Дикие горы тысячеметровой высоты с белыми шапками вечных снегов в провалах ущелий, где рождается и слетает длинными водопадами кристально чистая вода, следили за продолжением одним им памятной истории, в которой люди появлялись и исчезали, что‑то искали, находили, уходили домой или оставались здесь навсегда, вливаясь своими истлевшими телами в бесконечный круговорот живой и мертвой материи.

Люди если и жили здесь «всерьез и надолго», то очень много лет тому назад. Местные племена эвенков и нганасан считали районы озер «нехорошим местом» и никогда сюда не забредали. Этнографы так и не придумали подходящей для всех ученых причины. Коренные народы жили много севернее, в настоящей тундре. Последние шестьдесят лет лишь «белые люди» безудержно чудили на стерильных берегах, и горы, увы, насмотрелись всякого…

Обедая на скорую руку, Сержант хотел было открыть раритетную банку, но побоялся без сторонних наблюдателей.

Разобрав находку на столике летней кухни, он не торопясь отпилил дефектный кусок ствола, приговаривая: «А ненужное отнимем спецпилой…» – эту фразу он услышал у знакомого хирурга на последней пьянке. Зачистил заусенцы. Барсик сидел рядом, как принято у любопытного кошачьего племени, и внимательно наблюдал за работой.

— А вот теперь, кот, мы с тобой не просто местные жители, а местные жители с обрезом. А это уже совершенно другой авторитет среди наших непуганых соседей! Это – совсем другое дело! – такой итог своей работе подвел человек с ружьем и удивился собственному голосу. Даже тембр изменился!

Сержант глубоко вздохнул, стараясь вобрать в себя побольше волшебного озерного эфира.

Воздух Озера загадочен и опасен. Он заставляет человека, единожды его попробовавшего, записываться в туристы и бросать пить, расставаться с нелюбимыми и менять религии. Он принадлежит к высшим, нематериальным субстанциям, не нуждается в оценках и описаниях. Воздух Озера одновременно зовет и успокаивает тебя, каждый день молчаливо доказывая, что жизнь, в общем‑то, прекрасна. Особенно когда она проходит здесь…

Кот лениво катнул толстой лапой обрезанный кусок ствола и смахнул его на землю. Сержант не стал поднимать, переломил ружье и тщательно вогнал в патронник старательно протертый латунный цилиндр. Прицелился одной рукой «в космонавтов», подержал его на весу, привыкая к прямой ореховой ложе, но стрелять не стал.

Со значением, медленно положил оружие рядом с собой. Мушки не было. Но все равно – здорово! Прерывая приятное занятие, на руке негромко просигналил о контрольном времени хронометр – через три часа, если все нормально, должен появиться катер. Пора было вытаскивать сеть, готовить сугудай на всю компанию, а потом включать угольного цвета «Кенвуд», выходить на связь с группой.

— Пойдем Барс, работать… У нас – работа, у них – романтика дороги, блин… – Сержант вдруг понял, что соскучился по ребятам, что добровольное одиночество ему смертельно надоело и что он все последние дни только и ждал их приезда. И непокативший Алан Дин Фостер, любимый писатель‑фантаст, тут не при чем.

Его маленький товарищ махнул лапой по длиннющим усам и, переваливаясь мускулистыми полосатыми боками, неспешно пошел за любимым человеком – к маленькой резиновой лодке, лежавшей на берегу притихшего к вечеру Озера.

Прохладный воздушный поток, распоротый на тугие струи летящим по воде катером, не мог справиться с патентованной тканью «гортекс». Куртка по‑фирменному снисходительно принимала воздушный удар, не пропуская внутрь ни единой молекулы воздуха. Тело ощущало импульсно‑мягкое давление, немного похожее на массаж. Но курить в таких условиях было невозможно. Поэтому Андрей Донцов повернулся влево, опытно отгородившись капюшоном от сил природы, достал сигарету – и замер, ибо шевелить свое почти двухметровое стокилограммовое тело было лень.

— Неохота шевелиться… – озвучил он свои чувства.

Лежащий рядом Квест понимающе кивнул головой и тоже полез за сигаретой. При этом он хитроумно изогнул позвоночник, стараясь на время оторвать от крепко нагретой крышки моторного отсека спину. Двигатель катера работал на полной мощности, и без пенополиуретанового коврика, который не пропускал тепло, долго пролежать в одном положении было весьма непросто – можно было изжариться на крышке мотора. Но коврики доставать тоже было лень… Кайф с пыткой. Или пытка с кайфом.

Однако, все признавали полезность сей процедуры и даже ждали ее, так как проблемы с позвоночником для всех, многие годы проживших на Севере, были неминучими и более чем знакомыми. Кроме того, «прогревание спин» стало частью сложного и выверенного ритуала преодоления водной части маршрута, до мелочей отработанного за годы поездок на таймырские озера. Можно было с достаточно большой степенью вероятности предугадать те или иные действия членов группы по мере удаления от города. В этом была непередаваемо привлекательная стабильность давней традиции. Тем более, что продолжалось это только до момента высадки на берег. Чувство привычного спокойствия сложно переплеталось с ожиданием момента прибытия, создавало прелестное ощущение «удовлетворения образом жизни», как сказал Димка Квест в первую поездку, еще лет шесть назад.

Донцов достал наконец зажигалку и оба слаженно и с наслаждением закурили. Обычно в такие минуты Квест изрекал что‑нибудь заумно‑философичное, никак не связанное с происходящим вокруг. Так и произошло. Он положил пустую пачку‑пепельницу на наметившийся к тридцати пяти годам и тщательно культивируемый животик (плата за успешный бизнес, как говорил он сам), затянулся и начал:

— Знаешь, Андрей… Правильнее всех прожил свою жизнь Жак Кусто… Пока все дрались и через эти драки помирали от дрянной водки, ожирения, повального мордобоя и всеразличных психических расстройств, он жил в своей собственной Мечте, которую сам же сумел превратить в реальность…

Квест немного помолчал, обдумывая дальнейшую мысль. Сказал вдруг совсем неожиданное:

— А это происходит потому, что у всех людей на Земле собственное торсионное поле закручивается направо и лишь у некоторых, немножко чокнутых, – налево… Это я в одной философской книге прочитал. Кусто был одним из этих некоторых, поэтому окружающий мир воспринимал особым образом, нам, дурням, не понятным…

— Значит, все мы – дурни? – Андрей Донцов спросил и понял, что так и не смог привыкнуть к сложным Димкиным ассоциациям.

— Не всегда.

— А когда же – дурни? – низкий голос Донцова приобрел ярко выраженную провокаторскую окраску. – Когда водку с пивом не мешаем? Или когда деньги в банк не вкладываем?

— Когда выдыхаем воздух! После выдоха торсионное поле человека на мгновение меняет знак… – изрек Квест веско – как последний патрон израсходовал – и, для завершения картины, глубоко затянулся, медленно так, задумчиво. И замер…

— Вот так… – медленно выдохнул.

Андрей удивленно покачал головой, встал и посмотрел вперед, на приближающийся берег. Среди желтеющих деревьев уже можно было разглядеть неясные пятнышки створных знаков. Сейчас увидеть их мог только человек с очень хорошим зрением. Глянув на рубку, Андрей понял, что Капитан заметил знаки одновременно с ним, – штурвал плавно, но сильно лег вправо. Катер среагировал с запозданием, как серьезный, знающий себе цену пароход. Створные знаки на берегу начали совмещаться, шипение подрезаемой одним бортом воды усилилось.

Две моторные лодки, мимо которых катер только что пролетел, завели двигатели и двинулись следом. Это была нормальная практика в опасных местах – судовой ход в начале и конце лета представлял собой узкую полоску приемлемой глубины среди бесконечных мелей, и не слишком опытные судоводители маломерного флота, не желая напрасно рисковать, пристраивались поближе к профессионалам.

А с профессионалами в таймырских акваториях дело было кислое… Когда‑то, во времена оны, количество читателей журнала «Катера и яхты» в Норильском регионе было очень велико. Число только официально зарегистрированных катеров и лодок переваливало за две тысячи. Потом все изменилось. Перманентный российский политэкономический эксперимент поставил суда маломерного флота на прикол, а возможность отдыха на водах перевел в разряд дорогих и малодоступных забав. Самый отчаянный и самобытный лодочный мотор в мире – «Вихрь‑30» – имел теперь цену, сравнимую с ценой подержанного автомобиля. Что уж говорить о массовой покупке речниками моторов «Ямаха»!