— Просто это были ненастоящие подруги, Елена, только и всего.

Елена не стала спорить.

— Пусть так, но мне бы не хотелось, чтобы ты совершила ошибку. Нищета — это ужасно.

Глава 4. Сокровища мудрости

На следующий день после похорон Винценцо снова убедился, что банкир Тентуччи — человек слова. Уже к десяти утра Джустиниани получил от него записку. Марко Альдобрандини ждал их к полудню. Банкир сообщил, что старый коллекционер и слышать не хочет о снижении цены, хоть в последние месяцы возненавидел свою коллекцию, ибо не мог больше ею наслаждаться.

Они встретились у дверей Альдобрандини за пять минут до назначенного времени и были весьма любезно приняты. Марко Альдобрандини, на взгляд Тентуччи, представлял собой зримый символ тщеты всего земного: он был скопищем двух десятков болезней, от подагры до диабета, с трудом передвигался и недавно ослеп. Джустиниани, пользуясь немощью хозяина, не уделил ему никакого внимания. Он сосредоточенно разглядывал тяжелые фолианты в коллекции старика, листал старые рукописные инкунабулы XIV века, одобрительно озирал виньетки и позолоту обрезов, методично ознакомился с каталогом, придирчиво проверил наличие заявленных книг и рукописей на полках. У него спирало дыхание, когда он рассматривал утяжеленный шрифт первых манускриптов, касался их грубой бумаги и переплетов, замерев, разглядывал Гипнэротомахию Полифила Франческо Колонны, изданную в 1499 году в типографии Альдо Мануччи, сугубо удивился разделу гримуаров, включавшему «Тайны Червя» в редакции аббата Бартоломью, «Книгу Дагона», «Трактат о Небесных Воинах и Послах Империи Девяти» Иоакима Отступника и «Ключ к Бессмертию» Санхуниатона.

Бог весть как, но старик словно видел, что он читает, или по шелесту страниц догадался об этом.

— Листаете Книгу Дагона? Столетия она учила самым ужасающим колдовским ритуалам, пока не была запрещена. После этого об этом тексте ходили лишь тайные слухи. Вы о ней слышали?

— Да, поговаривали о ее греческом варианте, напечатанном у нас между 1500 и 1550 годами. Говорят, и доктор Ди перевел фрагменты оригинального манускрипта. Это редкость…

— Хм… — слепец, казалось, удивился. — А как вам сочинение аббата Бартоломью?

— «О природе Червей»? — задумчиво отозвался Джустиниани, рассматривавший тем временем «Книгу Еноха», — Поздняя латынь, частично зашифрованная с помощью енохианских ключей Джона Ди и халдейской тайнописи, в отрывках можно встретить в компиляциях вроде «Сокровенных культов».

Старик снова хмыкнул и больше не произнес ни слова, Джустиниани же, убедившись в полном соответствии каталогу, сказал, что покупает. Тентуччи взялся урегулировать формальности продажи и оформление сделки, и уже в три пополудни Винченцо был дома, намереваясь сытно пообедать. Он был доволен покупкой, намного превзошедшей его ожидания. Сорок тысяч — это большие деньги, но он завтра же сможет продать ее как минимум за ту же цену. А лет через двадцать — она будет стоить все шестьдесят. Джустиниани поймал себя на том, что уже прикидывает, чем можно пополнить несколько разделов собрания и планирует ремонт в книгохранилище.

Он обожал палеографию. Памятники древней письменности всегда завораживали его. Он мог часами исследовать эволюцию графических форм букв, письменных знаков, пропорции их составных элементов, виды шрифтов, определять материал и орудия письма, изучать форматы и переплёты рукописей. Особый интерес вызывала криптография, графика систем тайнописи, Джустиниани обожал орнаменты и филиграни водяных знаков. Кроме родного, знал четыре языка — латынь, греческий, арамейский и французский. И сейчас при мысли, что голод и поиск хлеба насущного никогда больше не оторвут его от любимого дела, он впервые за последние семь лет ощутил прилив теплой радости, а подумав, что уже завтра станет хозяином тех сокровищ, о которых вчера и мечтать не мог, улыбнулся. Господи, за что Ты так милостив ко мне?

К удивлению Джустиниани, дома Луиджи сообщил, что его уже полчаса дожидается синьорина Авильяно. Винченцо покосился на камердинера и кивнул. В принципе, днем раньше, днем позже, ему все равно нужно было встретиться с девицей. Он вошел в зал, заметил, что Джованна в напряженной позе сидит у камина, и поприветствовал ее поклоном. Девушка вздрогнула и вскочила, стала за спинкой стула, вцепившись в неё судорожным жестом, глядя на него напряженно, даже со страхом. Одновременно невесть откуда на спинку соседнего стула прыгнул кот, рассмешив Джустиниани, и еще больше испугав Джованну, всегда боявшуюся Спазакамино.

— Рад, что Вы пришли, синьорина.

Джованна, казалось, вздрогнула при звуках его низкого голоса.

— Я не выйду за вас замуж. Ни за что.

Винченцо молча разглядывал девицу. Она не то чтобы была красива, скорее, лицо было необычным, непохожим ни на кого, убивавшим любое сравнение. Да, она была несравненна. Глаза уже не были заплаканными, и он отметил их красоту. Какой она крови? Он подумал, что она напоминает фрески зала Борджа, где великое воображение Пинтуриккьо раскрылось в волшебной ткани историй, сказок, снов и капризов. Джованну же взгляд Джустиниани страшил, а молчание нервировало.

— Вы не заставите меня… Я не хочу…

Джустиниани продолжал смотреть на девицу не отрываясь. Фигурка была изящна, кожа — безупречна, руки аристократичны. Хороша, вяло подумал он. Девица же, кусая губы, завороженно смотрела на него.

— Не смотрите на меня так! Я все равно никогда не полюблю Вас! Я не буду вашей женой!

Джустиниани, наконец, поглаживая кота, заговорил.

— Стать моей женой вы могли бы только в одном случае, синьорина, — он вежливо склонил голову, — если бы я посватался к вам. Но я не припомню, чтобы я это делал, — глаза его сверкнули ледяными бликами. — Ваш отказ при отсутствии моего предложения несколько поспешен и довольно смешон. Садитесь, — он указал растерянной Джованне на стул и сел сам. — Джанпаоло я ничем не обязан, кроме школы жизни. Но он просил простить его, а нам Господь предписывает прощать. Я простил. Я обещал ему позаботиться о вас. Нарушенное обещание — гибель чести. Поэтому я выделю вам приданое, такое же, как у вашей подруги, синьорины Одескальчи, и прослежу, чтобы вы вышли замуж за достойного человека. После этого сочту свой долг исполненным и буду рад расстаться с вами навсегда. — Джустиниани снова окинул девицу гнетущим взглядом и продолжил, — однако, буду откровенен. Выполнение моего намерения мне представляется сложным: в свете есть порядочные люди, но едва ли вы можете пленить разумного мужчину, ибо взбалмошны, истеричны, самонадеянны, дерзки и глупы. — Он почесал пальцем переносицу и вздохнул. — К счастью, мужчины редко выбирают жен рассудочно. Вы красивы — и этого может оказаться достаточно. Для дурака… — Он смотрел на неё в упор. — В любом случае — до вашего замужества вы должны видеть во мне своего опекуна. Вы меня поняли? — Джустиниани чуть наклонился к Джованне.

Синьорина молчала: пол кружился у нее перед глазами. Этот человек смертельно оскорбил и жестоко унизил ее — и злой насмешкой, и высокомерием, и даже благородной щедростью. Джованне казалось, что он безжалостно отхлестал ее по щекам. Она тяжело дышала, пытаясь прийти в себя, но мысли разбегались. Ей хотелось бросить ему в лицо слова о том, что ей ничего не нужно, но сказанное Еленой Аньелли запало в сердце, она понимала, что обречь себя на нищету неразумно, да и что, если этот ужасный человек снова посмеется над ней? Оказывается, он и не собирался на ней жениться, она сама поставила себя в глупое положение, и теперь, хоть обида жгла, ей оставалось только смириться. Сама виновата. Она молча рассматривала его лицо, холодное, лишенное мимики, словно выточенное из камня. Воплощение бездушия и жестокости. Несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Наконец проронила.