латиницей имена Мефодия (Methodius) и Святополка (Szuentebulc). То, что это подлинно они, а не одноимённые им лица, подтверждает другая запись того же документа, где имя находящегося в заточении архиепископа проставлено по-гречески — МЕФОΔІОΣ.

В «Книгу побратимств» записывали имена людей и духовного звания, и мирян, гостей-паломников и недобровольных насельников монастыря, — всех, кто просил братию молитвенно их поминать.

Если Святополк и был в стенах Райхенау как пленник, то сравнительно недолго. А Мефодий?

Где же всё-таки с первой половины 870 года до первой половины 873-го искать нам следы его подневольного пребывания?

Агиограф, как всегда скупой на даты, имена людей и географические подробности, в своём рассказе о годах заключения Мефодия говорит, что после суда его «заславше в Свабы» (в Швабию), где продержали ещё «пол третия лет» (то есть два с половиной года).

В рассказе этом, — возможно, такова была воля Мефодия, не любившего лишний раз поминать гонителей, и так уже получивших по делам своим, — умолчано о нанесённых ему оскорблениях, которые с таким возмущением живописал папа Иоанн VIII в буллах к баварским епископам.

Но всё-таки двумя-тремя важными подробностями передана в житии предельная жёсткость самого судилища. По главному доводу обвинителей — «На нашей области учишь!» — Мефодий не посчитал нужным развёрнуто оправдываться. Сказал лишь без обиняков: