1 Гр. Александра Андреевна Толстая (1817—1904), двоюродная тетка Толстого, сначала фрейлина при дворе Николая I и воспитательница дочери его Марии Николаевны, затем воспитательница дочери Александра II, Марии Александровны, а по выходе ее вамуж в 1874 г., — статс-дама при дворе императрицы Марии Федоровны. Знакомство ее с Толстым началось в 1855 г., по приезде его в Петербург из Севастополя, и перешло в теплую дружбу, выразившуюся и в их обширной переписке. После внутреннего перелома в Толстом дружбе этой не раз угрожал разрыв, потому что, будучи убежденной монархисткой и искренно-верующей православной, гр. А. А. Толстая не раз выражала резкое несогласие с его новыми взглядами. Но ее ум и большая природная сердечность поддерживали в нем старую привязанность к ней. Подробнее о ней см. в примечании к обращенному к ней письму Толстого от 1 мая 1857, т. 60.
2 Письмо, о котором говорит здесь Толстой, было написано им гр. А. А. Толстой, после двухлетнего перерыва в их переписке, 17 апреля 1884 г. и заключало в себе просьбу передать императрице и поддержать своим влиянием ходатайство вдовы профессора Московского Университета доктора А. А. Армфельда, Анны Васильевны Армфельд, о разрешении ей поселиться подле дочери ее, Натальи Александровны Армфельд, присужденной в мае 1879 г. за «участие в тайном революционпом сообществе» к каторге на Каре. В записях Дневника 1884 г. Толстой не раз упоминает о личных и письменных сношениях с матерью Армфельд и многократно возвращается к вопросу об ее ходатайстве в письмах своих к гр. А. А. Толстой, которая живо принимала к сердцу это дело. Однако ходатайство А. В. Армфельд было удовлетворено только в середине января 1885 г. Подробнее см. прим. к письму Толстого к гр. А. А. Толстой от 17 апреля 1884 г., т. 63.
*15.
1884 г. Апреля 25—27. Москва.
Милый друтъ Владиміръ Григорьевичъ,
Свиданіе мое съ вами — короткое и съ другими1 — оставило мнѣ самое хорошее впечатлѣніе. Я говорю хорошее впечатлѣніе — въ томъ смыслѣ, что вы все тотъ же, какимъ я знаю и люблю васъ. А я всегда боюсь, чтобы вы не стали другимъ, не потому, что я не надѣюсь на васъ, предполагаю непрочность вашей вѣры, напротивъ, — но потому что для меня слишкомъ важно и радостно то, что вы такой, какой вы есть. — Началъ я писать введение къ Наг[орной] Пр[оповѣди] и написалъ два такихъ, но оба не годятся, и я убѣдился, что я не могу и не имѣю права писать такого введенія.2 Я вновь нѣсколько разъ перечелъ Наг[орную] Пр[оповѣдь]. И не думайте, чтобы было преувеличеніе въ моихъ словахъ: слова Евангелія 5, 6, 7 гл, М[атфея] такъ святы, такъ божественны, всѣ отъ начала до конца (одинъ стихъ только VII гл. 6 можетъ показаться неяснымъ), что прибавлять къ нимъ, рядомъ съ ними ставить какое-нибудь объяснение, толкованіе — есть кощунство, кот[орое] я не могу дѣлать.3 Я не только бы могъ, но я и хочу написать объясненіе къ Наг[орной] Пр[оповѣди], но только потому, что она ложно перетолковывается, что смыслъ ея умышленно скрывается, т. е. не объясненіе, a опроверженіе, очищеніе отъ ложныхъ объясненій. Но этого объясненія я для нашей цѣли не могу дѣлать, и потому все, что я буду писать, будетъ кощунство. Все, что можно, это сдѣлать заглавіе:
Проповњдь народу и заповњди спасенія Господа нашего Іисуса Христа.
Если бы только въ такомъ видѣ въ нашемъ переводѣ (еще лучше бы было славянскій текстъ en regard4 съ русскимъ) можно бы было напечатать ее, и то бы было доброе дѣло. А я думаю, что напишу именно введеніе къ Наг[орной] Пр[оповѣди], но не стѣсняясь уже церковно-цензурными соображеніями. Эта мысль занимаетъ меня, и это то самое, про что вы писали и говорили мнѣ.5
Я началъ печатать въ Р[усской] М[ысли] свою статью о томъ, что вышло изъ моей статьи о переписи6 (я говорилъ вамъ), но не знаю, кончу ли. Развиваются другiя мысли.7 Я начинаю чувствовать себя болѣе бодрымъ, чѣмъ послѣднее время, и хотелось бы періодъ этой бодрости употребить на дѣло Божье. Жду письма отъ васъ.
Вашъ Л. Толстой.
Полностью печатается впервые. Большая часть письма (со слов «начал писать введение...») была напечатана в «Толстовском Ежегоднике 1913 года», в отделе «Письма Л. Н. Толстого», стр. 11—12. На подлиннике пометка руной Черткова: «27 апр. 84 г.», означающая, вероятно, почтовый штемпель отправления. Датируем письмо, исходя из того, что первые строки его говорят о новом свидании Толстого с Чертковым в Москве, состоявшемся, как видно из Дневника Толстого, 24 апреля 1884 г.
В Дневнике от 23 апреля Толстой отмечает получение от Черткова, только что проехавшего в Лизиновку, телеграммы, сообщающей о смерти отца его, скончавшегося в этот день, 23 апреля 1884 г., от удара в Петербурге, куда Чертков немедленно и выехал. При проезде его через Москву Толстой виделся с ним на Николаевском вокзале, о чем свидетельствует запись в его Дневнике от 24 апреля; «Поехал верхом к Юрьеву... Оттуда на Николаевский вокзал. Чертков, Писарев, Голицын. Чертков так же тверд и спокоен. Сказал, что мало огорчен. Говорили хорошо», — Об отце Черткова, Григории Ивановиче Черткове, см. в биографии Черткова, в комментарии к п. № 1, от 5 декабря 1883 г.
1 «Другие», — как видно из Дневника Толстого, — Писарев и Голицын. О первом из них см. прим. 2 к п. № 4 от 17 февраля 1884 г. Второй — Василий Павлович Голицын, знакомый Черткова, помещик Рязанской губ., филантроп.
2 Как видно из писем Черткова от 6 и 13 марта, он уговаривал Толстого написать для народа изложение Нагорной проповеди и вообще учения Христа. Ответные письма Толстого, от 11 и 17 марта (№№ 8 и 9), указывают на то, что задача эта волновала его, но приступить к работе он еще не решался. В Дневнике от 24 апреля, после разговора о Христе с редактором «Русской мысли» С. А. Юрьевым, он записывает: «Мне пришла в голову мысль об издании Нагорной проповеди» — т. е. о напечатании соответствующего отрывка из Евангелия отдельным изданием. При свидании с Чертковым на Николаевском вокзале, куда Толстой поехал от Юрьева, он (как упоминается в одном из ближайших к этому времени писем Черткова, от 27 апреля) высказал эту мысль Черткову, который, без сомнения, отнесся к ней чрезвычайно сочувственно. В дальнейшем, после возникновения «Посредника», Чертков хотел издать листок с текстом Нагорной проповеди и картиной, изображающей Христа среди народа, но цензура не разрешила его.
3 То же отношение к Нагорной проповеди выражено в Дневнике Толстого от 26 апреля 1884 г.: «Дома читал святую Нагорную проповедь и пробовал писать введение к ней. Нельзя».
4 Параллельно.
5 В этом случае Толстой говорит, повидимому, уже не о введении к листку с Нагорной проповедью, а о небольшой книжке для народа, хотя бы и не имеющей шансов быть напечатанной, с изложением своих взглядов на учение Христа вообще, как просил его о том в своих письмах от 6 и 13 марта Чертков. Полтора месяца спустя, 13 июня, Толстой отмечает в Дневнике своем: «Писал изложение ученья для народа. Я думаю, — пойдет». Однако план этот не осуществился.
6 Толстой говорит о возвращении его к работе, которая явилась результатом глубоких умственных и душевных процессов, вызванных его участием в московской переписи 1882 г. Первые впечатления от этой переписи отразились в статье его, озаглавленной «О переписи в Москве», вышедшей в Москве в 1882 г. отдельным изданием. Но внутренняя работа, связанная с этими впечатлениями, углублялась, переходила в критику существующего социального строя и выливалась постепенно в обширный труд, получивший заглавие «Так что же нам делать?» В то время, когда писалось комментируемое письмо к Черткову, Толстой, найдя у себя первые черновые наброски этой статьи, обещал редактору «Русской мысли», С. А. Юрьеву, приготовить ее для одной из ближайших книжек журнала. Работа продолжалась в течение всего 1884 г. К концу года 20 глав статьи были написаны и вошли в январский № «Русской мысли» за 1885 г. Но цензура потребовала изъятия их из книжки журнала. Дальнейшую историю этого труда Толстого см. в относящихся к нему комментариях Н. К. Гудзия в т. 25.