Со всех сторон на Глеба нацелились зазубренные боевые мечи. Ролевик же тем временем старался прийти в себя, но получалось пока не очень. Кольцо расступилось, пропустив вперед бородатого рыжеволосого детину. Доспех на его груди пересекала солидная вмятина, а волосы на левом виске были бурыми от спекшейся крови. Он что-то произнес, обращаясь к Глебу. Все, что тот смог ответить, заключалось в вымученной улыбке и сдавленном стоне. Он явственно чувствовал, как начинает ехать крыша. Рыжий рыцарь повторил вопрос, и Глеб, решив, что лучше его не нервировать, согласно кивнул.

Несмотря на обилие растительности на лице рыцаря, Глеб все же каким-то образом понял, что тот нахмурился, но вдруг улыбнулся и что-то коротко произнес. Вокруг заржали, и Глеб понял, что его только что оскорбили.

— Да пошел ты в пень… — рассеянно ответил он. — Урод рыжий.

Видимо, до урода смысл высказывания дошел, так как он резко прекратил смеяться и выхватил меч. Глеб сделал шаг назад. Повинуясь команде, один из рыцарей перебросил рыжему свой шлем, тот нахлобучил его на голову и поднял забрало.

— Ганс Лаксфаальк! — рявкнул он, ударив себя в грудь, и выжидательно уставился на Глеба. Парень стоял на месте, со шлемом под мышкой и мечом в ножнах. Драться он не собирался, вот только его мнение рыжего не интересовало. Не дождавшись ответа, он плашмя огрел Глеба мечом по незащищенному виску. Парень почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Ганс Лаксфаальк! — повторил рыжий.

— Глеб Маврин! — ответил Глеб. И почему-то неожиданно для себя мстительно добавил: — Гитлер капут, козел!

С этими словами Глеб нахлобучил шлем, выдернул из ножен свой тоже далеко не игрушечный меч и сорвал с лезвия пластиковый гуманизатор[11]. Вот уже четвертый год Глеб тренировался в бою на мечах с друзьями по команде и не собирался сносить оскорбления от какой-то рыжей свиньи, будь он хоть германский король. Рыжий опустил забрало, и остальные рыцари подались назад, освобождая место для боя.

Первые несколько ударов Ганса Глеб отразил легко, но как только собрался перейти в атаку, его меч сломался на середине клинка. Вокруг снова засмеялись.

«Черт, да что у него за меч?» — подумал шокированный Глеб. Он-то ясно видел, что закаленную пластину, выкованную из стали одной из лучших марок, просто перерубили. Ганс отсмеялся, что-то крикнул своим. Из толпы к ногам Глеба упал клинок. Глеб поднял новый меч, прекрасно сбалансированный, тускло блестящий, с зазубренным в бою лезвием, и лишь тогда осознал, что все это — на самом деле. Клинок в его руке излучал жажду крови, но решимость оставила Глеба, и сталь, отправившая в мир иной не один десяток противников, помочь была бессильна.

Пошедший в атаку Ганс подбил меч Глеба вверх и нанес удар в бок, вложив в него всю свою силу. Панцирь выдержал, но смялся, ломая ребра, не помогла и вся надетая под него одежда. Скрученный болью Глеб рухнул на колени, но тут же снова начал подниматься. Он хотел жить. Лаксфаальк стоял и любовался мучениями противника. Зарычав от боли, Глеб выпрямился. Поднял меч. Он чувствовал, как при каждом движении осколки сломанных ребер все глубже проникают в его плоть.

Лаксфаальк криво улыбнулся. Такое он уже видел бессчетное количество раз. Глеб проиграл бой в тот момент, когда испугался смерти, Ганс не умел читать мысли, но хорошо чувствовал чужие эмоции. Ударив плашмя по клинку Глеба, он вышиб меч из неверной руки. Затем пнул противника в поврежденный бок, и парень, скорчившись в доспехах, упал. Лаксфаальк поддел шлем Глеба концом меча, открыв шею, а затем, несильно размахнувшись, отделил голову парня от тела. Она, подпрыгнув, откатилась.

Мертвеющие глаза Глеба увидели собственное тело в блестящих новых доспехах, из обрубка шеи сердце выбрасывало кровь сильными толчками. Тело вытянуло руку, словно хотело поймать сбежавшую голову, но, дернувшись, замерло. Спустя секунду глаза Глеба, все еще скрытые решетчатым забралом, закатились.

Нашига мог быть доволен. Он перемещался по лесу, оживляя живущие во встреченных им людях страхи, пробуждая в них звериную ярость, заставляя мечты, даже самые светлые, превращаться в кошмары и убивать… Он упивался страданиями жертв и забирал их силы, не оставляя ничего. Нашига видел их всех как на ладони, всех сразу, до кого мог дотянуться. Пока он не имел власти над всеми, именно поэтому из «Айзенгарда» исчез только Глеб, но с каждой жертвой его власть росла. Он задумчиво стоял над закованным в броню телом, голова жертвы была вывернута под неестественным углом. Человек, сломавший себе шею спазмом мышц, лежал в глубокой коме. Спасти его могло бы лишь немедленное вмешательство хирургов. Но шансы, что его обнаружат в зарослях папоротников, были ничтожны, хотя до тропинки, с которой Глеб свернул, попав под влияние демона, было не больше полусотни метров. Нашига чувствовал, как с каждой секундой растет его власть. Пока еще он уязвим, но вскоре у людей не останется ни единого шанса. А до утра не доживет никто, им не хватит духа справиться с Нашигой.

Тело Глеба выгнулось, конечности конвульсивно дрогнули, и демон приник к его рту, чтобы не упустить последний вздох… Отлично! Нашига плюнул на распростертое тело и отправился догонять ушедший отряд. Веселиться дальше.

Драться Сергею приходилось, и не раз. Любимый город старательно проверял его характер и кулаки на твердость, а ребра на прочность — а не фиг ходить по темным улицам… И сейчас у него было настроение как перед хорошей дракой, он то и дело вытирал вспотевшие ладони о штаны. Бой, естественно, предстоял не на смерть, так, «боевое взаимодействие» в рамках довольно гуманных правил, но мандраж на него напал вполне настоящий. К тому же Костя еще накручивал его дружескими советами — «Вперед не суйся», «голову не подставляй», «от латников держись подальше, двинут локтем или щитом тебе по зубам — сами не заметят»… Впрочем, с «грацией» латников Сергей уже успел познакомиться, когда на параде Денис, обгоняя, слегка задел его своим бронированным плечом, действительно даже не заметив этого. Зато хорошо заметил Костя, на которого Сергея отнесло силой удара.

— Если выбываешь из игры в бою — даже не вздумай умирать красиво, тебя затопчут и не заметят… а вообще лучше держись возле моего величества. Ты мне после боя нужен будешь — пленных пытать.

Сергей, само собой, предложение принял, на душе сразу полегчало. Рядом с начальством всяко безопасней…

— Идут!.. — просипел кто-то из впередсмотрящих.

— Может, перекроем им пути отхода?

— А как? Они растянулись сильно, мы перегруппироваться не успеем…

— Клином по центру колонны и…

— И огребем с обоих флангов. Сдурел совсем?

— Ну а если сбоку всем фронтом?

— Они же практически на открытой местности… пока мы вылезем — они сто раз построятся.

Спорили Костя, Денис и еще трое парней — командиров подразделений.

— Значит, так! — принял Костя решение. — Когда мимо нас проходит арьергард, им за спину идут лучники, пару залпов сделать успеете… после второго залпа на сцену выходит Денис с отрядом. Пока у них бардак, перестроение и все такое — рубите, кромсайте, только не увлекайтесь смотрите… когда они придут в себя — стройтесь клином и ждите остальных. Дальше гоним их по тропинке, меняя друг друга. Пока они сообразят, как оборону построить, — половину раскидаем. По местам!

Остальные участники военного совета пробубнили что-то неодобрительное по поводу «гениальности» плана Кости, но отправились инструктировать свои отряды. С королем все-таки не поспоришь, да и время поджимало.

Самым гениальным в плане Кости оказался его гениальный провал. Начало прошло, как и задумывалось: как только последний «айзенгардовец» миновал засаду, лучники посыпались на дорогу и почти синхронно дали залп. Некоторые из них даже не промазали… После второго залпа план начал трещать по швам.

В арьергарде отряда шли «мирные жители» королевства. Они приняли довольно грамотное, с тактической точки зрения, решение — отступать и воплотили его не менее грамотно — то есть задали стрекача с криками «Тревога!», «На нас напали!», ну и не столь цензурными.