В томской эсеровской газете «Путь народа» в конце января появился ежедневный призыв на весь внутренний разворот: «Трудящиеся! Советы! — Все на защиту Сибирской трудовой областной думы».

27 января национальные организации многих городов Сибири получили из Томска от фракции национальностей Думы и от национального отдела Областного совета телеграмму, в которой этим организациям предлагалось незамедлительно «выразить поддержку Областной думе и грядущему Сибирскому Учредительному собранию», а «резолюции, принятые на митингах и собраниях, немедленно сообщать телеграфом Областной думе». («Омский вестник», № 21 от 27 января за 1918 г.) А Дмитрий Сулим, объявленный в Томске в связи с разгоном Думы в розыск, провёл в Омске объединённое заседание всех городских национальных комитетов, на котором сделал подробный доклад о проделанной членами Областного совета и предварительных комиссий Сибирской думы плодотворной работе.[110]

28 января в здании библиотеки Томского университета состоялось очередное собрание представителей учащейся молодёжи города. На нём присутствовало около 2 тысяч человек, и были приняты две резолюции. Первая осуждала разгон Сибирской думы, а вторая одобряла план по созданию забастовочного комитета, к работе в котором, кстати, намеренно не допустили членов кадетской партии. Последние, однако, несмотря на продолжавшийся остракизм в отношении их политической организации, выразили готовность вместе со всеми участвовать в намечавшейся забастовке по поводу разгона большевиками Сибирской областной думы.

На заседании Томской городской думы 30 января правые эсеры предложили принять резолюцию-ультиматум по поводу роспуска Сибирской думы, но данный вопрос повестки дня тут же заблокировали большевики. Подобные акции протеста прошли и в других городах. Но на этом, к сожалению, всё и закончилось, правые эсеры, став в революционном году самой массовой партией в России, тут же начали превращаться из бесстрашных бойцов народного фронта в обыкновенных краснобаев пустопорожней митинговщины. Большевиков же в тот период отличали качества несколько противоположного характера.

После того как ночью 26 января были произведены аресты главных «заговорщиков», томские власти конечно же нисколько не успокоились на достигнутом и наступившим утром следующего дня произвели выемку всей документации Временного Сибирского областного совета, а также предварительных комиссий Сибирской областной думы. Так в 9 часов утра в университетскую библиотеку вошли 30 вооруженных солдат-красногвардейцев под начальством студента третьего курса юридического факультета университета большевика Купера, кудрявого и чернявого (именно так — полунамёком, видимо, из предосторожности, называли тогда большевиков еврейской национальности), одетого также в солдатскую форму. Заняв караулом все входы и выходы из здания и заблокировав свободный доступ к единственному в библиотеке телефону, красногвардейцы стали задерживать всех находившихся здесь и вновь прибывающих сюда лиц, среди которых оказались не только служащие канцелярии Областной думы, располагавшейся в служебных помещениях библиотеки, но ещё и сотрудники этого учреждения, а также студенты и преподаватели местного университета.

Всего задержанных в то утро оказалось почти пятьдесят человек. Большинство из них после тщательной проверки документов тут же освободили. Главное внимание красногвардейцы уделили, конечно, обыску помещений канцелярии Думы, в ходе которого они полностью конфисковали все документы и переписку сибирского предпарламента, так и не начавшего свою работу. Вместе с этими материалами ими было изъято и два революционных красных знамени: одно — эсеровское, с надписью «Земля и Воля», второе — местного губернского совета крестьянских депутатов. А несколькими часами ранее при обыске помещений общежития духовной семинарии точно так же оказалось «под арестом» и бело-зелёное знамя сибирских областников.

За эту акцию по осмотру и закрытию канцелярии Сибирской думы, проводившуюся по распоряжению Томского губернского исполкома, член студенческой большевистской фракции Купер в феврале месяце студенчеством Томска был вызван на товарищеский суд. Однако по настоянию своих товарищей по фракции он отказался предстать перед студенческой «Фемидой», мотивируя данное решение тем, что, тогда, в январе, действовал не по собственной прихоти, а по распоряжению законной власти.

3. Нелегальное заседание членов Думы. Выборы ВПАС

Дальнейшее развитие «сыскная компания» томских властей получила через три дня — 29 января, — когда значительные силы томских красногвардейских ополченцев были брошены на поиски фактически одного человека — Пинкуса Янкелевича Дербера, председателя Сибирского областного совета, а с недавних пор ещё и премьер-министра Временного правительства автономной Сибири. Причём на этот раз большевики подошли к делу гораздо тоньше и стали искать Петю Маленького (как иногда в шутку величали Дербера) не в гостиничных номерах с девицами, а по старым эсеровским явочным квартирам.

Так, уже глубокой ночью в дом гласного Томской городской думы Александра Дистлера (старшего брата известного нам уже по иркутским событиям Василия Дистлера) явилась группа красногвардейцев во главе с самим председателем губернского революционного трибунала Исаией Нахановичем и предъявила ордер на обыск. Квартира горного инженера Дистлера ещё при царском режиме частенько являлась спасительным пристанищем для революционеров-нелегалов, и об этом очень хорошо знал Наханович, поскольку он сам, а также и некоторые его товарищи-большевики до февраля 1917 г. неоднократно пользовались гостеприимством Александра Дистлера, скрываясь от преследования властей. Так что Наханович, бывший гонимый, сам теперь превратившийся в гонителя, решил вновь воспользоваться старыми, проверенными связями, но только на сей раз уже с совершенно другим расчётом. Ну как тут в очередной раз не вспомнить ставшее уже почти поговоркой толстовское: «…всё смешалось в доме Облонских»…

Однако ни на квартире Дистлера, ни на других известных эсеровских явках Дербера обнаружить так и не удалось, Петя «Кнопка»[111] бесследно исчез. Чем же, спрашивается, был вызван такой ажиотаж вокруг его достаточно посредственной, на первый взгляд, персоны, ажиотаж, заставивший томских большевиков и подручных им красногвардейцев рыскать по всему городу в самые что ни на есть лютые январские морозы?.. И ещё один вопрос вдогонку: а кто мог предположить, что председателем правительства автономной Сибири станет в конце января 1918 г. не Потанин, и даже не кто-либо из его ближайшего окружения, а — мало кому известный в Сибири одесский еврей тридцатилетний Пинкус Дербер?.. Как нам представляется, ответы на эти два вопроса чем-то между собой обязательно связаны.

Оставшиеся на свободе члены Сибирской областной думы, серьёзно опасавшиеся ареста, но пока ещё не сломленные произволом, решили, что им, несмотря ни на что, всё-таки следует продолжить свою работу и таким образом исполнить то, ради чего они по большому счёту, собственно, и собрались с таким трудом в те непростые январские дни в Томске, — объявить, наконец, о себе как об альтернативной власти в условиях большевистской диктатуры. Решено было, во-первых, составить обращение к нации, то есть к сибирякам, а во-вторых, провести выборы Временного Сибирского правительства с представительством всех демократических сил, но на этот раз уже без какого-либо участия со стороны большевиков.

«Декларацию Сибирской областной думы» без особого труда 27 января составила группа эсеров во главе с тем же самым Дербером, причём текст её в чём-то повторял положения, принятые Всероссийским Учредительным собранием под диктовку правоэсеровского большинства во главе с Виктором Черновым, представителем и руководителем так называемого центристского направления в эсеровском движении, отстаивавшего в отличие от откровенно правых из группы Авксентьева, Зензинова и др. принципы полной ликвидации частной собственности, в том числе и на землю, то есть сугубо социалистические постулаты, невольно, кстати, сближавшие черновцев с большевиками. Но это в теории…