Любить бога — значит любить то высшее добро, какое мы только можем себе представить.

Часто говорят: я не понимаю любви к богу. Вернее сказать я не понимаю никакой любви без любви к богу.

Истинная любовь к богу есть нравственное чувство, основанное на ясном понимании высшего совершенства. Так что любовь к богу совпадает вполне с любовью к добродетели, справедливости, доброте.

Чаннинг.

Человек, усвоивший себе знание закона, но чуждый любви к богу, подобен тому казначею, коему вручены внутренние ключи без внешних.

Талмуд.

Исполнять божьи заповеди надо по любви к богу, а не из страха перед ним.

Талмуд.

Каким чувствует себя в душе человек, таким, в сущности, бывает и его бог: или он добрый, любящий, справедливый, или мстительный, гневный и злобный.

Люси Малори.

Если любишь человека, не любя в нем бога, т. е. добро, то такою любовью готовишь себе разочарование и страдания.

Тот, кто говорит, что любит бога, но не любит ближнего, тот обманывает людей. Тот же, кто говорит, что любит ближнего, но не любит бога, тот обманывает самого себя.

Вполне достойно любви только совершенство.

Для того, чтобы испытывать совершенную любовь, мы должны или приписать совершенство несовершенному предмету нашей любви, или любить совершенство — бога.

Улучшить устройство общественной жизни может только нравственное совершенствование людей.

Если государство достигнет своей цели, то установит такое же состояние, как если бы повсюду воцарилась полная справедливость в складе мыслей. Но внутренняя сущность и происхождение этих двух состояний — подобия справедливости и полной справедливости — прямо противоположны. Именно: в последнем случае состояние было бы такое, что никто не хотел бы творить несправедливостей; в первом же случае такое, что никто не хотел бы терпеть несправедливостей, и избранные средства совершенно отвечали бы этой цели. Так, достигнуть внешней цели можно двумя противоположными средствами. Так, хищный зверь в наморднике столь же безвреден, как и травоядное. Дальше же этого предела государство не может вести: стало быть, оно не может развернуть перед нами картину, какая сложилась бы при взаимной благожелательности и любви между всеми.

Шопенгауэр.

Против окна, у которого я пишу, огромный бык привязан за кольцо, продетое сквозь ноздри. Пощипывая траву, он обмотал свою веревку вокруг столба и, как узник, стоит теперь, томимый голодом в виду роскошной травы, лишенный возможности даже вскинуть голову, чтобы отогнать мух, которые кусают его плечи. Он много раз делал тщетные усилия, чтобы освободиться, но всякий раз, жалобно промычав, затихал, чтобы молча страдать.

Этот бык, обладающий мощной силой, но не имеющий достаточного соображения, чтобы понять, как ему можно освободиться, страдающий от голода посреди изобилия и делающийся беспомощной жертвой слабейших созданий, — представляется мне как бы эмблемой рабочих классов.

Во всех странах люди, трудом которых создается изобилие богатства, бьются в бедности. В то время, как прогрессирующая цивилизация расширяет горизонт мысли и пробуждает новые желания, эти люди опускаются, ради удовлетворения своих животных потребностей, до уровня скотского существования. Сознавая всю горечь неправды, чувствуя в тайниках души, что они созданы совсем не для такой несчастной жизни, — люди эти тоже по временам борются и протестуют. Но до тех пор, пока они не научатся связывать следствие с причиной; до тех пор, пока они не поймут, каким образом они спутаны и как они могут освободиться, — до тех пор их усилия и протесты будут столь же тщетными, как усилия и жалобные мычания запутавшегося быка, — будут даже более тщетными. Я выйду из комнаты и отгоню быка, направляя его так, чтобы развернулась веревка, тогда как людей никто не направит к свободе. До тех пор, пока они не станут пользоваться разумом, которым они одарены, никто не поможет им, никто не сделает их свободными.

Истинная власть, при всевозможных видах правления, в действительности всегда находится в руках массы. И в действительности совсем не короли или аристократы, совсем не землевладельцы или капиталисты порабощают повсюду народ. Его порабощает его невежество.

Генри Джордж.

Нельзя бороться против дурной организации не только насилием, но даже хорошей организацией.

Отчего не организовать труд!

Можно заняться и этим. Но не надо забывать, что, организуя труд, мы достигаем не благополучия человечества, а лишь успешности и производительности самого труда.

Благополучие же человечества может быть достигнуто только самостоятельным нравственно-религиозным путем.

Ведь досадно и возмутительно не столько то, что существует дурное общественное устройство, сколько то, что человек породил его, терпит его и даже пользуется им ради своих корыстных целей.

А что более возмущает, с тем и надо начинать бороться.

Федор Страхов.

Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но далеко еще не в эпоху морали. При настоящем состоянии людей можно сказать, что счастье государств растет вместе с несчастием людей. И еще вопрос: не счастливее ли мы были бы в первобытном состоянии, когда у нас не было бы этой культуры, чем в нашем настоящем состоянии?

Ибо как можно сделать людей счастливыми, когда их не делают нравственными и мудрыми!

Кант.

Побороть общее зло жизни можно только одним средством: нравственным усовершенствованием своей жизни.

НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ

ПЕРВОЕ ГОРЕ

Когда Гриша выходил на балкон, ему стоило только прищурить свои большие синие глаза, чтобы видеть за открытыми воротами конюшни круглый светлый зад Ловкого в его стойле, ряд уздечек на перегородке и кучера Игната в его старой безрукавке и с неугасимой трубкой в зубах. Обыкновенно Гриша недолго противился искушению: он засовывал обе руки в карманы своих коротеньких штанишек, спускался с лесенки балкона и шел через большой заросший двор прямо в конюшню.

— Ну, что? — спрашивал он Игната, оглядывая знакомую и милую ему обстановку каретного сарая. — Левая всё еще хромает?

— Хромает еще, хромает! — с полной готовностью поддержать разговор отвечал Игнат.

— А хомут починил?

— Да вот починяю.

— Смотри: сегодня моего Королька никому не давать!

— Да разве моя воля? Скажут: «надо на станцию ехать либо в село, запрягай Королька»... Я и запрягу.

— Что это, право! Всё мою лошадь, всё мою... — ворчливо замечал мальчик. — А овса ей всыпал?

— Откуда же я возьму, ежели мне не приказано? — отвечал Игнат, и бородатое, обыкновенно хмурое лицо его принимало лукавое выражение. — Папенька не велел.

— Без овса! — отчаянно вскрикивал Гриша, и гневные слезы навертывались у него на глазах.

Игнат весело и ласково смеялся.

— Ишь, порох какой! Право, порох, — успокоительно говорил он. — Да уж будьте покойны: не обижу я вашего Королька. У других отниму, а Королек у меня всегда в полном удовольствии.

Он ласково заглядывал в глаза мальчику и проводил по его голове своей корявой, грубой рукой. Гриша успокаивался и начинал свой обычный обход. Он садился поочередно во все экипажи, взлезал на козлы и делал попутно свои замечания.