Кьярина и Лола любили загородные прогулки, поэтому тетя раза два в неделю брала их с собой, и они направлялись по тихой улочке в сторону деревни.

Проходя мимо колледжа, девочки всякий раз надеялись увидеть возле входа директрису, прощавшуюся с очередной воспитанницей, за которой приехали родители. Они усмехались и невольно ускоряли шаг, а потом им приходилось ждать возле Порта Туфи отставшую от них тетушку.

Они шли, держась за руки и лишь изредка оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на кирпичный школьный забор, увитый пышным плющом. Вдоль противоположной стороны тянулась ограда, почти вровень с землей. Над центральным сводом Порта Туфи возвышались старинные выцветшие солнечные часы — высокий пролет ворот из серого камня был когда-то перестроен. Вдоль Страда деи Туфи по обе стороны тянулись темно-красные стены с желтоватыми пятнами, за ними зеленели виноградники и оливковые деревья. Здесь почти всегда было безлюдно, и лишь изредка тишину нарушало скрипение лестницы: это фермер взбирался по ней, чтобы собрать плоды смоковницы. Слева ограда упиралась в несколько домов грязновато-красного цвета с маленькими окошками: их можно было разглядеть через деревянную калитку с покатой крышей; сразу за домами находилось кладбище Мизерикордия. Девочки спускались по Страда дель Мандорло, среди олив. Пройдя немного еще, они обычно останавливались в условленном месте, присаживались на низенький заборчик и, в ожидании тети, любовались открывавшимся отсюда видом Сиены.

В тот день небо было серое, но ясное. Туман искрился, пронизанный лучами солнца. Поля у подножия Монте-Амиата казались, как никогда, скучными и однообразными. Контуры холмов стирались, почти неразличимые в дымке. Кипарисы тоже были в тумане, кроме разве что самых ближних. Сиена будто парила над обрывом. Городская стена вонзалась в желтоватую землю, поросшую сорной травой; с другой стороны стена шла почти прямо и делала поворот ближе к Порта Сан Марко. Панораму города венчала остроконечная колокольня церкви Сан Никколо дель Кармине.

Сестры спускались по склону, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Справа и слева длинные ряды изгородей постепенно сужались, так что дорога превращалась в тропинку. За Порта Романа холмы сменялись полями, вдали же, словно очерченные лиловой полосой, виднелись голубоватые холмики, на склонах которых ровными рядами чернели кипарисы.

Девочки миновали большой дом с декоративным окном и зелеными ставнями; на его полинявшем от влажности фасаде красовались белые пятна известковых заплат.

Мимо проковылял хромой почтальон с грязной поношенной сумкой через плечо и пригоршней улиток, завернутых в платок; во рту у него торчала перевернутая трубка. Кьярина и Лола проводили его гримасами и, не нарушая молчания, продолжали свой путь. Вскоре им навстречу показались два священника: один маленький и коренастый, второй сухопарый и вытянутый, словно оливковая косточка — пара эта выглядела довольно забавно.

Чуть дальше сестер приветствовал своим желтым от лишайника фасадом еще один особняк: с обеих сторон его окружали доходящие до самой крыши кирпичные опоры, так что вся конструкция напоминала пирамиду.

В этом месте дороги изгороди были уже не такие стройные: они торчали вкривь и вкось, дыбились и трескались, угрожая обрушиться в любой момент.

Кьярина и Лола принялись напевать песенку, но как-то фальшиво и невпопад; они то и дело сбивались и начинали заново.

Глядя на своих беспечных племянниц, Модеста сказала:

— Куда вы так спешите, аж взмокли!

— Мы хотели прогуляться до капеллы.

— Это далеко, да и возвращаться придется в гору.

— Не волнуйся, если что — мы тебя понесем!

Модеста была задумчива, она мысленно возвращалась к недавней сцене в гостиной. Да, это была ее вина, ее ошибка, которая могла навлечь на нее неприятности. Постепенно она успокоилась и обрела былую уверенность: что поделать, значит, на этот раз интуиция подвела ее…

Девочки не спешили возвращаться: они хотели сообщить тете важную новость, но не решались, ждали подходящего момента. Собственно, говорить следовало Кьярине, так как секрет касался лично ее, но в этом сестры не были уверены: вдвоем все-таки не так страшно.

— Может, лучше ты ей расскажешь? — взмолилась Кьярина. — Мне как-то неловко…

— А если я надумаю выйти замуж, что тогда?

— Тогда я буду говорить от твоего имени, сама знаешь! Ну, пожалуйста, а то я заплачу…

— Может, отложим разговор до дома?

— Если мы и дальше будем тянуть, то никогда не решимся. Ой, гляди, ежевика — такая спелая и сочная!

— К ней так просто не подобраться.

— Да, тут все руки себе исколешь!

Они прошли улицу Страда дель Мандорло и подходили к капелле. Прямо перед ними, за ежевичной изгородью, росло десятка два кипарисов, все разной высоты. Капелла была похожа на будку: две узкие каменные ступеньки вели к двери, сверху от которой было вырезано небольшое окошко, покрытое ржавой решеткой. Ветхая черепичная крыша была увенчана фигурами св. Бернардино и св. Катерины, напоминавшими облезлых каменных кукол.

— Интересно, в этой капелле служат мессу?

— Туда только священник поместится.

— Это точно! Должно быть, прихожане стоят перед входом.

Чуть поодаль, в начале следующей улицы, между двух кипарисов виднелся деревянный расписной крест с петухом. У его подножья, на ступеньках, сидели две женщины и ели виноград.

Когда Кьярина и Лола были маленькие, они всегда останавливались перед крестом, чтобы прочитать молитву. Сейчас их охватило волнение, растерянность и даже чувство стыда за то, что они стоят тут вдвоем, без тети, — будто украдкой.

— Может, тебе лучше не выходить замуж?

Кьярина отвернулась от креста и отошла в сторону:

— Почему ты мне это сказала именно здесь?

— Разве это грех?

— Не знаю, а что если да?

— Лучше пойдем!

В душе Кьярины боролись два чувства: ее настойчивое желание поговорить и священный трепет перед крестом.

— Тетя, должно быть, устала, — сказала она.

— Тем лучше! Пока она будет отдыхать, я как раз с ней поговорю. Сейчас или никогда!

— Смотри, если она рассердится — ты будешь виновата!

— Хорошо, беру вину на себя.

Тем временем подоспела Модеста, запыхавшись от ходьбы. Лола взяла ее под руку:

— Тетя, Кьярина должна тебе кое в чем признаться.

— И для этого ей нужны посредники?

— Да, без меня ей не справиться.

— Вечно вы дурачитесь, даром что одной уже пятнадцать, а другой — семнадцать лет!

Тут Кьярина с разбегу дала Лоле тумака.

— Ай, больно же!

— Так тебе и надо, не можешь держать язык за зубами!

— Ой-ой-ой, как больно!

— Так, хватит с меня ваших выходок, выкладывайте, наконец!

— Пусть Кьярина сама рассказывает. Я даже слушать не стану.

Тем временем Кьярина уже обливалась слезами, не стесняясь присутствия незнакомых женщин, смотревших на нее с любопытством.

Модеста, снова вспомнив о вчерашней ссоре, сказала:

— Даже не пытайтесь вывести меня из себя, вам это не удастся. Стыдно должно быть, ведь вы уже совсем взрослые, невесты, можно сказать!

— Невесты, значит? — засмеялась Лола.

Модеста задумалась было, не сказала ли она чего лишнего, но Лола перебила ее мысли:

— Как раз об этом Кьярина и хотела поговорить с тобой!

Она произнесла эти слова серьезно, выпрямившись от волнения, будто натянутая струна.

Тем временем Кьярина перестала плакать и наградила свою поверенную очередной порцией тумаков. Модеста с трудом разняла сестер и, обратившись к старшей, спросила:

— Это правда? Отвечай, да или нет?

Лола, хныча от боли, заголосила вместо сестры, чтобы досадить ей:

— Правда, правда!

Тут Кьярина, которая не знала, куда себя девать от смущения, бросилась сестре на шею и, вся дрожа, обняла ее крепко-крепко. В этом порыве было столько нежности, что Лола уже раскаивалась в собственной мстительности, и, прижав к себе Кьярину, пообещала себе никогда, никогда не оставлять ее.