Жак печально усмехнулся.

— У нас рушится жизнь, а ты вспоминаешь о какой-то Медичи, от которой уже и костей-то не осталось.

— Прости, — Зоя взяла его под руку. — Я просто хотела тебя отвлечь, рассказать тебе что-нибудь.

— Ты и так рассказала мне о моем родном городе больше любого экскурсовода. Не знаю, кто только будет занимать меня, когда ты уедешь.

— Думаю, найдется много желающих. В возрасте сорока лет свободный обеспеченный красивый мужчина — это такая редкость. Любая француженка…

Жак больно сжал ее локоть.

— Не уезжай, Зоя. Мне нужна только ты. Даже такая холодная и рассеянная, как ты говоришь. Я еще раз, на этот раз последний, клянусь, делаю тебе предложение. Выходи за меня замуж. Я попрошу у отца денег, он мне не откажет. Мы откроем самый дорогой магазин на Елисейских полях и назовем его твоим именем. Мы переедем в другую квартиру. Помнишь, ты говорила, что хотела бы жить на острове Сите, чтобы вокруг тебя была вода? Помнишь?

Зоя растерянно смотрела на Жака. Она до сих пор не могла поверить, что Жак ее так любит. Ей хотелось крикнуть: «Почему так поздно?» Почему так поздно пришла в ее жизнь эта любовь, и почему она все же не любит Жака? Любая женщина ухватилась бы за такое предложение двумя руками. Любая, но не она. Она не может все это принять. Их отношения зашли слишком далеко.

— Я все помню, Жак. Но я не могу остаться. Я должна уехать. Пойми, есть еще другая вещь, как бы я не влюбилась в Париж, Москву я люблю больше. Я там родилась, там выросла. Это моя Родина, что бы там не творилось сейчас. Я обожаю французский язык и благодарна судьбе, что она предоставила мне шанс разговаривать на нем свободно. Но я мечтаю зайти в магазин и поговорить по-русски. Я соскучилась по русской речи, я соскучилась по друзьям и по всей нашей бестолковой жизни. Возможно, это трудно понять, но русских никто никогда не понимал. К тому же у меня есть цель. Когда-то давно, моя подруга Марьяна предложила мне поехать в Париж, чтобы я стала профессионалом, а потом вернулась и основала свою империю моды. Ведь что сейчас творится в Москве? Все заполонили рынки с китайскими шмотками, и наши красивые женщины, которыми ты восхищаешься, одеваются в это безликое китайское тряпье низкого качества. А я мечтаю о том, чтобы они носили красивые платья и костюмы и чувствовали себя женщинами. Я многому научилась, работая в Париже. Но здесь я никто, и всю жизнь буду никем, потому что здесь есть лучшие модельеры, которые более талантливы, чем я. Но в Москве у меня есть шанс. Там индустрия моды отстает на много лет, и я должна торопиться.

Жак внимательно наблюдал за Зоиным сосредоточенным лицом. Все осталось, как было. Ее нельзя купить. Она с одинаковой улыбкой принимала полевой цветок и кольцо с сапфиром. Ей всегда было чуждо материальное. Ее не удержать ни новой квартирой, ни новым магазином. Наверное, поэтому она так и привлекала его. Если только…

— Зоя, роди мне ребенка. Я хочу дочь, похожую на тебя.

Зоя отшатнулась от него, как от удара. Жак много раз заговаривал с ней об этом, но она не соглашалась. Она сама не знала почему, но ей казалось несправедливым родить еще ребенка. Возможно, все дело было в чувстве вины, возникшем в тот день, когда она поняла, что это она одна виновата в том, что отпустила Катю. Она мать, и у нее должно было возникнуть предчувствие. Она должна была ее удержать, оставить дома, пойти с ними, в конце концов.

— Жак, я тебя уже просила не заводить этот разговор. Мне больно.

— Но, Зоя, почему? Объясни мне, почему ты отталкиваешь от себя счастье двумя руками? Почему ты лишаешь себя возможности иметь ребенка, пока еще можно? Почему, Зоя? Я люблю тебя, я хочу детей. Пойми, прошло десять лет. Открой, наконец, глаза. Катя не вернется, сколько бы денег ты не присылала в Москву, чтобы твои сыщики продолжали ее искать. У нас могут быть еще дети. Ну почему ты считаешь преступлением завести еще ребенка? Почему?

Последние слова Жак почти кричал. И это было не принято в Париже, где все были какими-то приглаженными и разговаривали тихими голосами. На них начали оглядываться. Они были слишком хорошо одеты, чтобы выставлять свои чувства напоказ. У Зои даже мелькнула мысль, что Жак, пообщавшись с ней, стал чуточку похож на русского мужчину. Это у нас в России в чести скандалы и прилюдное выяснение отношений. Мы, в отличие от иностранцев, живем одним днем и нам наплевать, что завтра все равно настанет и уж тем более на то, что о нас подумают.

Зоя разозлилась. Да какое он имеет право упрекать ее в этом? Это только ее дело, хотеть рожать или нет.

— Да что ты пристал ко мне, Жак, — начала она, повышая голос. — На свете полно женщин, которые на все готовы. Вон, посмотри, — она схватила его за руку и потащила к скамейке, где сидели молоденькие парижские девушки и хохотали. — Посмотри на них. Бери любую. Она пойдет за тебя и нарожает тебе столько детей, сколько хочешь. Зоя так кричала и показывала на них пальцем, что девушки с удивлением стали прислушиваться. До них долетали обрывки фраз, Зоя говорила по-французски. Девушки перестали беседовать и с интересом смотрели на них, но ей было уже все равно.

— Женись на них. Возьми их всех или по очереди. Но оставь меня в покое и не лезь мне в душу. Понятно? — Зоя остановилась. В глазах Жака появилось отчаяние. Он молча повернулся и медленно пошел к выходу. Зоя смотрела вслед его высокой черной фигуре в развевающемся по ветру плаще. Теперь это конец.

Она повернулась и медленно пошла по аллее, старательно моргая, чтобы не дать вылиться ненужным слезам. Плакать не стоит, она больше не вернется к Жаку. Ему, сколько бы он ее не уверял, что ему нужна лишь она одна, будет лучше без нее. Мужчины, подобные Жаку, одни не остаются.

Завтра, когда он уйдет на работу, она заберет свои вещи, а пока переночует в гостинице. Она проверила сумочку. Хорошо, что по старой московской привычке она носила с собой документы и кошелек. Она даже знает, что сделает. Она поедет на остров Сите. Еще раз зайдет в знаменитый собор Парижской Богоматери. Погуляет по острову и остановится в одной из тех старинных гостиниц, в которых всегда мечтала пожить, а вечером посидит одна в парижском кафе на набережной за бутылочкой красного вина, прощаясь с Парижем. И прочь все мысли о Жаке, он не для нее, она не для него, и давно пора перестать мучить друг друга.

Глава 2

— Да что же это такое, Каролина? — Руслан держал в руках дневник дочери.

— И что ты увидел там нового? — Каролина насмешливо смотрела на отца и в ее больших карих глазах, подведенных черным карандашом, не было ни тени страха. Только насмешка.

Руслан скользнул по ней взглядом и нахмурился. Он совершенно не знал, как совладать с собственной дочерью. Иногда он думал, кто кого воспитывает: они с Аллой Каролину или она их. Скорее всего, они испортили ее излишним баловством, потому что в глубине души знали, что виноваты перед ней. Конечно, им повезло, что обман до сих пор не открылся, но Руслан и Алла по-прежнему жили под гнетом страха. Иногда было достаточно какого-нибудь внимательного взгляда незнакомого человека, устремленного на Каролину или случайно проходившего мимо милиционера, чтобы сердце ушло в пятки. Они все еще жили по поддельным паспортам, и хотя называли друг друга по-прежнему, Катю сразу же после той тяжелой болезни стали называть Каролиной. Девочке понравилось новое имя, и она быстро привыкла. Интересно, помнит ли она сейчас, что ее когда-то звали Катей? Помнит ли она Зою? Все эти вопросы длинными бессонными ночами изматывали Руслана. Конечно, с годами стало легче, иногда ему даже удавалось забыть обо всем. Но последнее время его стало беспокоить, что Каролина стала все более и более походить на Зою. Дело было даже не столько во внешности, сколько в поведении, в привычке задирать высоко свой и без того вздернутый нос и в просто потрясающем самомнении. Вот и сейчас, любая на ее месте сжалась бы от страха, любая, но не его дочь. Каролина его не боится.