— Ох, сыночек милый, бедный мой мальчик, хлебнул уж ты горя в дорогах дальних, но коль хочешь, чтоб я и впрямь от хвори избавилась, поезжай еще разок. Опять мне хуже стало и, коль не привезешь мне живой и мертвой воды, не вырвешь из когтей смерти.
— Так я поеду, мама, — ответил Базилик Фэт-Фрумос и пустился в путь-дорогу.
Ехал он, ехал, а на душе горько да муторно — где достать то, что мать просила? Хмурым приехал он к Иляне Косынзяне, стал горько сетовать:
— Вот, милая сестрица, опять меня нужда погнала путями нехожеными. Никакие снадобья матери моей не помогают, и велела она мне теперь привезти мертвую и живую воду. Не знаешь ли ты, где воду ту искать, какими путями достать?
— Погоди малость, отдохни, может, помогу я тебе и на сей раз.
Пошла она под вечер к брату своему, который только-только присел с дороги.
— Братец Солнце, тебе с неба вся земля видна, не знаешь ли ты, в каком краю протекает мертвая и живая вода?
— Далеко, сестрица, далеко отсюда, за тридевять земель, за тридевять морей, у Владычицы полей. Но сколько людей за этой водой ни ходило, никто живым не вернулся, потому что стоит там на рубеже дракон свирепый. Зайти в царство дает, а выйти — не пускает. Мало того, что выпивает воду, а и смельчаков решает жизни. Вот уж сколько времени сушу я их кости.
Узнал Базилик Фэт-Фрумос, куда ему путь держать и что ждет его впереди, но не поддался страху, а только поправил палаш и палицу за поясом, распрощался с хозяйкой и, вскочив на коня, поехал. Путь был долгий, ехал он без передышки, моря объезжал, рубежи считал. Проехал он так тридевять морей, тридевять земель и добрался до дивного царства, и прелести земли здесь были в три раза прекраснее. Нигде ни единой сухой веточки, ни единой полегшей травинки. Все бурно росло, пышно цвело, богато плодоносило. Шел он по царству — душа от всего виденного радовалась — и дошел до двух скал, из которых били два ключа. «Вот они, ключи, которые мне нужны», подумал Базилик Фэт-Фрумос и, чтоб удостовериться, поймал мотылька, разорвал его в клочки, потом окунул в воду одного ключа, и мотылек склеился, как был, окунул в воду другого, и мотылек ожил. Обрадовался богатырь, набрал в две баклаги воду из ключей и повернул в обратный путь. Но едва он добрался до рубежа царства, как деревья вокруг затрещали, словно от бури, небо потемнело, и вырос перед ним, зло помахивая хвостом, дракон десятиглавый.
Базилик Фэт-Фрумос схватил в одну руку палицу, в другую палаш и только дракон протянул к нему одну из голов, ударил по ней палицей и палашом отрубил. Со второй головой тоже так, с третьей тоже… Увидел дракон, что конец его близок, взвился к небу; но конь богатыря взлетел еще выше. Отрубил Базилик Фэт-Фрумос все десять голов и поверг дракона наземь.
Теперь он беспрепятственно поехал дальше и прибыл к Иляне Косынзяне. После битвы тяжкой и пути дальнего прилег Базилик Фэт-Фрумос отдохнуть, а Иляна Косынзяна взяла да и подменила ему фляги, положив такие же, только наполненные простой водой.
Базилику Фэт-Фрумосу и в голову не пришло заподозрить в чем-то Иляну Косынзяну, которая ему столько раз помогала. Отдохнул он хорошенько, оседлал коня и поехал домой.
Как увидела его ведьма, с лица почернела, землистой стала. От злобы и досады сердце у нее налилось ядом. Выпила она воды, пришла немного в себя и снова стала перебирать в мыслях все способы, какими можно Базилика Фэт-Фрумоса смести с лица земли.
Дав ему передохнуть немного с дороги, позвала его ведьма и, лаская, молвила:
— Милый сыночек Базилик, сколь ходил ты по путям-дорогам, поистратил, небось, силушку. Ну-ка посмотрим, порвешь ли ты вот эту шелковую веревку?
И, достав веревку шелковую, обвязала его ею.
— Ну-ка поднатужься, милый, посмотрим, не рассеял ли ты силушку свою по белу свету, по дорогам нехоженым.
Напрягся Базилик Фэт-Фрумос и разорвал веревку в клочья.
— А теперь давай-ка посмотрим, порвешь ли ты две веревки, — опять захлопотала ведьма.
Порвал Базилик и две веревки.
— Есть еще, есть силушка молодецкая. Да посмотрим, вся ли она осталась.
И, сказав это, опутала его ведьма тремя веревками шелковыми.
Поднапрягся Базилик Фэт-Фрумос, рванул — ничего не вышло; поднатужился еще раз — тяжко сдавили веревки ему мышцы; в третий раз собрал он все свои силы и как рванется — врезались ему веревки шелковые в тело до самой кости, а целы остались.
От радости старая Клоанца запрыгала на одной ноге, волчком завертелась и кричит:
— Эй, дракон, где ты там спрятался, беги и разделайся с Базиликом Фэт-Фрумосом.
Дракон заржал от радости, покинул свой тайник и, схватив палаш, изрубил Фэт-Фрумоса, что твою капусту. Потом собрал все кусочки в рваные десаги, перекинул через седло, отстегал коня кнутом и, ликуя, крикнул:
— Гей, конь дурной, где возил живого, повези и мертвого.
Помчался конь, точно призрак, земля под копытами загудела, и направил свой бег туда, где вырос, где его кормили и ласкали: прямо перед дворцом Иляны Косынзяны остановился.
Косынзяна вышла на порог, но не увидела путника, пожелавшего отдохнуть с дороги, а увидела коня своего в мыле и в пятнах крови. В горе бросилась она к коню, сняла десаги и узнала в них останки Базилика Фэт-Фрумоса.
— Гей-гей, бедняга, вот какой смертью они тебя убили, — запричитала она и стала складывать кусок к куску, пока не сложила Базилика Фэт-Фрумоса таким, каким был он прежде.
Сделав это, побежала в кладовку, принесла мертвую и живую воду, поросенка дикого и молоко птичье. Где не хватило кусков тела Базилика, приложила она по кусочку мяса поросенка, потом окропила мертвой водой, и все кусочки срослись, омыла живой водой, и богатырь воскрес. Вздохнул Базилик Фэт-Фрумос тяжко:
— Ох, и долго же я спал.
— Эгей, милый мой, спать бы тебе вечным сном, коли меня бы здесь не было, — ответила ему Иляна Косынзяна и поднесла к устам крынку с птичьим молоком.
Принялся Базилик Фэт-Фрумос молоко пить, с каждым глотком сил набирался. А как выпил все, таким могучим стал, каким и не был никогда прежде. Скалу кремневую мог бы одним ударом палицы в порошок раздробить.
Поднявшись с земли и стряхнув с себя слабость, вспомнил Базилик Фэт-Фрумос, как поглумился над ним дракон, схватил палаш и помчался ко дворцу.
Ливень, хлынувший с неба, никто задержать не может. Так и жажду мести, возникшую в груди Базилика, никто бы остановить не смог. Шел он, шел, на шаг налегал, дошел до дворца и видит: сидят за столом ведьма с драконом и весело пируют, а в стороне стоит с салфеткой в руках его матушка и прислуживает им.
Как вошел Базилик Фэт-Фрумос в трапезную, у гадин будто пропасть под ногами разверзлась; но не дал он им и ужаснуться как следует, схватил одного одной рукой, другую — другой, вытащил на двор и изрубил в кусочки. Потом затопил печь медную и сжег их дотла, чтоб и следа не осталось ни на земле, ни на воде, ни под черной тучей, ни под горной кручей.
И обнял Фэт-Фрумос мать свою и утешил ее ласкою сыновней.
Вскоре затем пришла к ним еще большая радость: Базилик Фэт-Фрумос попросил руки Иляны Косынзяны. Собралось народу видимо-невидимо, и сыграли они свадьбу развеселую. А во главе стола сидел сам братец Солнце, выпивал жбаны до конца, счастья всем желая, радость всем давая, веселье и пенье порою весенней.
После свадьбы зажили они в любви и согласии и живут, быть может, и поныне, если не умерли.
МАРКУ БОГАТЕЙ
Сказывают, жил-был когда-то боярин по имени Марку Богатей. Богатства его были так несметны, что он им и сам счет потерял. Имел он множество дворцов, хоромы несчетные, поля беспредельные, и на что бывало ни глянешь: лес ли, нива ли — все ему принадлежит. На лугах и лесных полянах паслись табуны его лошадей, стада волов и коров и отары овец.