Пораженная хозяйка таверны слушала, открыв рот.

— Не железная петля, конечно, а воздушная, пустое пространство, в котором и происходит этот самый мягкий изгиб.

Поднялся с места посетитель, сидевший в глубине таверны, поближе к печке. На нем был старый, заношенный и лоснящийся сюртук, ворот рубашки расстегнут. В одной руке он держал кувшин, в другой — синий с красными цветочками галстук. С утра он пил и дремал в своем углу и выбрал это место потому, что печь еще не остыла. Кувшин поставил на лавку, нацепил на него галстук и вежливо попросил разрешения полюбоваться зеленой шляпой. Протянул волосатую руку — худой, сутуловатый, со светло-серыми глазами и красноватым носом с горбинкой. Рыгнул, прикрыл рот рукой и снова протянул ее за шляпой. Взяв шляпу в руки, попробовал приподнять ее, как бы здороваясь с кем-то.

— Да, тут будто играет какой-то шарнир. А как шляпный мастер этого добивается?

— Тут все дело в раскрое.

— А-а!

Хозяйка таверны легонько толкнула в бок пьяницу в сюртуке, тот взял кувшин с галстуком и вернулся в свой угол. Хозяйка сняла передник, бросила его в корзину и присела на скамейку рядом с незнакомцем.

— Судя по цене и по тому, что надо еще уметь ее носить, шляпа эта только для людей благородных.

— Несомненно.

— На нее все засматриваются?

Незнакомец, держа шляпу на коленях, расправлял на ней султанчик из перьев.

— Вот именно, — подтвердил он. — Я и ушел так далеко в сегодняшней прогулке единственно для того, чтобы погулять час-другой в этой драгоценной шляпе, не привлекая внимания прохожих; на городских улицах и площадях за мной увязывается толпа, а если захожу в кондитерскую освежиться земляничным мороженым, меня обступают любопытные, все хотят разглядеть такую диковинную шляпу. Городские дамы посылают слуг караулить меня у моего дома, и стоит мне выйти, как они тоже выходят, на прогулку и встречаются со мной будто бы случайно, а на самом деле для того, чтобы я с ними поздоровался. Я приподнимаю шляпу только перед самыми знатными, боюсь делать это слишком часто, иначе этот самый изгиб быстро износится и переломится. Иных я приветствую, поднося руку, а то и один указательный палец к полям шляпы. Такое различие в обращении вызвало у высокопоставленных дам обиды и споры, не раз мне передавали, чтобы я особенно почтительно здоровался с госпожой такой-то, а то как бы у нее не случился выкидыш, или с госпожой имярек, потому что к ней сватается венецианец. Подобные просьбы я уважаю, но в общем руководствуюсь древностью и знатностью рода. Одна очень привлекательная дама предложила держать открытыми для меня двери своего алькова при условии, что я буду приветствовать ее на главной площади в час, когда играет музыка, не менее трех раз в неделю.

Хозяйка таверны сцепила руки на округлом животе и мечтательно улыбнулась.

— Сюда любил заходить кавалерийский офицер, полковник, он велел, чтобы я повязывала ему белую салфетку, перед тем как он выпьет вина. Другие посетители захотели того же, но полковник сказал, что ноги его не будет в моей таверне, если я стану оказывать такую услугу и другим. А в холодные дни он просил меня прислоняться грудью к его спине. Это был человек изнеженный, от него всегда сильно пахло духами. Садился всякий раз на одно и то же место и звездочкой шпоры проводил черту на изразце. Так что в конце концов изразец сломался, но полковник принес другой, на котором изображены целующиеся куропатки, и потребовал, чтобы я заменила им сломанный. И теперь я прикрываю его тряпкой, ведь мои завсегдатаи запросто сотрут рисунок деревянными башмаками!

Хозяйка таверны украдкой глянула на незнакомца.

— А за сколько вы могли бы одолжить вашу шляпу на один день? Поносить ее не здесь, а в долине реки за лесом, в деревне, где двенадцать домов и одна усадьба. Мы подложили бы вторую подкладку, чтобы первая не пропиталась потом.

— Кто будет ее носить?

— Да сын мой, у него свадьба.

— На свадьбу к полям шляпы надо подвесить серебряные бубенчики.

Хозяйка таверны уже представляла себе своего сына в зеленой шляпе на пути в церковь и за свадебным столом.

— А сколько придется доплатить за бубенчики?

— Да еще надо научить вашего сына, как ее надевать и снимать, как приподнимать, здороваясь со знакомыми, как шевелить головой, чтобы бубенчики звенели.

— Сто реалов хватит?

— Когда свадьба?

— На Пасху.

— Значит, через полгода. А ну как к тому времени пойдет мода на желтые круглые шляпы с вуалеткой?

— Тогда вы немного скинете с той суммы, на которой сойдемся.

— Или отдам вам шляпу в подарок.

— Когда сыну к вам зайти? И куда?

Хозяйка таверны считала, что уже договорились, шляпа будет. Но не решалась попросить незнакомца, чтобы он не занашивал ее до той поры, не то зеленый цвет поблекнет или же шляпа изломится, потеряет упругость, в которой и заключается главный секрет ее изготовления. И за чей счет будут прилажены серебряные бубенцы?

— Он найдет меня среди колонн на площади в субботу перед Вербным воскресеньем после сиесты. Рядом со мной будет стоять шляпная коробка с надписью: «Осторожно, бьется!»

— А если сына спросят, откуда у него такая шляпа?

Незнакомец улыбнулся, поигрывая пустым кувшином.

— Какой он?

— Высокий, светловолосый, хорошо танцует, поет баритоном. Часто выходит в море с дядей на рыбалку. В таверне ему тошно! Когда возвращается, я замечаю, что загар ему к лицу при его светлых волосах. Женщинам он нравится.

— Может он выучить слова, написанные прозой?

— Роль, как в театре? Он изображал Ирода в действе «Избиение младенцев»! Надевал корону, приказывал начать резню и потом сидел на троне в задумчивости. Немного погодя требовал вина, выпивал его и разражался хохотом. Публика даже не аплодировала, такой страх внушал всем жестокий царь.

Незнакомец поставил кувшин на лавку, рядом положил зеленую шляпу. Встал и оперся о косяк двери, наслаждаясь золотистыми лучами заходящего солнца.

— Так вот, он может сказать, что плыл по морю, как вдруг по правому борту показался маленький остров с белым песчаным пляжем, там стоял какой-то человек и махал руками. В одной руке у него был белый платок, в другой — зеленая шляпа. Это был влюбленный рыцарь, искупающий любовь свою страданием на безлюдном острове посреди моря. Слыхала ты когда-нибудь о Гайферосе[1]? Так это был он. Лодка приблизилась к острову, насколько позволял отлив, до того места, где волны вспенивались на мелководье. Гайферос сложил ладони рупором и спросил, не могут ли мореплаватели доставить его послание принцессе в Париж.

— …в Париж! — воскликнул человек в сюртуке, сидевший в углу возле печки.

Он достал бумагу и карандаш и стал записывать то, что диктовал незнакомец.

— Да, в Париж. Те, что плыли в лодке, отказались, это слишком далеко, но твой сын согласился.

— А что это было за послание?

— Надо было передать вышитый платок и сказать: «Госпожа, тот, кто любит, жив и вернется». И в награду за эту услугу Гайферос послал ему в лодку шляпу. Две чайки взяли ее в клювы и передали вашему сыну в собственные руки. В шляпе лежал свернутый вышитый платок. На нем золотом была вышита лилия.

— …лилия, — повторил добровольный писец. — Точка, с новой строки!

Хозяйка таверны забеспокоилась:

— И моему сыну придется ехать в Париж?

— Разумеется. Через две-три недели после свадьбы. Я расскажу ему обо всех бродах через реки, он должен будет въехать в Париж через ворота в зубчатой стене, миновать сад и подняться в покои принцессы, а она в это время будет шить плюшевый жакетик для старого дрозда, который уже позабыл все песни, какие знал смолоду. Сама принцесса тоже старая, но, так как любовь ее составляет сюжет оперы, кажется молодой. Твой сын как раз подходит для такого поручения, ты сказала, он поет баритоном. Придет к принцессе и пропоет послание, хорошо бы он добавил к нему еще и припев по-итальянски: