Проклятый психолог! Только за этот запах он готов был прикончить ее прямо сейчас, не отвлекаясь на шекспировские монологи! Ведь он не сможет сделать с ней то, что собирался! Ни о какой любви в такой ситуации речь уже не шла.

– Тварь!!! – чуть не плакал Константин Самохвалов, толкая женщину в стену кабины.

Вспышка ярости продолжалась несколько секунд. Он ударил ее о стену четыре раза и отпустил, она сползла по стенке на пол. Тушь с ресниц растеклась по щекам, Наталья Николаевна стала похожа на грустного Пьеро. Кроме разводов, лицо украшали свежие ссадины и красные пятна, которые скоро превратятся в синяки. Пальто было расстегнуто, из разорванной блузки выглядывала поруганная грудь (а лифчик она, оказывается, не носит, ха-ха!).

– Отпусти меня, идиот, – выдавила Наталья Николаевна, вытирая слезы и сопли. – Тебя пожалеют как тяжелобольного и много не дадут. Решат, что ты в состоянии аффекта… я что-нибудь придумаю, дам какую-нибудь справку…

Он не успел ответить. Лифт вздрогнул и куда-то поехал.

– А, черт!!!

Он нажал кнопку «Стоп». Лифт на мгновение подчинился, затем снова тронулся. – Да мать вашу!

Он повторил операцию и для надежности всунул между створок связку ключей от своей квартиры. Больше на лифт никто не посягал.

– От меня тебе что нужно? – спросила Наталья Николаевна. Она больше не смотрела на него взглядом побитой собаки. Она воспрянула духом, потому что увидела в глазах террориста осознание поражения.

36

– Мэнсона нет, принцесса, – сказал Картамышев, вставляя в нишу магнитолы панель. Попытка удалась с третьего раза. Дима очень нервничал и сам не мог понять почему. – «Раммштайн» сгодится?

– Это что?

– А вот послушай.

Он нажал несколько кнопок, завел двигатель, и одновременно из динамиков ухнула «Ich Will».

– А, это, – сказала оживившаяся Томка. – Да, я слышала, у папы тоже такая есть.

– Нравится?

– Да, клево. Сделай погромче. Дима прибавил звук, и они поехали.

Половину дороги Томка, сидевшая позади Картамышева в детском кресле (у Димы, отца двоих детей, всегда имелся при себе арсенал соответствующих средств), молчала. Несмотря на общительность, доченька иногда впадала в ступор в присутствии посторонних, если папы не было рядом. С Димой она общалась часто в моем офисе, но в тот вечер, видимо, на ее настроение повлияло происходящее во дворе дома номер тринадцать на Тополиной улице.

Она прослушала три песни «Раммштайна», затем приподнялась и положила руку на плечо водителю.

– Дядя Дима…

Он убавил звук, обернулся вполоборота.

– А с папой все будет хорошо?

Картамышев, рассказавший мне позже эту историю, едва справился с комом в горле. Любящие отцы всегда поймут друг друга, и за то, что дальше сделал Димка, я буду век ему благодарен.

Он сбросил скорость, аккуратно припарковался на обочине. До дома бабы Сони оставалось еще добрых пять километров.

– Малыш…

Он не сразу смог продолжить. На него с заднего сиденья глядели две бусинки глаз испуганного маленького человечка. Собственные дети Картамышева были старше Томки на пять и семь лет, но он еще не забыл этот замечательный детский возраст, когда все надежды и чаяния связаны только с одним-двумя человеками – родителями… будь они неладны.

Дима взял ее за ладошку, погладил.

– Твой папа – супергерой. Ты знаешь об этом? – Да.

– Как Человек-паук.

– Нее, – хмыкнула Томка, – папа летать не умеет и паутиной плеваться.

– Это так, но супергерой – не тот, кто плюется паутиной или летает на бэтмобиле. Он просто сильный и добрый. И никому не даст в обиду ни себя, ни тебя. Он сейчас там всех аккуратно победит, поставит в угол и вернется к тебе.

– Надерет всем задницу типа?

– Типа, типа. А ты пока посидишь у бабушки. Поехали.

Остаток пути они проехали молча, а Дима, по его собственным словам, все время посылал мне мысленный сигнал: «Попробуй только вляпаться!»

37

– Он растерян, – сказала Таня. Она все же позволила себе немного потереть левый висок, но сделала это украдкой от посторонних. Видел только я. – Не скажу точно, но он наверняка дезориентирован, и его можно было бы брать. Если бы не…

– Ну? – поторопил я. – Что «если»? Она покачала головой.

Я нервничал, поэтому Таня нервничала тоже. Сколько ни натирай этот чертов висок, ничего не увидишь. Это только по телевизору так легко и просто.

– Не могу сказать, – выдохнула Татьяна. – Пока не могу.

К нам подошел один из руководителей операции – тот, который назывался Третьим. Я опасался вопросов. Назвавшись человеком, у которого здесь есть собственные оперативные интересы, да еще и пригрозив звонком Стрельникову, я совершенно не понимал, что еще могу ему предъявить. Здесь всем рулила Татьяна, а у меня в голове лишь теплилась слабая теория.

Но Третий подошел не за тем, чтобы спрашивать.

– Пробили орла. Наш информатор раскололся.

– Тот, кто вас вызвал?

– Да. Это его мать. Ей сейчас несладко… В общем, Самохвалов Константин Михайлович, проживает здесь, в этом доме. С ним сейчас Топилина Наталья Николаевна, проживает в Металлургическом районе, по специальности психолог, числится в штате районной поликлиники, подрабатывает в двух частных медицинских центрах. Ваша клиентура?

Я предпочел лишь молча кивнуть. Фамилию Самохвалова я видел в отчетах моего помощника Пети Тряпицына, который пробивал обитателей дома, а вот о Топилиной мне довелось услышать впервые. Бедная Элегантная Дама.

– У нас есть его телефон, – добавил Третий.

– Супер, – сказал я. – Звоните.

38

Как пели в свои лучшие годы братья Самойловы из «Агаты Кристи», Константин Самохвалов пытался «заново придумать некий смысл бытия». Отпустить жертву он не собирался – не для того выманивал из дома и умолял приехать, унижаясь и глотая невидимые миру слезы, – но трахнуть ее он не сможет. Не потому, что не хочет (он никогда так ее не хотел, как сейчас!), а потому что… в общем, не сможет!

НЕ СМОЖЕТ!!!

Вот в чем петрушка!

И в этом, как ни странно, он обнаружил для себя новый источник вдохновения. Таким людям, как Константин Самохвалов, не нужно решение проблемы, им проблемы необходимы, чтобы оправдать свою ничтожность и озлобленность. А если проблем нет, их нужно создать!

Сначала он разберется с этой сексапильной овцой, а потом накажет всех остальных…

Он поднял руку, оттянул край куртки, заглянул к себе за пазуху. Времени осталось совсем мало, надо торопиться. Он сунул руку во внутренний карман, и через секунду перед лицом Натальи Николаевны блеснуло лезвие кухонного ножа.

– Рано расслабилась, тетя.

Ковырзин набрал номер на мобильном телефоне. Пока ждал, смотрел в окно на ярко освещенный прожекторами двор. Он теперь включил свет в кухне, и парень, что приходил к нему сегодня, мог видеть его силуэт в окне. Он надеялся, что увидит. Впрочем, сейчас, наверно, половина жителей этого проклятого дома стоит у окон, если не все. Забавное, наверно, зрелище.

Наконец ему ответили.

– Алло! – прохрипел старик в трубку. – Ковырзин беспокоит. Дайте Ковальчука… Хорошо, жду…

Он погладил ствол пистолета, лежащего перед ним на обеденном столе. Телевизор на кухне был настроен на местный информационный канал. Показывали урожай зерновых, потом переключились на ферму и какую-то важную делегацию людей в белых халатах, которые лезли руками в кормушки и с важным видом мацали комбикорм. На мгновение Ковырзин почувствовал себя лет на тридцать моложе.

Дали Ковальчука.

– Алло! Здравствуйте, генерал… И вам того же. Послушайте, в моем доме какая-то канитель. Мне нужны детали и контакты рулевого. Срочно.

Снова пауза. Ковырзин слушал и кивал. Потом взял фломастер и написал номер прямо на обеденном столе.

– Спасибо, генерал. Приятно было с вами служить… Что?… А, это шутка. Счастливо.