— Дай карабин! — попросил командир и лег, удобно раскинув ноги у подножья полуобвалившейся башни.

Раздался выстрел. Солдат, стоявший на плоту, плюхнулся вводу. Остальные отбежали в заросли кустарника. Дундич приподнял голову. Только что шедший развернутым строем полк вдруг исчез. Командир понял: цени залегли во ржи. Это был непонятный маневр. И лишь на железнодорожной насыпи продолжался бой. Там, не жалея патронов, стреляли с той и другой стороны.

— Казачок, — позвал Дундич, — следи за левым флангом. Петро, а ты — за правым.

Сам Дундич не спускал глаз с железной дороги. Он то и дело хватался за бинокль, разыскивая в густых хлебах своего ординарца. Вот Иван выбрался к невысокой насыпи. Метнулся из конца в конец, очевидно ища командира батальона. И вот уже красноармейцы по одному, по два начали спускаться с откоса и отходить в сторону форта. Когда последние бойцы вместе со Шпитальным спрятались во ржи, на насыпи появились одинокие фигуры офицеров. Они сначала робко, затем смелее и смелое вставали во весь рост и кричали своим солдатам, идущим из леса. Наконец их набралось не меньше роты. Пальцы сами тянулись к курку, но Дундич понимал: выстрелами отсюда вряд ли их достанешь. Когда враги открыли стрельбу по хлебному массиву, командир полка приказал:

— Прикрыть огнем!

В это время связной Дундича, не доезжая Ровно, встретил командарма. В сопровождении начальника штаба Зотова и адъютанта Зелинского Семей Михайлович шел на рысях к форту. В полуверсте от него двигались ряды кавалеристов.

— Товарищ командарм! — приложил руку к фуражке связной. — Шпановские высоты и станцию обходят с трех сторон.

— Много?

— Нет числа! Прут и прут.

— Что я говорил, — заволновался Зотов. — Надо отходить, Семен Михайлович.

— Не спеши, Зотов, — остановил его командарм. — Кто там бьется?

— Дундич думает, что двадцать четвертый.

— А Дундич как туда попал? — встревоженно напружинился в седле Буденный.

— Выехали для обзора местности.

— Ах, вражий сын! — заворчал командарм. — В самое пекло лезет. Ну-ка, хлопец, гони своего маштака обратно и скажи Дундичу, чтоб немедля отходил к городу. Мы его прикроем. Главное, надо узнать поточнее, сколько пилсудчиков идет на нас. Ежели дивизия, выстоим.

— Армии! — округлив глаза, поклялся боец. — Там и пешие, и конные!

— Ну, ну! — одернул его командарм. — Давай гони, а ты, — повернулся он к адъютанту, — подтяни тридцать шестой полк..

Дундич все чаще оглядывался на лес, откуда выбегает темная пыльная дорога, по ней должна прийти помощь.

Двадцать четвертый полк, не поднявшись на форт, залег по склону. Противник не давал бойцам окопаться, беспрерывно стрелял. А буденовцы не могли отвечать тем же: патроны были на исходе. Дундич чувствовал, как удавкой сжимается кольцо вокруг них. Он уже не раз хотел поднять свой отряд и врубиться во вражеские цепи, чтобы выйти из окружения, но тут же вспоминал о свободной дороге на Ровно и оставался.

— Что будем делать? — подполз к нему Шпитальный, когда с соседней высоты начали прицельно бить по отряду.

— Пробиваемся на Ровно, — принял решение Дундич, — Сейчас вскочим на коней и — в лоб. Ошеломим, сомнем и выведем полк из кольца.

— О то гарно! — одобрил задумку командира Иван.

— Беги к хлопцам, — приказал Дундич. — Передай, чтоб они вместе с нами поднимались в атаку.

Шпитальный перемахнул через стенку и бросился по склону к кустарнику, за которым залегли бойцы двадцать четвертого полка.

Дундич в последний раз оглянулся на лес. Серое от усталости и пыли лицо засветилось радостной улыбкой: он увидел буденовцев, спешащих на помощь. Оторвавшись от группы, во весь опор гнал коня к форту его связной. Он размахивал буденовкой и что-то кричал. Дундич, забыв об опасности, выскочил в проем степы и тоже замахал шапкой связному и далеким всадникам.

— Эгей, хлопцы! Давай до нас!

Затем повернулся к лошадям, заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Мишка радостно заржал и, вырывая чембур из рук коновода, помчался к хозяину.

— По коням! — скомандовал Дундич, легко поднимаясь в седло. Он развязал тороки, достал френч, горскую шапочку, вынул наган и взял в левую руку саблю. — Идем прямо навстречу нашим! — торопливо объяснял Дундич, ожидая, пока бойцы сядут на коней.

Белополяки тоже заметили всадников, показавшихся из-за леса со стороны Ровно. Они не знали, чьи это части, и поэтому прекратили огонь. Этим и решил воспользоваться Дундич. Он дал шенкеля Мишке, и тот, привыкший понимать своего хозяина по малейшему движению, сильным броском вынес его из укрытия на склон.

— За мной! — призывно зазвенел в тишине голос командира. — Вперед!

Его увидели в цепи залегшего полка, его увидели командарм и бойцы тридцать шестого полка.

Его отлично видели враги.

В красном френче, красных галифе, в красной шапочке горца, на золотистом коне, Дундич казался огненной птицей, неудержимо летящей вперед.

В едином порыве поднялся полк. Дундич уже подскакал к ржаному нолю, увидел, как некоторые легионеры — из слабонервных — поднялись и побежали к железнодорожной насыпи, к реке… Все это отлично видел в бинокль и командарм. И его сердце наполнялось теплой, отеческой радостью за неустрашимого сына далекой Сербии.

Над полем, над волнами ржи неумолчно гремело и перекатывалось грозное, ликующее «ура». Дундичу казалось, что и на этот раз будет так, как всегда. Вот-вот разорвут кольцо, выйдут к своим и снова понесут на кумачовых знаменах, на обожженных боями устах крылатое «Даешь!».

И когда до вражеских цепей, залегших во ржи, оставалось не больше полусотни метров, когда Дундич, выкинув вверх руку со сверкающей шашкой, мимолетно глянул на свой отряд, откуда-то сбоку раздалась короткая пулеметная очередь. И Дундич не понял, почему его шашка улетела вперед коня, уткнулась в рожь. Он еще слышал «ура», выстрелы, звон клинков, потом на мгновение слух занял шелест колосьев…

Иван Шпитальный со всей сплои прижал шпоры к бокам лошади, стараясь пробиться к тому месту, где как в водовороте, видел он, метался испуганный конь Дундича. Но наступавшие цепи противника оттеснили его.

Шпитальный расстрелял все патроны из карабина по наседающим врагам и галопом поскакал за своими. Он кричал, требовал, чтобы они остановились. Но его никто не слышал. Неумолчно продолжали бить из ржи пулеметы, хлопали винтовочные выстрелы, и что-то тяжелое грохотало в небе. Это колобродившие над головой тучи неожиданно разразились буйной грозой.

Догнав у леса своих, Шпитальный, глотая слезы, сообщил друзьям страшную весть. Конники скорбно глянули в ту сторону, куда совсем недавно вел их в свою последнюю атаку Дундич.

А белополяки, охватывая фланги красных, нескончаемыми цепями шли и шли к городу.

И так же нескончаемо лил дождь. Небо то и дело прорезывалось ослепительными вспышками и после каждой вспышки, казалось, обрушивалось на мокрую землю.

— Я пойду туда, — просился несколько раз Шпитальный у командарма. — Разыщу своего командира.

Но Семен Михайлович отрицательно качал головой:

— Потерпи до утра, Ванюша.

Едва забрезжил рассвет, Шпитальный в жупане и желтолампасных галифе, в четырехугольной конфедератке улана вскочил в седло и лесной тропой выехал к Шпановским высотам. По насыпи железной дороги, по склону форта, вдоль межей поля, группами и в одиночку ходили и перебегали легионеры. За спиной Шпитального негромко и опасливо заржала лошадь. Что-то очень знакомое почудилось ординарцу в этом тревожном зове. Он вернулся в лес и тут среди густых зарослей граба и клена увидел Мишку. Конь тоже узнал Ивана. Он подошел к нему, ткнулся холодной мордой в колени, тяжело и шумно вздохнул, потом, понурив голову, побрел по высокому житу к тому месту, откуда вчера впервые за два года вышел без хозяина.

Шпитальный поправил конфедератку и тронулся за Мишкой. Исподлобья внимательно следил за легионерами. Наготове держал наган. Но солдаты не обращали внимания на всадника. Только однажды пехотинец указал на понурого Мишку и что-то крикнул Шпитальному, Тот махнул рукой, отвяжись, мол, и сейчас же почувствовал, как вспотела ладонь, зажавшая рукоятку нагана.