Я попытался было придумать отговорку, но, поскольку их звонок застал меня врасплох, ничего путного не сочинил. В моих глазах Флип и Грегор относятся к периоду, который для меня завершился. Я не хочу возвращаться в первую серию своей жизни. И вот я стою в супермаркете и с неохотой думаю, что же им купить. Хорошая мысль? Не уверен. Ну ладно, переживу.

В моей корзинке две пачки чипсов. Натуральные и со вкусом паприки. Банка сосисок, паштет и сухие хлебцы. Угощение не роскошное — мои скромные доходы не позволяют мне разгуляться. В сомнениях я останавливаюсь перед полкой с пивом. Шесть бутылок «Хайнекена» или двенадцать? Раньше мы пили в десять раз больше, и это было лишь разминкой. В мою теперешнюю жизнь алкоголь не вписывается. Во всяком случае, не в таких количествах. И все-таки я выбираю ящик покрупнее. Не хочется разочаровывать парней.

104

Моя коморка уже выглядит довольно обжитой. Стерильная чистота улетучилась, и я все больше чувствую себя здесь дома. Оглядываясь по сторонам, я размышляю, куда бы усадить моих гостей. Уж точно не за стол — сразу повеет тюрьмой. И не на диван — слишком удобно. Лучше всего за барную стойку — они усядутся на табуретки, а я прислонюсь к кухонному блоку. В шесть часов у меня все готово. Около половины седьмого раздается звонок в дверь. Я нажимаю на кнопку электрического замка и слышу, как Грегор и Флип устремляются вверх по лестнице. Их топот звучит зловеще, и я открываю первую бутылку пива.

105

— Ну наконец-то! — Грегор первым врывается в квартиру. С таким же небритым лицом, как и прежде. Свой лишний вес он пытается скрыть под рубашкой.

Так как я не кидаюсь к нему с распростертыми объятиями, он сам хватает меня за плечи. От него несет потом и табаком.

Флип тоже не изменился. На нем полкостюма, сшитого на заказ, пиджак перекинут через плечо, галстук в кармане. Утром он побрился и, судя по запаху, недавно повторно освежился одеколоном. Двух столь разных типажей нечасто встретишь в одном помещении. Они неуверенно проходят в квартиру, с трудом скрывая неодобрение.

— Это, конечно, не баржа на Амстеле, — говорит Флип.

— Как великодушно со стороны больницы разрешить тебе взять с собой свою камеру.

Грегор не отличается тактом, но мне смешно. Он приближается к мольберту и рассматривает холст.

— Фу, гадость… импрессионизм! Ты что, сидел на электрошоковой терапии?

Я ставлю два пива на барную стойку и поднимаю початую бутылку.

— За встречу! Рад снова вас видеть. Я искренен только наполовину. — Как у вас дела? Чем занимались все это время? Я все расскажу последним.

Грегор все еще живет на Терсхеллинге[54], вместе с женой и детьми. По-прежнему ваяет скульптуры, которые стали приносить какие-то деньги. Участвует в экспериментальных видеопроектах других художников-отшельников. В Амстердам приезжает только для того, чтобы встретиться с Флипом.

Флип полон решимости через три месяца, в течение года, добиваться статуса партнера в юридической фирме, где сейчас работает. Так что жизни у него нет. Он ночует в офисе, на стопке кодексов, и едва успевает изредка заказывать себе еду. Он должен доказать, что способен пожертвовать всем ради зарплаты и амбиций. Его коллеги надеются, что по окончании битвы от него хоть что-то останется. Редкие свободные дни, которые ему выпадают, он тратит на «разрядку», как он сам выражается, которая, по сути, сводится все к тем же алкоголю и наркотикам, как и раньше.

— Хочешь не хочешь, а жизнь продолжается, Бен, — для пущей убедительности Флип постукивает пустой бутылкой по моей шаткой барной стойке. Если они не сбавят темп, то через двадцать минут мой запас иссякнет.

— Теперь твоя очередь. Как поживаешь? Тебе удалось измениться в этой своей камере?

Я рассказываю им обо всем. О чудовищно монотонном начале. Об ожидании. О надзоре. О пациентах. Их характерах. О видах расстройства личности и сопутствующих им анекдотах. О Смюлдерсе и его грязных делишках. Я рассказываю о боли, о забавах и, наконец, о себе, о своем перерождении. Я сам удивляюсь, каким гладким получился мой рассказ.

— В первые годы своего заключения я пребывал в прострации. Я был парализован до тех пор, пока не поменял ход своего рационального мышления. Лишь честно признав свою вину, я задумался об ее причинах. Это осознание повлекло за собой стыд и страх. Но зато у меня появилась цель. Не упустить свой второй шанс. Я чувствовал, что так надо. Была причина, и было следствие. Уже тогда я ощутил себя свободным. Я познал себя, со всеми своими недостатками.

Не стоит ожидать от Грегора и Флипа хоть капли сочувствия. Во всяком случае, они меня не перебивали. Еще никогда я не формулировал свои мысли столь лаконично. Но все сказанное мною вполне искренне. Я достаю две новые бутылки пива. И тут Грегор ухмыляется. Открывая пиво, он бросает взгляд на Флипа. Потом начинает гоготать. Что-то явно не так.

— Мы все-таки должны кое-что тебе рассказать, Бен, — говорит Грегор с презрительной улыбочкой.

Флип советует мне присесть. Я продолжаю стоять. Прислонившись к стене. Допивая свою первую бутылку, я спрашиваю:

— Что происходит?

— Ты не совершал никакого преступления. Ты, бесспорно, круглый идиот, достойный лечения в психушке, но никакую девушку ты и пальцем не трогал. Ты не преступник. Ты невинен как младенец. Я надеюсь, ты не думаешь, что и в самом деле что-то натворил?

Ничего не понимаю. К чему они клонят? Это не правда. И совсем не смешно. Что за чушь?

— Темноволосую девушку, демона, зовут Иммеке. Она тоже с Терсхеллинга. Она занимается видеоискусством и малость чокнутая. Она согласилась свидетельствовать против тебя. Лжесвидетельствовать. Ты к ней не прикасался. Это была часть плана.

— Какого плана?! Вы в своем уме? Что за бред ты несешь? — у меня заныло под ложечкой. Надо успокоиться. — Заткнись, Грегор!

— Белокурая девица, ангел, приехала из Польши. Шлюшка без документов и по уши в долгах. Ты ее трахнул, после чего ее избили ее соотечественники, которым мы щедро заплатили твоими деньгами. К тому времени ты уже был в отключке и потому ничего не запомнил.

Слово берет Флип. Он все подтверждает. Значит, Флип знал. Флип тоже к этому причастен. К этому абсурду.

— Они обе заявили на тебя в полицию. Дав одни и те же показания. У одной из них под ногтями была твоя кровь. Нашли и твою сперму. После чего тебя арестовали. На самом деле мы были уверены, что этим все и ограничится. Мы хотели хорошенько тебя припугнуть. Хотели опустить тебя на землю. Но потом вдруг дело дошло до суда. Наша затея вышла из-под контроля. Похоже, из твоего преступления устроили показательный процесс. Это не входило в наш сценарий, мы думали, что ты отделаешься общественными работами. Не могли же мы во всем признаться, верно? И потом, скажи честно, ведь наш план сработал? Ты изменился и возродился, сам только что подтвердил. Благодаря нам ты исцелился!

Я стою в другом конце комнаты и хватаюсь за голову. Меня тошнит. Я ничего не понимаю.

— Вы рехнулись! Зачем вы это сделали? Как вы могли? Это же бред сумасшедшего!

— Зачем? — Грегор поворачивается ко мне. — Чтобы тебе помочь, разумеется. Ради тебя старались. Логично, по-моему. Ты пребывал в других сферах, Бен. И не собирался возвращаться на землю. Ты жил в вакууме. Мы должны были тебя заземлить. Ты был нашим Космическим ковбоем. Ты обитал в своем воздушном пузыре, зациклившись на собственном Я. Ты только и делал, что жаловался на свое бессодержательное существование. Вот мы и решили вмешаться. Придумали способ, как тебя вылечить. Так поступают настоящие друзья. Ты видел статуэтку, которую я прислал в больницу? Накаченный воздухом ковбой в психиатрической больнице для преступников.

— А, вот что я должен был увидеть? У тебя такой юмор, да? Значит, я твоя стеклянная статуэтка? Лицемерные кретины! Вы спятили! Стало быть, вы подставили ту девушку? Неужели вы на такое способны? Кто вы после этого? Что вы из себя представляете? И как это называется?! Вы сами устанавливаете себе правила? Ты сам себе судья, Флип? А ты думаешь, что действительно стал Богом, ГреБог? Вы сумасшедшие! Это вам надо в психушку, а не мне! Это вас надо лечить!