Помог военный и морской министр А.И. Гучков (1862-1936, Париж). Крайний демагог в Государственной думе, а теперь выдвиженец демократии, он, без долгих разбирательств на одном лишь подозрении в монархизме, уволил из армии до 200 офицеров. Тогда же по "недоверию" команд столь же произвольно было уволено до четверти офицерского состава флота. Тем самым были безнадежно подорваны стабильность и авторитет командования. В командиры по воле команд выбирали в большинстве тех, от которых ожидали потворства их "свободам", а не требовательности и строгости в организации службы и управления. Офицеры, подавленные убийствами сослуживцев и постоянными унижениями, не верили своим командам, а матросы боялись офицеров. Центробалт, созданный как орган общефлотского демократического самоуправления, быстро оказался в руках большевиков.
Сделав себя вместо А.И. Гучкова военным и морским министром, А.Ф. Керенский вдруг осознал, что "любимец матросов" (П.Е. Дыбенко. "Из недр царского флота к Великому Октябрю", М.. 1958, с. 51) адмирал А.С. Максимов являет собой не болсс чем декоративную фигуру. Вместо него 2 июня командующим назначили контр-адмирала Д.Н. Всрдерсвского (1873-1947, Париж), но и его уже 7 июля сместили за отказ послать подводные лодки против кораблей, собиравшихся штурмовать Петроград. Его же 30 августа, освободив из-под ареста, назначили морским министром. Командующим флота с 7 июля стал (с производством в контр-адмиралы) прежний начальник минной дивизии А. В. Развозов (1879-1920). При нем командование флотом стало все более равняться на Центробалт и не нашло в себе сил протестовать против оперативного контроля и директив, которые, подменив собой командующего, П.Е. Дыбенко (1889-1938) отдавал флоту. И в штабе, успевшем "сдать" и офицеров "Петропавловска", и генерала Корнилова, и весь флот, в полной беспечности в дни октябрьского переворота ждали, когда войдет к ним, как приговор судьбы, в своей толстовке Дыбенко и устроит разнос и самосуд.
К сказанному можно добавить, что "Слава", оказавшись в Гельсингфоргской гавани по соседству с главными мятежными кораблями "Андреем Первозванным" и "Императором Павлом I" и добровольно подчинившись, 3 марта 1917 г. подняла сигнал мятежа – боевой красный флаг. По счастью, на ней не произошло тех людоедских сцен охоты на офицеров, какими навечно запятнали себя команды "Андрея" и "Павла". На "Славе" ни один офицер не был убит или ранен. В этом была заслуга старшего офицера корабля капитана 2 ранга Л.М. Галлера.
Недавний флагманский артиллерист штаба 2-й бригады линкоров, он после недолгого командования эсминцем "Автроил" был переведен на "Славу". Его опыт в связи с уходом В.В. Ковалевского сочли необходимым для организации ускорения работ на "Славе". Вместе с остальными офицерами он, подобно командиру "Андрея Первозванного" Г.О. Гадду (1873-1952, Копенгаген), сумел найти силы противостоять вдруг пробудившимся в команде инстинктам убийства и разрушения, воззвать к благоразумию матросов и не допустить на "Славу" агитаторов с кораблей-мятежников. Безусловно, помогла и обстановка пронизывавшего весь корабль ремонта – от машин и котлов, погребов боеприпасов башенных установок, трюмов и дополнительно устанавливавшихся 47-мм пушек. Наблюдая за этими работами, следя за качеством сборки, офицеры невольно должны были трудиться бок о бок с матросами, чем устранялась та привычная рознь между кубриками и офицерской кают-компанией. Убийства были предотвращены, но росла умело разжигаемая классовая ненависть и эрели особенно подогреваемые подозрения офицеров в контрреволюционных намерениях. Офицеры с этой пропагандой бороться совершенно не умели, не было среди этих трибунов и ярких ораторов, кто горячим словом и силой убеждения умел бы этому противостоять.
Но слишком слабы и разрознены были голоса тех немногих офицеров, кто осмеливался выступить против наводнявших корабли (и даже "принятых" на них на жительство, как было на "Республике") ораторов, до хрипоты в горле требовавших дальнейшего "углубления" революции. До поры до времени "Славу" выручали авторитет старшего офицера и наконец-то назначенного командира. Им стал капитан 2 ранга (с 1913 г.) В.Г. Антонов 2-й (1876-1954, Брюссель). Начавший службу в Черноморском флоте, окончил в 1904 г. Минный офицерский класс, служил минным офицером крейсера "Владимир Мономах", прошел через Цусиму, в 1908 зачислен в минные офицеры 1 разряда, в 1909-1913 гг. был флагманским минным офицером штаба начальника 2-й минной дивизии, за отличие в 1911 г. был произведен в старшие лейтенанты, в 1913 г. за отличие получил чин капитана 2 ранга, в 1913 г. был и.д. старшего офицера "Славы". Затем переведен на должность командующего Рижской флотилией, командовал эсминцем "Эмир Бухарский".
"Командующим" (то есть без утверждения в должности командира) В.Г. Антонов 2-й был назначен на "Славу" уже после революции. Прежний авторитет старшего офицера позволял ему первое время поддерживать на корабле относительный порядок и строй службы, но с каждым днем, по мере возрастания разнузданности команды и роста пропаганды, место командира становилось все более условным.
Унижение "приказом № 1" и декларацией А.Ф. Керенского, который вместо прежнего обязательного отдания чести придумал издевательское "добровольное взаимное приветствие", было продолжено снятием с офицеров погон и продолжавшимся изгнанием неудобных офицеров с кораблей. Комитеты все более бесцеремонно вершили всей жизнью корабля и о дисциплине вспоминали лишь при выходе корабля в море. Здесь все же сумели понять, что без офицеров им живым обратно не вернуться. Эту невыносимую обстановку можно прочувствовать из уже упоминавшихся книг С.Н. Тимирева и Г.К. Графа.
Есть такой замечательный памятник советской эпохи – сборник документов "Балтийские моряки в подготовке и проведении ВОСР (М., 1957), где даже предательская "Декларация" Керенского, открывавшая все возможности для безоглядного разложения армии и флота, (с. 339) именуется составителями "декларацией бесправия", а предостерегающий крик души флагманов флота от 18 октября 1917 г. о полном крушении флота, с той же простотой назван "тенденциозным" (с. 347). В этом сборнике "Слава" по числу страниц упоминаний занимала почетное четвертое место – после "насквозь революционных" "Петропавловска" (об убийстве на нем 21 августа 1917 г. четверых офицеров, как и об убитых в дни мартовских "праздников свободы" составители деликатно умалчивали), "Республики" и "Авроры". Как видно из этих документов, "Слава" была исполнена самого крайнего революционного энтузиазма и уже в апреле имела сплоченную, активно действовавшую, большевистскую организацию из 73 человек.
Следуя за командой дредноута "Петропавловск", "Слава" выступала против войны, против десяти министров-капиталистов, против наступления на фронте, против формирования ударных батальонов, за отказ от поддержки Временного правительства, за активную поддержку революционного Петрограда в борьбе за дело народа, за изгнание комиссара Временного правительства Онипко, за передачу всей власти в руки Всероссийского Исполнительного Комитета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов и образования "ответственного перед ним исполнительного органа однородного революционного демократического состава". Особенно убедительна была отдельная резолюция в шести пунктах, доказывавшая вред предпринятого на фронте наступления и единодушно принятая ("при 2-х воздержавшихся) общим собранием команд "Славы" и "Петропавловска" 27 июня 1917 г. (ВОСР, с. 108).
Все эти резолюции принимались без участия офицеров, которых революционные массы ни во что не ставили. Впрочем бывали и осечки. Знаменитый большевик Ф.Ф. Раскольников (Ильин, 1892-1939, Ницца), 7-17 июня 1917 г. при содействии Центробалта во главе агитбригады совершавший беспрепятственный объезд кораблей и баз Балтийского флота, именно на "Славе" встретил неожиданный отпор. Матросы "Славы" без энтузиазма восприняли призыв Ф.Ф. Раскольникова к "братанию" с немцами, а кто- то даже пытался оратору возражать, напомнив о бомбах, которые под Церелем немцы вместо братания сбрасывали на "Славу" (непонятно, правда, о каком "только что "происшедшем возвращении от Эзеля писал Ф.Ф. Раскольников в своей книге "На боевых постах" на с. 99-100, ведь "Слава" с позиций вернулась еще в 1916 г.). Неприятность ожидала и при прощании на корабле. Один из офицеров (в книге он упорно именуется "офицериком") отказался подать руку, хотя тут же, как рассказывал сам Раскольников, не желая быть невежливым, произнес слова извинения.