Действительно, среди ночи на ханские станы в районе Коломенского напали три тысячи русских бойцов под руководством Василия Янова^{193}. Возможно, удар этой группы вызвал изрядный переполох среди завоевателей. Но измышления о перетаскивании пушек и об огненном вале, сокрушившем врага, не имеют под собой фактической основы. Историки, пишущие о ночной передислокации русской артиллерии, вероятно, плохо понимают, что представляли собой пушки XVI века, как они передвигались и сколько весили. Надо полагать, реалии пушкарского дела того времени должны были уступить место впечатлениям от работы конной артиллерии XVIII столетия, чтобы родилась столь странная реконструкция событий. Передвинуть орудия конца XVI века бесшумно и незаметно к позициям татар и внезапно открыть огонь — картинка из приключенческого романа, если только не из фантастического. Р.Г. Скрынников выражает по этому поводу основательные сомнения: «Управлять полками и перевозить артиллерию в темноте было практически невозможно»^{194}.

Артиллерийский огонь начали вести с тех позиций, на которых орудия стояли вечером 4 июля. Ночная бомбардировка не могла причинить серьезного урона крымцам. Надо полагать, израсходованные заряды были большей частью потрачены впустую. Исаак Масса прямо говорит: стреляли, не причиняя вреда татарам. Но тогда зачем опытным русским пушкарям устраивать среди ночи подобную «огненную потеху»?

Объяснений может быть несколько.

Возможно, ночную стрельбу предприняли с целью устрашения. Это вполне вероятно, особенно если учесть свидетельство дьяка Ивана Тимофеева, согласно которому канонада велась из орудий, установленных на «каменных стенах»^{195}. Это могли быть стены Кремля, Китай-города или Белого города, а также стены Симонова и Новодевичьего монастырей, где стояли с отрядами воеводы Василий Квашнин и Андрей Измайлов^{196}.[120] Иван Тимофеев знал, о чем пишет, поскольку в то время он являлся служильцем Пушкарского приказа — своего рода министерства артиллерии. Так вот, ни от Кремля, ни от Китай-города, ни от Белого города ядра не могли долететь до Коломенского и Котлов, где стояли крымцы. Да и от монастырей, выходит, далековато… Оттуда могли палить, показывая мощь русской артиллерии, демонстрируя, сколько пушек можно еще задействовать для нужд обороны. Что ж, какое-то впечатление на татар эта демонстрация могла произвести. Однако они и сами располагали артиллерией. Более того, крымцы неоднократно являлись на Русь с пушками и время от времени приводили их в действие против наших полков. Соответственно, русские прекрасно об этом знали. Значит, либо рассчитывали напугать Казы-Гирея количеством и мощью орудий, а не просто «огненным боем», либо, что вернее, расчет был иной.

Конечно, можно допустить спонтанное начало стрельбы. Как говорится в Новом летописце, ночью «в полках у воевод бысть всполох великий»^{197} — иначе говоря, тревога. А автор Пискаревского летописца попытался объяснить причины этой тревоги: «И тое ночи, неким смотрением Божиим да молитвами благочестиваго царя и государя Федора Ивановича всеа Русии, некий боярской человек еде лошадей пойти и оторвася у него конь, и он ста вопити: “Переймите конь!” И от того стался страх в обозе и во всех городех на Москве, и стрельба многая отовсюду; и осветиша городы все от пушек»^{198}. Да, существует вероятность того, что общее напряжение обороняющихся, помноженное на боязнь ночного нападения, породило вспышку паники, а вслед за тем и беспорядочную стрельбу в направлении крымцев. Однако… так можно объяснить пальбу из гуляй-города. Но как массовая истерика могла перекинуться на пушкарей, скажем, Белого города?! Они находились на изрядном расстоянии, они не получали приказа поддержать огнем русскую оборону на юге… Допустить столь сильную панику, которая, подобно микробам, перелетала бы на версты по воздуху и заражала людей, находящихся на изрядном отдалении от вспышки, было бы очень странно.

Огонь из орудий, стоящих на стенах, притом массовый огонь, да еще с учетом полной его боевой неэффективности, мог быть заранее спланированной акцией русского командования. И цель «напугать» татар являлась в данном случае второстепенной, если она вообще ставилась. По всей видимости, планировалась гораздо более сложная игра.

О ней подробно рассказывает Исаак Масса: «Борис, как главный воевода и наместник царя, подкупил одного дворянина отдаться в плен так, чтобы неприятель не открыл обмана, и татары, видя, что он одет в золотую парчу, расшитую жемчугом, подумали, что он, должно быть, знатный человек, и привезли его связанного в лагерь к своему царю; на вопрос хана, чего ради в эту ночь беспрестанно стреляли, не причиняя никакого вреда неприятелю, он весьма мужественно отвечал, что в эту ночь тридцать тысяч поляков и немцев прибыли в Москву с другой стороны на помощь московиту; пленника жестоко пытали, но он оставался непоколебим и твердил всё одно, не изменяя ни слова, так что татары подумали, что то правда, и, поверив, весьма испугались и… в чрезвычайном беспорядке и сильном замешательстве обратились в бегство…»^{199} Свидетельство дьяка Ивана Тимофеева позволяет внести некоторые коррективы в этот рассказ. Во-первых, пленник не рассказывал татарам о каких-то, неведомо откуда взявшихся немецких и польских союзниках; он сообщил иное: «Радость в городе из-за того, что из западных стран, из земель Новгородской и Псковской, согласно ранее посланным царем приказам, на помощь ему, соединившись вместе, быстро вошли в город многочисленные вооруженные войска, которых царь и жители города с нетерпением ожидали». Во-вторых, сам русский пленник, героически выдержавший пытки, сумел сбежать от крымцев, когда они ударились в бегство^{200}. Эта версия получает серьезное дополнительное подтверждение на страницах Нового летописца. В нем сообщается уже о показаниях многих пленников, заявивших Казы-Гирею, заинтересовавшемуся причиной беспорядочной пальбы в русском лагере: «Приидоша к Москве многая сила Новгородская и иных государств московских, прити[121] сее нощи на тебе»^{201}.

Эта последняя версия в высшей степени правдоподобна. На Новгородчине и Псковщине стояли московские полки, имевшие приказ вести боевые действия со шведами. И Казы-Гирей не знал, велено ли им идти к Москве, а если велено, то когда. А значит, он не представлял себе, где именно в момент оборонительной операции под Москвой они находились: на своих местах, на полпути к Москве или же у самой столицы. Кроме того, жестокая военная хитрость, когда татарам подсовывали ложного пленника с дезинформацией о подходе резервов, успешно применялась московскими воеводами и раньше. Так, например, у Молодей в 1572 году подобный прием заставил отступить Девлет-Гирея. Правда, в обоих случаях требовалось прежде изрядно потрепать татар, и только потом они становились на редкость доверчивы к таким трюкам. Борис Годунов да и прочие воеводы, разумеется, старались припомнить опыт последнего большого столкновения с татарами, шедшими на Москву. Не напрасно московское командование развернуло гуляй-город. Очевидно, хитрость с фальшивым пленником тоже решили вновь опробовать на татарах, надеясь отогнать их призраком свежих сил на подходе. Надо отдать должное нашим тактикам времен Федора Ивановича: уловка сработала и на этот раз.