Осман Сарывелли
361. НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ
Черное море сегодня тьмы первозданной черней.
Черная буря взыграла — страшная буря морей.
Штормом подъятые снизу,
выше скалистых громад,
пенные черные волны
в самое небо летят.
Это подводные тайны
с вечного дна поднялись
и с угрожающим ревом
ринулись в темную высь.
С дикой энергией молний —
недалеко до беды —
бьют о прибрежные скалы
снежные горы воды.
…Только лишь море взыграет, только сорвется волна,
словно сорвавшийся с места дикий разбег табуна,—
в бухты спешат пароходы,
в гнезда летят соловьи
и рыбаки выбирают влажные сети свои.
Чайки над самой водою мечутся, мчатся, кричат,
и у деревьев приморских смутно вершины шумят.
Вдруг небеса посветлели.
Средь затуманенных круч
первой вершина Ай-Петри
резко выходит из туч.
Ветер утих беспокойный.
Мирно рокочет волна,
и в успокоенном небе
тихо сияет луна.
Льет она в теплую воду
мелкий серебряный свет,
берег морской засыпая
сотнями новых монет.
…Здесь, на твоем побережье, в сказочном этом краю,
я бы хотел поселиться, жизнь подытожить свою.
Здесь, на твоем побережье,
воздух вдыхая морской,
славлю я мощное море,
ярость его и покой.
И, как орел одинокий,
сидя на гребне скалы,
слушаю пенье морское,
волны его и валы.
С шумной могучей стихией чувствуя дальнюю связь,
думаю я, что от моря жизнь на земле началась.
Долго любуюсь я морем, молча гляжусь в его гладь,
молча брожу побережьем, всё примечая вдали.
Жизни своей не жалея, рад бы ее я отдать
ради вот этой прекрасной, влажной приморской земли.
С ЛИТОВСКОГО
Юстинас Марцинкявичус
362. СОЛНЦЕ
Отчетливо и сосредоточенно
я произношу одно слово: солнце.
И сразу же светлеют перелески и нивы, улицы и переулки.
Спросонья человек на кровати
почесывает свою волосатую грудь и сладко зевает.
Вот он промывает водой глаза,
чтобы глядеть на солнце,
и тщательно моет большие руки,
готовясь ими обнять землю.
А солнце уже трепещет в оконных стеклах,
и дымящаяся на столе миска
полна до краев солнечным супом.
Садись, человек, и неторопливо
ешь это солнце из круглой миски —
ведь тебе самому надо
целый день светить и светиться.
Вот дровосек берет пилу и топор.
Вот пахарь, начиная борозду, понукает лошадь.
Вот машинист влезает в кабину портального крана.
Вот токарь подходит к своему станку,
и горняки, пересмеиваясь, опускаются в шахту.
А вот каменщик, весело посвистывая,
кладет кирпичную стену;
вместе со стеной он поднимается выше и выше
и наконец заслоняет солнце.
Я не вижу тебя, небесное светило,
я вижу работающего человека
и утверждаю, что сейчас он больше солнца!
…Ты помнишь, солнце, как Маяковский
однажды пригласил тебя попить чаю
и ты добрый час проболтало с поэтом?
Если каменщик во время перерыва,
вымыв запачканные раствором руки,
пригласит тебя, солнце, с ним пообедать,
не гордись и не чванься — спускайся на землю.
Ведь у нас почти что все люди — поэты.
И каменщик этот самый уже построил
большую поэму домов и улиц.
Отпробуй его честного хлеба,
поговори с ним о стройке и свете.
Я уже вижу, как вы оба сидите на кирпичах,
с аппетитом едите хлеб
и запиваете его холодной водою.
Гляжу я на вас и не могу ответить:
кто из двоих светлее и ярче —
солнце или человек работы?
С МОЛДАВСКОГО
Петру Заднипру
363. БОСОЕ ДЕТСТВО
Босое детство на селе
всё чаще видится и снится;
хочу в те дни и к той земле
хотя бы на день возвратиться.
Я был бы так по-детски рад
услышать снова в мирный вечер,
как колокольчики бренчат
на шеях медленных овечьих.
Я б удивиться снова мог,
в сторонке стоя осторожно,
что луч вечерний, как клинок,
уходит в сумрачные ножны.
И, глядя вверх на звездный путь,
и потаенный и знакомый,
вновь на завалинке уснуть
родного маленького дома.
Я сладко спал бы второпях
под тихим небом всей вселенной,
зипун устроив в головах,
дыша прохладою и сеном.
И встал бы снова побыстрей,
когда едва лишь засветлело
и на раките соловей
свой голос пробует несмело.
Необходимо мне сейчас,
все опровергнув возраженья,
в том роднике, как в первый раз,
свое увидеть отраженье.
Пройти бы снова для красы
по полю зябкому умело,
когда все капельки росы
поют, как сельская капелла.
Мне б одного хватило дня,
когда я жил порою вешней
и в школу бабушка меня
гнала с заманчивой черешни.
…Никто меня не держит тут,
я полной пользуюсь свободой, —
вернуться в детство не дают
мне только собственные годы.