После оккупации Вены Адольф бросает жадные взоры на Прагу. В сентябре 1938 года он оккупирует Судетскую область, и 15 марта 1939 года немецкие войска вступают в столицу Чехии. Спустя несколько дней они заняли Мемель. Тут же развернулась пропагандистская кампания против Польши.

Все это осуществлялось в соответствии с тщательно разработанным планом. Хотя некоторые инциденты замедляли его выполнение, Адольф Гитлер никогда не упускал из вида этот план.

В сентябре 1939 года немецкая армия перешла границу Польши, и с этого момента война вспыхнула на двух фронтах.

Роковые последствия этих беспрестанных актов агрессии не попали в поле зрения диктатора. В течение всех этих лет его неизменным политическим приоритетом был союз Германии с Италией и Великобританией против России и Франции. В этом отношении он находился на одних позициях с пангерманистами и в частичной оппозиции по отношению к настоящим пруссакам. Последние, представленные кликой юнкеров, из которой вербовались армейские офицеры, были за союз с Россией. Их центр находился в Бонне, студенческая организация была известна под названием «боруссианцы», название, которое подчеркивает расовое сходство между славянами СССР и славянами с берегов Шпрее.

В течение столетий все обладающие чувством собственного достоинства пруссаки признавали лишь трех врагов - Францию, Австрию и Польшу, три державы, которые угрожали им.

Но в 1871 году, когда родился немецкий капитализм и немецкая внешняя торговля начала свое триумфальное шествие, новая идея зародилась в умах национал-либералов, поддерживавших тяжелую промышленность и крупных финансистов. Это была идея пангерманизма.

Пангерманизм стремился господствовать в Европе. Он проповедовал союз с Британией в интересах внешней торговли и был непримиримо враждебен по отношению к России и Франции.

Гитлер далеко отошел от программы национал-социализма, которая, конечно же, требовала свободы и возможности воссоединения различных ветвей германского народа, но в то же самое время стремилась сделать Германию членом большой европейской семьи, в этом отношении следуя лозунгу своего духовного лидера, Меллера ван ден Брука, сказавшего: «Мы были тевтонами, теперь мы немцы, мы будем европейцами».

Гитлер, отвергнув идеал национал-социализма, все более и более попадал под влияние реакционеров. Он не только зависел от них материально, он не только приносил им в жертву свои внутриполитические идеи; теперь они казались ему вполне приемлемыми сотрудниками, не встревоженными и не напуганными его безумными идеями мирового господства.

Однако он не мог внезапно сбросить маску. Его врожденное политическое чутье подсказывало ему, что он по-прежнему должен использовать свою революционную лексику, чтобы не потерять доверие своих прежних сторонников.

Он все еще продолжал говорить о социализме, даже после назначения Шахта министром национальной экономики. Он по-прежнему разглагольствовал о Народном сообществе, единстве германского народа, одновременно бросая сотни тысяч немцев в концентрационные лагеря.

Он, как и раньше, рассуждал о мирных методах, в то же время совершая насилие над чехами.

Он по-прежнему заявлял о мире, тем временем развязывая войну.

Двуличность? Это слово является одновременно и слишком слабым, и слишком сильным. Адольф не перестал чувствовать того, чего же хочет немецкий народ. Он говорил о социализме, о Народном сообществе, о мире, ибо его сторонники, да и вся Германия были за социализм, Народное сообщество и мир.

Но его действия находились в вопиющем противоречии с его словами, ибо его безумная идея господства в Европе была теперь поддержана кликой промышленников-пангерманистов и прусских юнкеров, которые использовали его, так же как они использовали ао него кайзера для достижения своих извечных целей.

Тут мне кажется важным опровергнуть доктрину, которая приписывает Адольфу обширные политические проекты, давно задуманные планы, ведущие к его союзу со Сталиным в 1939 году. По моему глубокому убеждению, этот противоестественный для Гитлера союз фактически представлял собой полный крах настоящих идей Адольфа. Я безо всяких колебаний могу назвать Адольфа «неудачливым ухажером Британии».

Лишь одна-единственная вещь имела для него значение в области внешней политики. Он говорил о ней со мной в последний раз, когда я видел его, и за минувшие десять лет он не изменился. Его мечтой был союз с Англией, чтобы установить господство над Европой. «Суша нам, моря - Англии», - сказал он.

В течение всего того времени, когда я часто виделся с Адольфом, у меня развилась привычка записывать, как только я возвращался домой, все то, что он говорил, его фразы, которые приводили меня в изумление. После разрыва с ним я сознательно продолжал, как и прежде, записывать «высказывания Адольфа», которые сообщались мне надежными людьми, постоянно общавшимися с ним.Таким образом, я знаю, что в конце 1938 года он не отказался от своей надежды прийти к пониманию с Англией, и его ненависть к Франции осталась неизменной.

«В Европе может быть лишь одна великая держава, - сказал он мне однажды, - и Германия, самая арийская страна из всех, должна стать этой державой. Другие нации - сплошь метисы и, следовательно, не должны стремиться к господству над другими народами нашего континента.

Нам не нужна колониальная империя, которая была бы бесполезной для нас и лишь втянула бы нас в ненужную ссору с Британией. Британия должна, по самой природе вещей, быть нашим союзником. Все указывает на это. Двумя существенными факторами являются сходство рас и гармония интересов с обеих сторон. Если мы оставим моря Англии, то европейский континент будем нашим.

Не говорите мне о довоенной политике. С помощью англо-германского союза мир мог бы быть обновлен и значение Франции сведено на нет. Наш смертельный враг был бы изолирован. Франция, эта страна «негроидов», пришла бы в упадок, она заслужила это тысячу раз, хотя бы лишь вследствие своей колониальной политики. Когда наступит время свести счеты с Францией, Версальский договор будет детской забавой по сравнению с теми условиями, которые мы ей навяжем. Но для этого мы Должны быть вместе с англичанами».

Позже, после его прихода к власти, он сказал одному из членов своего entourage (окружения), который остался мне верен: «Если вспыхнет война, нам не следует ждать три года АО подписания мирного договора в Брест-Литовске. Когда евреи и коммунисты в союзе, то гибель неизбежна».

В 1936 году, после подписания соглашения 11 июля с Австрией, он сказал: «Поход на Восток состоится несмотря ни на что. Вена лишь первый шаг на пути к нему. Колосс на глиняных ногах должен быть повержен, а Россия должна быть вычеркнута из списка европейских держав».

В 1937 году он долго беседовал с иностранным промышленником, дав ему аудиенцию. «Колонии очень мало меня интересуют, - сказал он. - Мне хотелось бы, чтобы Англия поняла это. Если она развяжет мне руки на Востоке, я откажусь даже от увеличения своего торгового флота. Как получилось то, что Англия не понимает, что ее единственным врагом является Франция?»

А в 1936 году, вскоре после визита дуче, он сказал: «Так называемые патриоты обвиняют меня в измене, потому что я отказался от Южного Тироля. Ссоры не могут продолжаться вечно.

Требовать Южный Тироль означало бы совершить преступление, равное вмешательству в колониальную политику Британии. В ходе последней войны Германия рискнула спровоцировать революцию в Индии. Ни одна страна не годится больше, чем Англия, для того чтобы управлять Индией. Индусы меня не интересуют. Англичан нужно будет поставить на колени, прежде чем они откажутся править ими.

Если бы я нашел хотя бы одного человека с моим характером в Англии, англо-германский союз был бы уже подписан, и Германия властвовала бы в Европе».

Наконец, в начале 1939 года Гитлер сказал генералу фон Фричу, защищавшему союз с Россией: «Союз между Германией и Россией был бы не только сигналом к войне, он стал бы для Германии началом конца».