В октябре 1806 г. Гегель закончил работу над «Феноменологией духа».

Это произведение, не подпадающее ни под одну рубрику, трактующее множество самых разнообразных тем и отличающееся новизной подхода, остается очень труднодоступным. Можно с полным правом считать, что оно вводит в научный обиход самые существенные из, собственно, гегелевских новаций и содержит, по меньшей мере в зародыше все то, что составит впоследствии богатство системы и дополняющих ее лекций.

В некотором смысле, в этой книге, полагает Гегель, он заполняет спекулятивную пропасть (Kluft), которую Кант вырыл, как ему казалось, навсегда, между феноменом и ноуменом, относительным и абсолютным, эмпирическим и трансцендентальным. Но не для того, чтобы принять тем самым точку зрения Фихте, который в течение зимнего семестра 1805–1806 гг. 4итал в Берлине курс о «Главных особенностях современной эпохи», ни точку зрения Шеллинга, очень болезненно отнесшегося к критическим намекам, содержащимся в «Предисловии» к «Феноменологии». Печатание произведения, направлявшегося издателю по частям ненадежными путями военного времени, началось в феврале 1806 г. и закончилось в начале 1807.

Участь «Феноменологии», считающейся ныне как хулителями, так и почитателями основным, «незаменимым» произведением, была в свое время жалкой. Начать с того, что для книги, видом и стилем обескураживающей обычного читателя, с большим трудом нашелся издатель. Последний никак не рассчитывал на бестселлер. Гегель злоупотреблял его терпением. В конце концов, понадобилось, чтобы Нитхаммер внес персональный денежный залог для обеспечения разумной отсрочки выпуска последних страниц. Славный Нитхаммер! Да, этот «богослов», «педагог», «философ», этот администратор был достаточно образован и проницателен, чтобы понять смысл и значение «Феноменологии». Он познакомился с Гёльдерлином и^ Гегелем еще в Тюбингене и стал ближайшим его другом в Йене. Но предложить безденежному идеалисту финансовые гарантии для публикации книги, когда все говорило о том, что успеха ей не видать!.. Побуждения Нитхаммера так сразу не разгадать. Был ли он сам таким уж обеспеченным человеком? Откуда взялись деньги, которыми он распорядился таким образом? И каков источник тех денег, которые Гёте посоветовал Кнебелю передать Гегелю в момент йенской катастрофы? Из кассы герцогства?

Конечно, Гегель мог испытывать большое удовлетворение как автор и самобытный философ от публикации произведения, в котором он сообразно и вполне выразил свою мысль. Но оно должно было доставить ему много огорчений. Например, немедленное ухудшение отношений с Шеллингом, раздраженным некоторыми нелюбезными фразами.

Много старого хлама надо было убрать, чтобы что‑то подлинно новое пробилось к свету.

Во всяком случае, публикация пришлась на наихудший, с точки зрения ее распространения и воздействия на публику, период времени, одновременно лихорадочная философская деятельность Гегеля в Йене была резко оборвана неожиданными событиями.

В октябре 1806 г. к Йене приблизились раскаты канонады. Армия Ланна, будущего герцога Монтебелло, о котором Гегелю еще представится возможность услышать, осаждает прусские войска в городе. Знаменитая битва опустошает Иену и окончательно рассеивает слабые надежды Гегеля сделать в ней карьеру. Его жилище разграблено, происходит опасная перебранка с наемниками, он должен искать убежище у друзей, и как раз у книготорговца Фромманна, дом которого, по счастью, остается цел. По крайней мере, он спасает самое ценное из своего имущества, рукопись «Феноменологии духа», которую изо всех сил старается закончить и опубликовать вопреки всему. Последняя часть рукописи располагалась у него в кармане во время боев и пожара в городе. Феноменологическая процедура подошла к концу под гром пушек, чье эхо звучит в «Героической» Бетховена, вначале посвящавшейся Бонапарту.

Кроме того, на Гегеле, при его нищете, еще и забота о беременной сожительнице и ее детях. Денег нет. Гёте отдает распоряжение Кнебелю распределить фонды среди нуждающихся интеллектуалов. Он пишет ему 24 октября: «Если Гегелю нужна помощь, выдайте ему десять талеров». С чего это Кнебель вдруг стал исполнять обязанности казначея?

На следующий день после, собственно, битвы, Гегель видит, как Наполеон совершает инспекционную поездку по улицам Йены. Он торжественно помечает дату письма к Нитхаммеру: «Йена, понедельник 13 октября 1806 г., день, когда Йену заняли французы, и император Наполеон въехал в город». И в том же письме оставляет свидетельство своего энтузиазма, ставшее знаменитым: «Я видел, как император — душа мира — выезжает из города для рекогносцировки, это действительно поразительное ощущение: видеть такого человека, который отсюда, из этой точки, сидя верхом на лошади, озирает весь мир и повелевает им». Он испытывает чувство восторга перед «этим необычайным человеком, которым нельзя не восхищаться» (С¹ 114–115).

Но позже он признает, что «идущие впереди великие фигуры часто вытаптывают цветы, им приходится разрушать множество вещей на своем пути»^[194].

Но ведь Гегель и сам безжалостно уничтожает великие философские системы прошлого, как Наполеон, повергающий великие герцогства и отжившие королевства.

В отлитие от последнего, его победы остаются победами в области чистой мысли. Теперь он вынужден уехать из разрушенного города и университета, и вовсе не только потому, что Йену оставил дух.

Победа всеобщего достигается только ценой страданий отдельного. Гегель тут похож — трогательное сравнение — на маленький сломанный цветок. Он надеется вновь окрепнуть на новой почве. Снова предстоит отъезд.

Все вокруг него рушится, все терпит крах: священная Римская империя германской нации, Веймар — Саксония, университет Йены, его собственное положение при университете, и даже, по глубоким причинам, которые мы рискуем никогда не узнать, его связь с сожительницей.

Над этой картиной опустошения имперский орел простирает свои огромные крылья.

X. Внебрачный сын

Среди йенских творений Гегеля было одно, легшее на него до конца дней тяжким бременем, — ребенок, родившийся 5 февраля 1807 г. и названный Луи.

Отныне жизнь Гегеля начинает походить на буржуазную драму. Дидро, как всегда раньше всех, — за пятьдесят лет — открыл этот литературный жанр, написав «Внебрачного сына» и затем памятный комментарий к пьесе (1757). В 1802–1803 гг. Гёте опубликовал свою трагедию, написанную, конечно, в ином духе, «Внебрачная дочь». Драма ли, трагедия ли; так или иначе, речь о том, чему суждено отравлять жизнь Луи: тайна, зависть к братьям, общественное Презрение — Наличие незаконнорожденных детей ничуть не мешает жить знати и грандам, умножающим их число сколько душе угодно. Французский король и герцог Вюртембергский брюхатят придворных дам легко, как служанок, производя бастардов самых различных рангов. Тем более не возникает проблем, по меньшей мере нравственных или социальных, у рабов и бедняков, на этом уровне все дети — «природные», все они обречены на нищету.

Напротив, появление в буржуазной среде внебрачного ребенка означает непорядок, глубокий разлад: он незамед — лительно оказывается выброшенным из общества. Возникает беспокойство по поводу наследства. Буржуа и тех, кто, как Гегель, желают обуржуазиться, подобная незадача ставит в сложное положение, за которое, как правило, они расплачиваются нравственными муками: повсеместно их поведение расходится с публичным образом и декларируемыми убеждениями. Они занимаются любовью слепо и беспорядочно, как торговлей, за ширмой строгого гражданского порядка и суровой религии.

Позже Гегель опишет не без удовлетворения это плачевное состояние нравов: «Недавно некий г-н фон Халлер вышиб себе мозги; супруга сенатора фон Штремера бросила в воду дитя мадемуазели, своей дочери, и теперь сидит в башне; на днях будет колесован человек, совершивший инцест с дочерью; последняя будет обезглавлена, потому что оба убили ребенка. Другие дочки еще беременны; до того четырнадцатилетняя дочка одного моего знакомого уехала с комедиантом; через несколько дней за ней последовала другая; время от времени в воде находят утопленниц» (С¹ 303)…