– Что же, Байерли, по-вашему, должен быть сумасшедшим? – осведомился Лэннинг, вложив в эти слова весь сарказм, на который он был способен.

– Нет, но он сам не убил никого. Он лишь вскрывает факты, свидетельствующие о том, что данный человек опасен для множества остальных людей, которых мы называем обществом. Он встает на защиту большинства и таким путем исполняет Первый Закон наилучшим образом. Дальше этого он не идет. Потом уже судья приговаривает преступника к смерти или тюрьме, если присяжные признают его виновным. Казнит преступника палач, стережет его тюремщик. А мистер Байерли всего лишь выявляет истину и помогает обществу. После того, как вы, мистер Куинн, обратились к нам, я действительно познакомилась с карьерой мистера Байерли. Я узнала, что в своем заключительном слове он никогда не требует смертного приговора. Я узнала также, что он высказывался за отмену смертной казни и щедро финансирует исследования в области судебной нейрофизиологии. Он, очевидно, верит в то, что преступников следует лечить, а не наказывать. Я считаю, что это о многом говорит.

– Да? – Куинн улыбнулся. – А не пахнет ли здесь роботом?

– Возможно. Кто это отрицает? Такие действия свойственны только роботу или же очень благородному и хорошему человеку. Вы видите, что просто невозможно провести границу между поведением роботов и лучших из людей?

Куинн откинулся в кресле. Его голос дрожал от нетерпения.

– Доктор Лэннинг, возможно ли создать человекоподобного робота, который внешне ничем не отличался бы от человека?

– В виде опыта это делалось на “Ю.С.Роботс”, конечно, без позитронного мозга. Если использовать человеческие яйцеклетки и гормональную регуляцию, можно нарастить человеческую плоть и кожу на остов из пористого силиконового пластика, который нельзя будет обнаружить при внешнем обследовании. Глаза, волосы, кожа могут быть на самом деле человеческими, а не человекоподобными. И если к этому добавить позитронный мозг и любые внутренние устройства, какие вы только пожелаете, у вас получится человеке подобный робот.

– Сколько времени нужно для этого? – коротко спросил Куинн.

Лэннинг подумал:

– Если у вас все под рукой – мозг, остов, яйцеклетки, нужные гормоны, оборудование для облучения – скажем, два месяца.

Куинн выпрямился.

– Тогда мы посмотрим, на что похож мистер Байерли изнутри. Это принесет “Ю.С.Роботс” плохую славу, но вы имели возможность это предотвратить.

Когда они остались одни, Лэннинг нетерпеливо повернулся к Сьюзен Кэлвин:

– Почему вы настаиваете…

Не скрывая своих чувств, она резко возразила:

– Что вам нужно: истина или моя отставка? Я не собираюсь лгать ради вас. “Ю.С.Роботс” может постоять за себя. Не будьте трусом.

– А что, если он вскроет Байерли, и выпадут шкивы и шестерни? Что тогда?

– Он не вскроет Байерли, – произнесла Кэлвин презрительно. – Байерли не глупее Куинна. По меньшей мере не глупее.

Новость облетела весь город за неделю до того, как Байерли должны были выдвинуть кандидатом в мэры. Облетела это, пожалуй, не то слово. Она неверными шагами разбрелась по нему. Сначала она вызвала смех и шутки. Но по мере того, как невидимая рука Куинна не спеша усиливала нажим, смех стал звучать уже не так весело, появилась неуверенность, и люди начали задумываться.

На предвыборном собрании царило смятение. Еще неделю назад никакой борьбы на нем не ожидалось – могла быть выдвинута кандидатура лишь одного Байерли. И сейчас его было некем заменить. Пришлось выдвинуть его. Но это привело всех в полную растерянность.

Все было бы не так плохо, если бы рядовых избирателей не мучили сомнения. Всех поражала серьезность обвинения если оно было правдой, или крайнее безрассудство обвинителей – если обвинение было ложным.

На следующий день после того, как собрание без особого энтузиазма проголосовало за кандидатуру Байерли, в газете появилось изложение длинной беседы с доктором Сьюзен Кэлвин – “мировой величиной в робопсихологии и позитронике”.

И после этого разразилось такое, что можно было бы точно и лаконично охарактеризовать словами “черт знает что”.

Только этого и ждали “фундаменталисты”. Это не было названием какой-то политической партии или религии. Так называли просто людей, которые не смогли приспособиться к жизни в “атомном веке”, прозванном так, когда атомы были еще в новинку. По сути дела, это были сторонники опрощения, тосковавшие по жизни, которая, вероятно, не казалась такой уж простой тем, кто испытал ее на себе.

Фундаменталисты не нуждались в новых поводах для своей ненависти к роботам и к тем, кто их производил. Но обвинений Куинна и рассуждений Кэлвин было достаточно, чтобы придать вес их доводам.

Огромные заводы “Ю.С.Роботс энд Мекэникел Мэн Корпорэйшн” напоминали ульи, кишевшие вооруженной охраной. Здесь готовились к отпору.

Городской дом Стивена Байерли оцепили полицейские.

Все остальные стороны предвыборной кампании, конечно, были забыты. Да и предвыборной кампанией все, что происходило, можно было назвать лишь потому, что оно заполняло промежуток между выдвижением кандидатур и днем выборов.

Появление суетливого маленького человечка не смутило Стивена Байерли. На него, очевидно, не произвели никакого впечатления и маячившие на заднем плане форменные мундиры. На улице, за угрюмой цепью полицейских, ждали верные традициям своего ремесла репортеры и фотографы. Одна предприимчивая телевизионная компания установила камеру против крыльца скромного жилища прокурора, и диктор с деланным возбуждением заполнял паузы подробнейшими комментариями.

Суетливый маленький человечек вышел вперед. Он держал в руках длинную хитроумную официальную бумагу.

– Мистер Байерли, вот постановление суда, которое уполномочивает меня обыскать это помещение на предмет незаконного присутствия… гм… механических людей или роботов любого типа…

Байерли приподнялся и взял бумагу. Он бросил на нее равнодушный взгляд и, улыбаясь, протянул ее обратно:

– Все в порядке. Валяйте. Делайте ваше дело. Миссис Хоппен, – крикнул он своей экономке, которая неохотно вышла из комнаты, – пожалуйста, пройдите с ними и помогите, если сможете.

Маленький человечек, которого звали Херроуэй, заколебался, заметно покраснел, тщетно попытался перехватить взгляд Байерли и пробормотал, обращаясь к двум полицейским:

– Пошли.

Через десять минут они вернулись.

– Все? – спросил Байерли безразличным тоном человека, не очень заинтересованного ответом.

Херроуэй прокашлялся, начал срывающимся голосом, остановился и сердито начал снова:

– Послушайте, мистер Байерли. Мы получили инструкцию тщательно обыскать дом.

– Разве вы этого не сделали?

– Нам точно сказали, что мы должны искать.

– Да?

– Короче, мистер Байерли, будем называть вещи своими именами. Нам ведено обыскать вас.

– Меня? – произнес прокурор, расплываясь в улыбке. – А как вы предполагаете это сделать?

– У нас есть с собой флюорограф…

– Значит, вы хотите сделать мой рентгеновский снимок? А вы имеете на это право?

– Вы видели постановление.

– Можно еще раз посмотреть?

Херроуэй, на лице которого сияло нечто большее, чем простое усердие, снова протянул бумагу. Байерли спокойно произнес:

– Я сейчас прочитаю, что вы должны обыскать: “домовладение, принадлежащее Стивену Аллену Байерли, по адресу 355, Уиллоугров, Свенстрон, а также гаражи, кладовые и любые другие здания или строения, относящиеся к этому домовладению, а также все земельные участки, к нему принадлежащие”… хм… и так далее. Все верно. Но, дорогой мой, здесь ничего не говорится о том, чтобы обыскивать мои внутренности. Я не являюсь частью домовладения. Если вы думаете, что я спрятал робота в кармане, можете обыскать мою одежду.

У Херроуэя не было сомнений относительно того, кому он обязан своей должностью. И он не собирался отступать, получив возможность выдвинуться на лучшую, то есть лучше оплачиваемую. Он произнес со слабым оттенком вызова: