— В таком случае, Сенешаль останется тут с тобой, пока мы не вернемся, — сразу нашелся Ламент.

— Я? — переспросил Сенешаль. Он неуверенно посмотрел на архитектора, который гадко улыбнулся в ответ. — И почему это я должен соглашаться?

— Тебе придется сидеть здесь с Рукой Славы и держать врата открытыми, — терпеливо объяснил Ламент. — В противном случае с нашего проводника станется захлопнуть их за нами и бросить нас в Грезе навсегда. Ты проследишь, чтобы он вел себя прилично.

— Один? — уточнил Сенешаль, заранее зная ответ.

— Справишься, — отрезал Хок. — Ты внук Верховного мага, забыл? Если станет докучать, прогони его несколько раз вокруг комнаты пинками под горелый зад.

Сенешаль смерил Жареного оценивающим взглядом.

— Да. Думаю, это мне под силу.

Фишер улыбнулась ему:

— Держите для нас свечу в окне. Не успеете оглянуться, как мы вернемся.

— Ни один человек еще не возвращался из Грезы! — злобно выкрикнул Жареный. — Вы идете на смерть, если не хуже.

Ламент, Хок и Фишер не удостоили его вниманием. Они сделали несколько глубоких вдохов, внутренне подобрались, а затем дружно повернулись и решительно уставились в темноту. Они заставляли себя глядеть и глядеть, и перед ними внезапно появилась расходящаяся в стороны полоска неверного света. Она быстро росла, становясь шире и ярче, пока не превратилась в огромное, заполнившее весь оконный проем Око, которое сияло очень ярко — сильнее, чем иная звезда. Ошеломляющий взгляд почти ослеплял, но люди не находили сил отвести глаза. Огромное и нечеловеческое Око, живое и пристальное, пялилось на них. Оно все росло и росло, приближаясь, и внутри гигантского темного зрачка они различали галактики, звезды и планеты. Сенешаль и Жареный отвернулись, прикрыв глаза ладонями, не в силах вынести ужасный немигающий взгляд.

Вскоре для Ламента, Хока и Фишер не осталось ничего, кроме завораживающих недр Ока. Золотая комната, длинное трудное путешествие, самая их миссия позабылись, затерянные в открывающихся взорам фантастических картинах. Галактики, невероятно огромные в темном зрачке, множились, медленно закручиваясь. И при этом глаз различал мельчайшие детали. И в едином порыве, откликаясь на некий неслышимый, но неотвратимый зон, Хок, Фишер и Ламент шагнули вперед.

Они двигались по парящему в пустоте и уходящему в вечность хрустальному мосту, то и дело поглядывая на бездонную пропасть, разверзающуюся под ногами. Кометы и падучие звезды сыпались дождем в безбрежной ночи, и вверху, и внизу. И солнца, и планеты, и созвездия все было незнакомо.

Мимо проплыло огромное светило, влекомое не поддающимся воображению приливом, да так близко, что они могли бы протянуть руку и коснуться его, но свет его не ослеплял, а тепло едва ощущалось. Люди остановились на минуту посмотреть, как оно проходит мимо.

Когда солнце поравнялось с ними, смертные почувствовали, что в сердцевине его заключено нечто, то ли пребывающее в спячке, то ли еще не рожденное. Нечто неизмеримо могущественное, ожидающее своего часа. Оно пошевелилось в своем глубоком сне, и они почувствовали его присутствие. Их сердец коснулся ужас, которому они не знали имени. Но светило проплыло мимо, и то, что гнездилось в нем, снова погрузилось в сон.

Хок шел по искрящемуся хрустальному мосту между Фишер и Ламентом и не узнавал обоих. Усталость и боль покинули тело. Это было словно прогулка во сне, и ему казалось, что он может идти так вечно.

Впереди они увидели сияющую во мраке Синюю Луну, полную, налитую и могучую, и в тот же миг вспомнили, кто они и зачем пришли сюда. Хок и Фишер заглянули в пропасть под мостом и крепко ухватили друг друга за руки. Ламент срывающимся голосом шептал молитву. И они вновь двинулись вперед, направляясь прямо к медленно выраставшей впереди Синей Луне.

По мере продвижения к цели их внешность менялась. Сначала незаметно, затем более радикально. Они принимали облик людей, какими были в прошлом или могли бы стать в будущем. Сначала другой сделалась их одежда, ее фасоны чередовались, как в калейдоскопе. Потом волшебство коснулось волос и цвета глаз, а затем и походки, осанки, возраста. Они становились то юными, то дряхлыми, по в каждый момент разница казалась странно естественной.

Принц Руперт и принцесса Джулия шагали рядом с беспечной уверенностью юности. У Руперта были на месте оба глаза, а волосы Джулии представляли собой ярко-золотую копну кудрей. Капитаны Хок и Фишер вышагивали в черно-белой униформе Хейвенской Стражи. На испещренном шрамами лице Хока горел единственный глаз, а светлые волосы Фишер были заплетены в толстую косу. Затем они сделались старше, их одежда казалась странной, незнакомой. Хоку — чуть за шестьдесят, его поредевшие волосы почти совсем поседели, но у него снова оба глаза. У Фишер волосы, как всегда, густые, но теперь эту снежно-белую гриву поддерживает серебряный обруч. Рядом идут двое их взрослых детей, Джек и Джиллиан Лесные. Джек — улыбающийся энергичный парень в монашеской рясе. У Джиллиан бритая голова, недобрый взгляд и внушающая тревогу улыбка. На ней кожаный доспех, проклепанный серебряными рунами. Эти четверо, семья, с удовольствием прогуливаются вместе, их глаза прикованы к какой-то далекой цели — и горе тому дураку, что заступит им дорогу.

Внезапно время рывком вернулось в настоящее, и Хок с Фишер резко остановились, снова оказавшись на мерцающем хрустальном мосту. Ламент замер вместе с ними, медленно поднимая руку к лицу, снова мучимый какой-то незавершенной мыслью. Супруги посмотрели друг на друга.

— Что это, черт подери, было? — спросила, наконец, Фишер.

— Должно быть, вероятное будущее, — ответил Хок. — Люди, какими мы могли бы стать.

— И дети, которые у нас могли бы быть. На вид славные ребята.

— Несомненно. Хотя как из нашего сына мог получиться монах…

— Вероятно, это был для него единственный способ взбунтоваться против нас. А дочь — настоящая богиня войны. — Фишер внимательно оглядела Хока. — А у тебя снова два глаза. Как такое возможно? Мы перепробовали все косметические заклятия, какие смогли найти, но на тебя тогда обрушилось слишком много Дикой магии, и все наши усилия оказались напрасны.

— Видимо, это из той жизни, в которой я не терял глаза, — предположил Хок. — Никогда не понимал этих теорий о множественности векторов времени.

Оба они вдруг осознали, что их спутник как-то нехорошо притих, и обернулись. Джерико медленно отнял ладонь от лица и усилием воли выпрямился.

— Что ты видел, Ламент? — спросила Фишер. — Ты видел, кем тебе предстоит стать?

— Не уверен, — отозвался Пешеход. — Если это мое будущее, то я ожидал совсем не такого. Право, мне не хочется говорить об этом.

— А нас ты видел? — спросил Хок.

— Нет. Только себя. Каким я был, кто я есть и кем могу когда-нибудь стать. Нельзя забывать, что это обитель хаоса и Дикой магии. Здесь все изменчиво и ничему нельзя доверять. И меньше всего — картинам будущего, которые нам показывают в видениях. Нет гарантии, что хоть кто-то из нас переживет это приключение.

— Знаешь, для Божьего человека ты просто живчик, — фыркнула Фишер. — Куда девались приливы покоя и радости?

Ламент чуть улыбнулся:

— Отчего, по-твоему, я сделался монахом в изолированной от мира общине?

Во тьме за хрустальным мостом открылось новое Око, и все трое замерли. Внутри этого Ока светилось еще одно, а в нем — еще и еще… Их вереница уходила в бесконечность, и людям на мосту пришлось отвернуться и отвести глаза из страха провалиться туда. Когда они снова осмелились открыть глаза, Око пропало.

— Сколько же здесь врат и скрытых миров? — спросил Хок.

— Бог ведает, — ответила ему супруга.

— Да, — согласился Ламент. — Он наверняка знает.

— Сейчас врежу, — предупредила Фишер.

— Давайте-ка двигаться, — твердо сказал Хок. — С меня довольно загадок. Посмотрим, не найдется ли, с кем подраться. Всегда как-то спокойнее, когда есть, кому надавать по ушам.

— Он дело говорит, — поддержала принцесса.